Уважаемый читатель, разрешите воспользоваться вашим любопытством, приведшим вас на эту страницу, и сообщить вам, что недавно я пришёл к двум заключениям. Первое, что существует пошлое ницшеанство. Второе, что выражение Феофана Затворника о русском менталитете (такое предназначение словам я придал): "Дело не главное в жизни, главное — настроение сердца"*, - означает, что и ницшеанство присуще русскому, если так захочет его сердце. Ибо ницшеанство – царство апричинности и вообще всяческой метафизики. Недостижимой на этом, презренном, свете. Вот именно такое ницшеанство, с недостижительностью, и накатывает на русского. И это хорошо. А если с достижительностью на этом свете – это уже пошлое ницшеанство. И это плохо.

Вчера открыл наобум Лазаря "Войну и мир" и стал читать. – Фонтан полноты жизни… Николай Ростов проиграл Долохову 43 тысячи… Это тот Ростов, который – по замыслу – станет против декабристов… Про которого кто-то сказал, что самых плохих людей Толстой рисует самыми лучшими красками…

Насколько прав Феофан Затворник, казалось бы. Всё – позволено! Первая заповедь Заратустры. Лев. Ницшеанство.

Но какое?

Казалось бы – инобытие…

А это только минута, не больше. И очень даже Николай Ростов оказался по роману достижительным. И это плохо.

То есть эпопею Толстого нужно читать, как минимум, два раза.

А читая этот кусок про Ростова второй раз – знать и чувствовать, насколько Толстой его ненавидит, раз так сочно, вплоть до синтаксиса, его описывает (просьбу у отца 43 тысяч):

Тон – о внешнем, о впечатлении отца, кажимость – о внутреннем, о чувстве, сравнение – о мысли, говорение – о действии. И всё – в одном предложении. И, хоть и гладко читается, но, можно согласиться, что это коряво написано.

А корявость уже можно худо-бедно присобачить к крестьянству, которое Толстой имел в виду на всём протяжении эпопеи, хоть само оно в неё практически не попало.

Понимаете, какой фокус? – Раз-два – и улетаем мыслью… Ого куда.

А именно – в озарение, что историю делают крестьяне, первочеловечество, только вот дворяне, - не любые (как Ростов), а лучшие, - должны крестьянами руководить, а не чураться, как декабристы.

И, читая этот кусок, эту эпопею второй раз, нужно помнить также, что писалось это через несколько лет после отмены крепостничества в России, и страна бурлила, какой дорогой ей пойти: как Европа – в капитализм, или не как Европа – в крестьянский социализм, или ещё как…

А неплохо при этом помнить, что и сейчас Россия стоит на перепутье. Запад её с её "настроением сердца" не принимает. Чужая. Даже большая часть Украины за то отвернулась (что ей "настроение сердца" – ей комфорт подавай, западный). Даже на Донеччине и Луганщине из 7 миллионов воюют за русскость только 15 тысяч. Но воюют!

И это, читая второй раз эпопею, неплохо помнить.

Притягиваю, скажете?

Я вам про такой эксперимент процитирую:

Главное здесь - не сам факт "бескорыстного" риска (нечто внешне похожее происходит и в муравейнике), но строго регистрируемые симптомы переживания, мотивационного конфликта, свидетельствующего о сложности потребностной иерархии высших животных и наличии надситуативного мотива" (Нерсесян. http://tvtorrent.ru/files/file/0/15.pdf).

Нерсесян назвал это панзоопсихизмом и продолжает:

То есть улёты "мыслью" начались очень давно. И грех чураться нам, людям, подобного, только гораздо более огромного.

А, читатель?

Это я подошёл к крестьянству в человечестве через знаменитую толстовскую корявость письма (в процитированном случае, может, и сомнительную). А можно ж ещё и через прямо какую-то стереоскопичность "зрения"… (О ней мельком уже было: и внешнее, и внутреннее, и мысль, и действие в одном предложении.) Ленина озарило, что это – от вживания Толстого в крестьянство, выходящее на арену истории, и, как каждый новичок, внимательно во всё всматривающееся.

Так от этого оптимизма неофита (и его представителя-графа) – полнота жизни чуть не в каждом предложении.

И это, признаю, мой скептический читатель, можно назвать притянутостью за уши.

Но всё-таки, всё-таки… Если так уж повелось в идеологическом искусстве – строить длиннейшие цепи ассоциаций… А критикам – выявлять их…

Вот я и хочу подобное привнести в произведение прикладного искусства – плакат.

Здесь всё лапидарно. Цвета: белый, красный, синий, чёрный. Российский триколор… Донецкий триколор… Рубленые черты лица Стрелкова.

Всё – противоположно эпопее Толстого. И касательно оптимизма – тоже. У Толстого это – исторический оптимизм неофита веры в крестьянскую революцию. В плакате – наивный оптимизм (вот-вот и взойдёт, по Высоцкому) трагического героизма. (Всё-таки только 15 тысяч из 7 миллионов сражаются.) Даже сам Стрелков – из России, а не из Украины.

Не то время, что у Толстого. Ещё очень помнится всемирно-историческое поражение советского социализма. Вот где была одухотворённость! Инерция с 1917-го дотянулась аж до Отечественной войны и обеспечила победу. Но были ж и вериги отказа от самодеятельности, от самоуправления, была ж и всемирно-историческая опозоренность батькой Махно анархизма (безвластия центрального), этого сердца коммунизма. Майдан этому позору добавил свою часть. Но Новороссия-то – наоборот!

И всё-таки.

Ещё длится эпоха Потребления. Ещё царствует в душах людей тяга к Комфорту. Ещё не дошёл до масс ужас смерти от перепотребления.

Просто некоторым на Украине стало не по себе от перспективы утратить ментальное русское качество "главное — настроение сердца" в этой всеобщей тяге к Комфорту, т.е. к капитализму, в итоге, и к Западу как его лучшему воплощению.

Мало этих некоторых.

Оттого лапидарность плаката тут оказывается образом отказа и от Комфорта, как главного в жизни.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/229.html#229

*- Это ж усечённая цитата.

- Признаю. Я этого не знал. Но она, именно усечённая и неопределённая, до чрезвычайности верна для обозначения российского (русского уж точно) менталитета.