Есть такой термин – разорванное сознание. Оно часто случается в переходные эпохи. И я страннейшим образом являюсь его представителем. Потому страннейшим образом, что я как-то считал себя идейно несгибаемым. Беспартийным коммунистом. Потому беспартийным, что коммунистическую партию считал предательницей идеи коммунизма. СССР – империей лжи, ибо в нём общественный строй был лжесоциализм. Поэтому реставрацию капитализма я не принял. Ещё до падения СССР, во времена протестов против поворота течения рек с Ледовитого океана в Среднюю Азию, я, незаметно для себя, стал традиционалистом, стал против неограниченного материального прогресса. А изобретя сам для себя новый коммунизм, в отличие от старого, сориентированного на неограниченный материальный прогресс, теперь же, мой, сориентированный на самоограничение, я совсем воспарил в своей идейной незыблемости. Сам всегда – по воспитанию – исповедуя самоограничение, и с детства отказавшись от своего еврейства в пользу русскости (чтоб быть впереди планеты всей, когда отомрут все языка, кроме нескольких, среди которых, конечно же, будет русский), я незаметно для себя стал русским националистом (не тем, что Россия для русских, а тем, что русский – всякий, кто им себя чувствует, чувствует потому, что это лучший народ, несмотря на все свои недостатки), что не противоречило традиционализму и новому коммунизму. И, молясь на русскую ментальность и считая, что традиционализм включает в себя и древнейшую человеческую склонность к самоуправлению в рамках малого коллектива (сохранившуюся в России через генетическую память о новгородском вече, о сельской общине, о трудовой артели), я обнаружил себя теперешнего прудонистом (сторонником мирного перехода к коммунизму на всей планете), противником Маркса (сторонника силового пути к коммунизму). А себя молодого – стихийным левым шестидесятником. Всё объединялось пониманием настоящего социализма как ежедневного увеличения самоуправления за счёт центральной власти. И идеал (свершащийся в коммунизме, где отомрёт государство) назывался кратко – анархия. Или самоуправление. Или федерация федераций.

А мысль о разорванном сознании у меня образовалась от слушания произведения Свиридова “Музыкальные иллюстрации к повести А.С. Пушкина “Метель” (1974).

Потому что в музыке этой я услышал Свиридова ""тихим диссидентом”, но не в либеральном, а патриотическом, русско-национальном смысле” (http://ttolk.ru/2017/09/05/%D0%BA%D0%BE%D0%BC%D0%BF%D0%BE%D0%B7%D0%B8%D1%82%D0%BE%D1%80-%D1%81%D0%B2%D0%B8%D1%80%D0%B8%D0%B4%D0%BE%D0%B2-%D0%BE-%D0%BC%D1%83%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B5-%D0%BF%D0%BE%D1%8D%D1%82%D0%B0%D1%85-%D0%B8/).

В 70-е годы укрепилось понятие советский народ. Свиридов был против него, будучи за русских. А мне вот теперь Свиридов по душе. Хоть я согласен с теми, кто считает, что советский народ не исчез с исчезновением СССР (и я себя чувствую его частью), и кто считает, что, несмотря на реставрацию капитализма, "На самом деле мы сегодня живём в советском проекте” (Карен Шахназаров), да и будущее у России неизбежно новосоциалистическое.

Типичное разорванное сознание.

И какая-то часть его так переживает музыку (Большой симфонический оркестр; дирижёр Федосеев; - https://my.mail.ru/music/search/%D1%81%D0%B2%D0%B8%D1%80%D0%B8%D0%B4%D0%BE%D0%B2%20%D0%BC%D0%B5%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C ; последняя строка).

1. Тройка (временные метки 00:00 – 00:20).

Мчится по Истории Россия-тройка. В метель. Когда тревожно за само существование России как таковой. Самобытной. Что чувствовалось и перед нашествием непобедимого Наполеона, поведшего под своим командованием на Россию всю завоёванную материковую Западную Европу. Что чувствовалось провидцами, вроде Свиридова, в 1974 году в брежневский застой (не то, чтоб я был провидцем, но своим подчинённым конструкторшам, вязавшим, читавшим, болтавшим в рабочее время, я говорил, что мы будем, как Адам из рая, изгнаны). Что чувствовалось Федосеевым в 2005 году, за 2 года до мюнхенской речи Путина. Что чувствуется сейчас, когда весь Запад на Россию ополчился в гибридной войне, и пятая колонна – не исключено в принципе – опять возьмёт верх над большинством, проголосовавшим за сохранение СССР, как в перестройку, ставшую катастрофой. Что чувствовалось всегда-всегда на этих бескрайних равнинах, ничем природой не защищённых извне, кроме холода.

2. Пастораль (00:20 – 3:10)

О, эти пленительные равнины. Летние. Бескрайние. Как бы пастуший рожок разливается мелодией с небес на нежащуюся под солнышком весеннюю землю. А теперь – свирель. А теперь сама небесная сфера играет. Истинно русскую мелодию. (Над Россией же.) Но – вот – не только в упоении, а и с проступающим вибрато скрытых могучих сил этой земли. И вот они, силы, торжественно явились. И, наоборот по времени, раздаётся призыв к ним, силам. Они – готовы. Торжество с колокольным звоном. А когда умолкают после смотра, то всё равно чувствуется скрытая сила земли русской.

3. Вальс (3:10 – 07:03).

Она, сила, и в людях. Вот, веселящихся на старосветских балах. Грациозно танцуют женщины. Круг, другой. Вступают мужчины. Круг, другой. Те и другие вместе и повторить. Упоение… А что это утихли? Передышка? – Оглянуться на окружающую прелесть природы, сада. И – по новой – танец. Круг, другой. Женщины, мужчины, вместе. Влюбляются… И – по новой. Вразнос. Ещё вразнос. С драмами (трубный глас). И дальше.

4. Венчание и романс (07:03 – 14:46).

Назавтра утром. Все и всё просыпается. И приготовилось. – К чему? К млению в удовлетворении. И так закатился день вечером. А извне копится гроза. Но то было далеко. А пока – мечта о замужестве и тихой жизни вдвоём. (Прелесть музыки – несказанная.) И опять то же – не надоедает такое. И опять. И всё – какое-то переполненно-русское. А вот – повторение, но не как мечта, а как свершение (медные трубы). Высь чувств такая, что головокружение. Повторяется как апофеоз. И – спад-умиротворение… Господи! Это память о происшедшем. Взгляд издали. Раз, другой. Сон.

5. Весна (14:46 – 17:02).

Новое утро. Утро года. Тихо катится жизнь на приволье. В неге.

6. Марш (17:02 – 19:25).

А вдали заиграл военный французский бравурный марш. Война. Победа. Одна, другая. Новая и новая. А этой армии навстречу – не менее удалая. Обе молодцы. Французы наступают. Наши отвечают. Ещё раз. Ещё.

7. Осень (19:25 – 22:28).

Грусть. По ком? По жаркому лету или по убитым в войне? Одному, другому. Вообще о трагедии личной жизни. Но волна жизнелюбия, оставаясь минорной, противится минору. Осень по-своему пронзительно красива. Однако и траур берёт своё. И он фанфарно красив.

8. Отзвуки вальса (22:28 – 24:24).

Мирная жизнь начинается сначала. Вальс сперва робок. Повторить па? Раз, два. Постепенно увлекаясь, но и не забывая пережитое. Ещё раз по кругу. Ещё.

9. Зимняя дорога (24:24 – 27:18).

И продолжает мчаться тройка-Россия по заснеженной Истории-степи. Бескрайней. Мчится ходко, быстро, под тихие ритмичные удары сердца. Или под перестук вагонных колёс. Мимо поворачиваются ландшафтные картины далей. Торжественность картин начинает зашкаливать от огромности. А сейчас что? Бои по ходу? И победы, как бы походя? Да! Всё ликует! Литавры. И. Эхо этого всего отдаётся в далях-веках.

Россия всё переборет!

Впервые опубликовано по адресу

http://webkamerton.ru/2017/12/sviridov