Дипломатия требует теперь, при непопулярности идеи коммунизма, помалкивать о нём. Но я человек антидипломатичный. Плевать мне, что я от этого проигрываю. За то я волен, как птица.

Есть крылатое выражение: “Человек рождён для счастья, как птица – для полёта”. Этика счастья… И поэтичность слов роль играет. – То ли дело: “Всё создано для торжества коммунизма в итоге”. – Не то, правда? Но дело не в красоте звучания, а в том, что этой идеей (благого для всех сверхбудущего – если аполитично) можно объяснить ну всё-всё в фильме С. Соловьёва “Спасатель” (1980). – А это такая сласть – одним и тем же объяснить всё-всё.

И в 1980-м коммунизм был уже достаточно стыдным словом, чтоб исповедовать такой идеал можно было естественно только, имея его в качестве подсознательного идеала.

Оно и хорошо. Потому что бессознательное теперь по силе равно тому, кто когда-то было самым-самым – Богом всемогущим. Он, думали, вселялся в художника, и тот творил из ряда вон выходящее, каждая капелька чего, как море – вкус моря, содержала идею целого.

При коммунизме ж работать будут роботы. А человеку что делать? – Жить в искусстве. – Самое то. Всё остальное как-то не конкурент по охвату собою всего человеческого существа. (Про любовь, правда, я не знаю, как сказать. Но для пользы разбора фильма можно любовь при коммунизме обойти молчанием.)

В СССР до такого понимания коммунизма официально не доходили. Труд считался первой потребностью. Но это была туфта. В СССР вообще было полно туфты. Вот фильм-то как раз и против неё.

Фабула кино – мама и в военкомате тоже – сказали в общем одно и то же: надо по традиции уход в армию отметить накануне и проводить в конце с друзьями и любимой девушкой. Чем Виля и занялся и осуществил.

А вокруг – СССР времени застоя, так называемого. При Хрущёве ещё была цель – коммунизм-де в 80-х годах, над чем все смеялись. А теперь и вообще какое-то бесцелье. И это как-то непереносимо тягостно. Шаблоны, шаблоны кругом. Виля мучается поиском, кто б согласился прийти посидеть за столом, где б найти какую-нибудь девушку. Ася мается из-за скуки меркантилизма своего мужа. Она и вышла за него по традиции: сделал предложение Ганин, а время замуж идти – вот и пошла. Любит учителя литературы Ларикова, но любовь как-то не бывает взаимной. Тот ей не отвечает взаимностью. И она топится. Лариков тоже тоскует – среди всеобщего меркантилизма высшее, проповедуемое им на уроках литературы, никому не нужно. Любовь Аси он не замечает и её за положительный результат своей работы не считает. И хочет уехать из города в Москву, где тоже заняться хочет меркантилизмом, диссертацией и обеспеченной жизнью профессора. Самодеятельный режиссёр химик Вараксин тоскливо снимает безнадёжный фильм о духовности, неизменном-де благотворном наследии хорошего преподавателя (Ларикова).

В этом Вараксине я вижу насмешку над собой, инженером, взявшимся спасать искусствоведение от официальных загнивающих искусствоведов с таким же нулевым результатом в просветительстве народа, которому не нужны сложности этой духовности.

А он не прав с насмешкой, режиссёр Соловьёв. Он сам допустил упрощение “Анны Карениной” своим Лариковым: романтический-де у Анны порыв из скучной, ограниченной шаблонами жизни, что во второй половине 19, что – по аналогии – во второй половине 20 столетий. На самом деле "нам кажется по привычке, что он [Толстой] противопоставляет чувство разуму, естество - ритуалу” (http://art-otkrytie.narod.ru/tolstoi.htm).

Не прав Соловьёв и относительно себя. Он думает про себя, что он движим идеалом трагического героизма (наподобие песням Высокого, умершего за три месяца до выхода фильма Соловьёва в прокат).

"Вараксин: Спокойно, по-человечески, просто. Знаешь? Вот как мне вчера [Вчера Виля, чтоб заманить знакомых на отвальную, сказал, что их будут снимать на телевизор; Вараксина же заинтриговал, что он, Виля, был бездуховной личностью, но…]… И про бездуховность, и про перелом. Внимание! Все готовы. Сними шапку [а шапка это парня, у которого Виля вчера увёл девушку, Олю, и схлопотал от него три пощёчины за совращение той, оставив ему свою шапку, как знак Вилиного унижения].

Бунт, мол, думает про себя Соловьёв. Перелом совершился ж. После этой сцены. После спасения Аси, решившейся утопиться от безразличия Ларикова (только слова получились его слова о высоком). Что и утверждается прозорливыми (по воле режиссёра) Вараксина, скомандовавшего прекратить съёмку словами: "Враньё”, а ещё – тем, что у спасённой Аси зарождается любовь к Виле. А у него – к ней (он согласился послушать шевеление ребёнка у той в лоне).

И потому она пошла его провожать, и они стоят, как родные. И для того же Виля в начале фильма, из будущего, пишет маме, что последние два дня перед уходом в армию перевернули его жизнь. – Всё это у Соловьёва – от ума. (Вмешательство ума неизбежно.)

На самом деле этот фильм не бунт в духе непозднего Высоцкого, а переход из наивного оптимизма идеала трагического героизма сразу в сверхисторический оптимизм. – Будет коммунизм. И там будут-таки люди, все! жить искусством.

Но осознать это Соловьёву было не дано.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/bez-diplomatii-5f199d879c59eb5be3769f17