На днях я позволил себе отказать в принадлежности к искусству (околоискусство я им выделил) целой группе художников с выставки “Трудности перевода” 2013 года в Москве (см. тут). Отказал за слишком легко раскрывающуюся первоначальную непонятность их “текста”.

А с Соколкиным почему-то не хочется этого же делать. И что-то не понятно, почему…

Явная же какая-то непонятность… Ну что буквально значит "расту… потому что я русский”? Понимать, что ли “фамильный погост" историей России, изучение которой заставляет русского гордиться своею родиной? – Ну нельзя именно так понимать. Так – не сказано. Так… как-то ассоциируется (из-за слова "державных”, наверно), не больше.

Ну так ли сяк – ассоциации какие-то высокие начинают распирать грудь.

Причём, не без того, чтоб – из-за уже знакомой противоположности: “бесплодные бабы"…

С какой стати они бесплодные? – По наитию, наверно: ты и могучая, ты и бессильная, матушка-Русь.

Написано 10 апреля 1994 года… (С иным разбиением на строки по адресу http://www.stihi.ru/2009/06/14/4267.)

(И с иным посвящением. Было: А.А. Проханову, Н.И. Тряпкину, стало: А.А. Проханову…)

Не День ли Космонавтики 10 апреля? – Нет. 12-го. Значит, гордость поглубже происходит, чем 30 лет… А повод – близкий в 1994-м году: русский крест – превышение смертности в России над рождаемостью, стрясшееся в стране сразу после смены общественного строя. Помню, от передач Караулова у меня каждый раз чуть не инфаркт становился – конец России виделся. И не только надвигающаяся в 1994-м провальная Чеченская война угрожала.

Поднаторевший в пейзажах Союза русских художников (см. тут), я сразу понимаю, что перец – в исключительности русской, происходящей и из чего-то удручающего, типа "бесплодные бабы”. Набеги степняков, бедные почвы, суровый климат, затянувшееся крепостничество и т.д. и т.п. А – тем не менее – самая большая и подчас сильная страна…

То есть передо мною стих ницшеанца, певца исключительности народа (а народ – это ж нечто вечное, без чего немыслим ницшеанец; и – пахнет метафизикой некой).

И я же питаю слабость к метафизике… И такой я не в состоянии произведение отправить по разряду околоискусство.

Я уверен почему-то, что если б кто сказал Соколкину, что он – ницшеанец, он бы был ошарашен (не без брезгливости к этому нерусскому по происхождению слову). И это непонятно откуда взявшаяся уверенность питает другое соображение: что образы для прославления русскости родились в подсознании Соколкина. И такое на счёт умствования относить нельзя (тогда как творения Проханова, что-то мне шепчет, - можно).

"Зимнее, белесое солнце, чуть заметное сверкание инея. И под этим холодным светилом — выступы и ромбы брони, башни танков с длинными черными пушками, поротно стоящие “бэтээры”, колонны заостренных боевых машин пехоты, грузовые фургоны и кунги, решетчатые тарелки антенн, штыри, перекрестья и мачты, брезентовые палатки с дымами из железных труб, артиллерийские тягачи, санитарные машины с крестами, черная рытвина дороги, в которой рвется, буксует, не в силах вырваться, наливник” (Проханов. Чеченский блюз. 1998).

Ты и могучая, ты и бессильная…

Подумалось на миг: а не мазохизм это – любить такую землю, такую страну, такой народ?.. "бездорожий”, “грязь”, “ни кожей, ни рожей”, “лапоть”…

Нет! В том – особость! Полюбите нас чёрненькими…

Или всё же надо вздрогнуть: тут-то уж ничего недопонятного нет… Просто инерция переживания несёт… А на самом деле Соколкин быстро сближается с умствующим Прохановым.

(Этот вариант более чёток по пунктуации.)

Тут непонятность – полная. О ком речь? О пленном, больном немецком захватчике в блокадном Ленинграде? – Что-то немыслимое… - Что значит "пусть жрет нашу землю”?

Брали немцев в плен в осаждённом Ленинграде? Или не важно. А важно, что взяв, кормили бы…

Нет. Не понятно. Тут видно, что не враждебно отнеслись блокадники к пленным (только одна плюнула в них). Но чтоб "мать, что приветит”… Или она в госпитале привечала?

Или нельзя так прозаически? А Соколкин просто выводит идеализированный образ великодушного блокадника к блокаднику, впоследствии эмигрировавшему из России.

Что-то… не то. Как-то неуютно-непонятно.

Тут уже сплошное умствование: кто – хулит за грехи тяжкие, кто – наоборот, мессианизм ощущает. Не хо-ро-шо. Хоть сам-то я тоже мессианизм в русскости вижу: может показать человечеству, как (каждому – по разумным потребностям) спастись человечеству от смерти из-за перепотребления. Но не плести же строки в ритм и рифму на эту тему? Пусть даже и не называя, в чём теперь состоит земля обетованная.

Здесь, в общем, та же, знакомая, парадоксальность русской души и истории: бросание себя в крайности. Иллюстрация знаемого. – Просто плохо.

То же, собственно.

Начал я за здравие, кончил за упокой…

Сомнительнейшему – во-первых, за иллюстративность я его не почитаю – Илье Глазунову Соколкин симпатизирует.

Чем неприятна эта картина? – Во-первых, как написала его первый критик, Чегодаева: "картины производили впечатление не написанных, а нарисованных и раскрашенных” (http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/publikacii-a.n.alekseeva/erlena-lure-gluhoe-vremya-samizdata-1-papki-s-mashinopisyu-vokrug-zhivopisi). В смысле – ребёнком. – Ну в самом деле, эти многочисленные выписанные волоски, эти многочисленные пенные вершинки волн на реке, эти одинаковые позы у людей внизу, у двух одинаково подняты правые руки, как под стиль детей притворяются, рисуют взрослые примитивисты. Контуры под пятна какого-нибудь цвета выполнены другим цветом: для красной рубахи контур коричневый (то же и у крошечных людей, что внизу), для волос – чёрный, для радужки глаз, для век, для носа – тоже чёрный, для пятен снега на земле – бурый, для планок от крыльев – серый, для льдин – тёмно-синий. Во-вторых, неприятна неуместная стилизация под иконопись (удлинённый нос, безэмоциональные глаза).

Впрочем, если вспомнить, что Глазунов – националист без тормозов, а

"Сразу после войны появилась книжка Данилевского, который утверждал, что все изобретения мира сделаны русскими. Крепостной крестьянин Артамонов изобрел велосипед. До братьев Монгольфье на воздушном шаре полетел Крякутный…” (http://pora-valit.livejournal.com/3662370.html).

То ясно, что и славу полёта на самодельных крыльях тоже нужно было прославить. – Как? – Освятить. Сделать изображение чем-то похожим на икону. Святая Русь, мол. И это мгновенно понятно всем, для кого всё русское слепо священно.

Что "Позже выяснилось, что рукопись о Крякутном поддельная” (Там же), - то уже для без тормозов в выспренности иллюстратору значения не имеет, ибо не существует для него. Тем более что для националистов же русские в СССР были угнетённой нацией, и надо было гнёт преодолевать. А на фронду власти появилась же мода в хрущёвскую оттепель.

Ещё высказывание, годное для Глазунова: "Масса искреннего… чувства – и никакой художественной культуры” (http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/406533.html). Думаю, что последнее – инобытие выше процитированных слов о раскраске. А вместе с массой искреннего чувства оно ж очень доходчиво. Оно развращает зрителя, делает его неспособным к восприятию скрытого смысла, каким всегда бывает художественное.

Там же: "Сладкие псевдоиконописные лица, туманные глаза в пол-лица, воздетые руки… то ли плакаты, то ли комиксы, то ли хоругви. Вся эта клюква при том чрезвычайно многозначительна и патетична. Тут тебе и религиозная символика, и славное прошлое России…”.

Кошмар, короче. Китч – другими словами. "…“китч” – антоним хорошего вкуса и искусства, халтура, дешевая массовая продукция, рассчитанная на внешний эффект” (http://sias.ru/upload/2012_3-4_564-591-musankova.pdf).

Китч "ориентирует художника не на “хорошую” работу, а на работу “красивую”, поэтому столь важен для него эффект красивости” (Там же). И вы посмотрите на эти лучащиеся глаза… Да и сам цвет рубашки как таковой: красный – красивый то бишь. "…удовлетворение исключительно эмоциональной сферы человеческой психики, и не дающей пищи для интеллектуальных размышлений” (Там же).

Отмечают, что китч расцветает там и тогда, где и когда "происходит распад ценностей” (Там же). Конец хрущёвской оттепели как раз и был таким временем.

Китч "слишком прямолинеен” (Там же).

И вот Соколкин на него клюнул.

(Жаль, нет даты при этом произведении.)

Но самое замечательное, что эта ж вот некоторая непонятность, с которой я начал, разлита в стихотворении. И не хочется её описывать грамматически или ещё как. Потому что и так всё ясно – Святая Русь и в отсутствие воцерковлённых православных, раз "умирают боги”.

Или надо всё же быть принципиальным: просто здесь произведение прикладного искусства. Оно ж что? – Оно ж призвано усиливать знаемое чувство. Здесь – любовь к своему менталитету, не меняющемуся веками. Как прикладным искусством является любовное стихотворение.

Вспомнился эпизод из какого-то сериала… Учительница проникновенным тоном читает стихотворение Пушкина:

И говорит: какой любовью дышит каждая строка.

А одна ученица перебивает, дескать, что вы нам лапшу на уши вешаете? Какая любовь? Это Пушкин написал в альбом Александре Ивановне Осиповой, совсем её не любя, из озорства. А вы… Лучше б на себя посмотрели. Вам вон сколько уже лет, а вы не замужем и нам про любовь рассказываете.

Звучит очень хлёстко. И похоже на правду, если вспомнить по Краваль, что Пушкин не чувствовал себя свободным до 1827 года (а процитированное стихотворение написано самое позднее – в 1826-м).

И пусть девушка из фильма не права фактически, и стихотворение не было написано в альбом, и таилось адресатом ото всех, и до смерти Пушкина никому не было известно… Но очень похоже, что это – произведение прикладного искусства, т.е. призванное усилить чувство к себе Александры, колебавшейся между ним, Пушкиным, и сводным братом – она в обоих была влюблена.

А мы (в лице той же учительницы) просто привыкли всё у Пушкина оценивать высшей мерой. Тогда как…

Или всё-таки более права Мария Волконская (Раевская): "Как поэт, он считал своим долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался. В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал все, что видел” (http://www.hrono.ru/biograf/bio_we/volkonska_mn.php)?

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/354.html#354