С. Воложин
Шагал. Церковь Шамбон-сюр-Лак.
Околоискусство.
Стильное – под захолустье – придуриванье ребячье. |
В ударе
Поскольку я произведения, претендующие на то, чтоб их называли произведениями искусства, воспринимаю всем своим организмом, то, чтоб вжиться в очередное изохулиганство Шагала, мне надо вспомнить про своё какое-нибудь хулиганство. Это трудно. Я был пай-мальчик. После смерти папы – маменькин сынок. В школе – отличник. От роду хиляк (чуть не умер годовалым из-за скарлатины). Не умел драться и потому избегал драк. Последний человек в классе из-за того, что был круглый двоечник по физкультуре.
О. Вспомнил. В эвакуации дело было. Мне было лет пять. Я учинил такое хулиганство. Смешал соль с сахаром. Мама насыпала в солонку очередную порцию соли и поставила её к обеду на стол. Обедаем. Папа что-то себе солит, чувствует неладное, смотрит на меня, по лицу видит, что виноват я, и даёт мне оплеуху. (Я ж испортил ценнейшую банку сахара! А соседский пацан макуху ел с голодухи.) – Возмущённый я вылетаю из-за стола и – на двор. И вижу, что в дальнем его конце пацаны с дальнего двора (чего они в наш пришли?!) приладили в проёме для калитки качели и качаются по очереди. Пацаны большие, лет под семь и больше. Русские, тоже эвакуированные. Городок был узбекский. – Я на них закричал, как право имеющий, чтоб они катились в свой двор, а нет – я им головы разобью. – Они ноль внимания. – Не помню, повторил ли я угрозу. А только в результате взял кусок кирпича – треть, помнится – под ногами побежал к ним и с разбегу швырнул туда. И пробил одному из них голову. Потекла кровь. И они ретировались. (Чудо.)
Больше я в таком ударе никогда не бывал. Даже когда, вернувшись на освобождённую Украину, участвовал в швырянии битых кирпичей в драках улица на улицу.
Меня как-то не тянуло хулиганить.
А Шагал был как пульсирующий фонтан. Вёл себя так, словно ничем не ограничен. Но осознавая, что он недоучка в живописи, он и не старался притворяться шедевральным умельцем. А похожесть, если он хотел её в каком-нибудь месте, ему давалась запросто. И ещё он мог составить то, что называется экстатическим цветом. Немало.
И вокруг новаторы только и занимались тем, что корёжили натуру разными стилями. Он им казался своим. Только они все поголовно корёжили от негативных переживаний, недоосознаваемых ими. А Шагал – от того, что был в ударе детского изохулиганства от счастья, что всё у него в жизни отлично: жена, дочь, творчество, приносящее деньги, парижское художественное окружение, где он принят и общее послевоенное возбуждение.
У меня в эвакуации было то же. Сосед, Ёйна, грыз макуху с голодухи, а у нас в семье было сытно. Отец был главным бухгалтером хлебозавода. Раз я съел где-то под 10 бараньих котлет, горячих, прямо со сковородки. А раз я до рвоты объелся салом. Мама, молодая и глупая, не могла отказать, когда я просил ещё. На войну мне было наплевать. Я на пыльной крышке чемодана под кроватью пальцем нарисовал нацистскую свастику (схлопотал, правда, от мамы, когда она увидела, но не очень больно).
Шагал. Церковь Шамбон-сюр-Лак. 1926. Бумага, гуашь.
(Церковь около озера Шамбон)
Здесь экстатическим – в данном случае ослепительным – цветом является белый. Где-то на небе есть солнце и то, что на земле, сияет. Даже лестница, что уже есть корёжение натуры.
Самое возмутительное (если можно так выразиться) хулиганство – это тёмно-синие полоски на преувеличенно синем небе. Но это от радости. Прощаем. Менее нагло – вытянутость облака вдоль шпиля. – Тоже прощаем как выбрык радости.
Радость – от простейшего существования. Но не в преодолении негативной мизерности жизни, как у импрессионистов.
Моне. Грот в Порт-Домуа. 1866.
Как тут – безжизненная ж скала. Ни травинки.
У Шагала, наоборот, переполненность жизнью (и она почти без корёжения натуры: только птица сидит на голове у тётки). Кошка в тени, кошка на солнце, дочка тётки, курица, собака, справа вблизи, кажется, два гуся.
А строения – едва ли не повод для всяческого нарушения прямой перспективы, вертикальности, симметрии наряду с соседним ненарушением их. Дерево – как повод выдать стилизованную (чёрточками) крону. – Модники могут радоваться: корёжение натуры налицо*.
Там же, в Узбекистане, прошло сколько-то месяцев после моего хулиганства, и война отняла у меня отца – тифом. Пацаны, не без комичности изгнанные мною, наверно, узнали и пожалели меня. Во всяком случае, когда я раз столкнулся в калитке с обиженным мною, он повёл себя со мной… эстетически. Взяв меня больно за ухо, он меня спросил:
- Не было страшно тогда, что я тебя догоню и накажу?
- Не.
- А сейчас накажу. Не страшно?
- Не.
- Ну, молодец.
Вот так и надо смотреть на баламутство Шагала.
А вот текст, который побудил меня заметку написать:
"В 1926 году Шагал <…> несколько месяцев жил в Оверни, возле озера Шамбон, где из окна, выходящего на деревенскую площадь, видна была живописная церковь… Живописи Шагал тех лет свойственна букетная яркость, его цвета, и раньше экстатичные,
словно излучают средиземноморский свет…” (Джонатан Уилсон. Марк Шагал. М., 2014. С.105-106 ).
Ну и как решить, это искусство или всё-таки нет. Безусловно экстраординарность налицо. Это ж неожиданность – птичка на голове у тётки. Или тёмно-синие мазки на синем небе. Но это дурная неожиданность.
Нет, конечно, в изменённом психическом состоянии находится любой творец в акте творения. Но надо ж отличать придуривание или просто сумасшествие от изменённого психического состояния из-за вдохновения. Если придуривание происходит от счастья, оно не придуриванием не становится.
Так что предлагаю считать творчество Шагала околоискусством.
20 сентября 2022 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
https://dzen.ru/a/YynKifSXfT0YTNzy
*
- Важно не корёжение само по себе и абы какое. Важно – стильное. Здесь – захолустное. Как в Лиозно под Витебском.Ват деревня того времени. Дом увит виноградом. Никаких кур и корзин на улице. Домашнее хозяйство не выставлено на обозрение. Деревянный сарай, может, и есть, но упрятан во двор. Улица поддерживается в публичном, а не домашнем состоянии.
- Согласен.
22.09.2022.
На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |