Они как-то подвержены поветриям симпатий. На грани XIX и ХХ веков они подпали под влияние формалистов в искусстве. Центр этого влияния был Париж. И там взяли и высоко оценили детское дурака валяние Шагала, когда он туда приехал в 1911 году. Оно вписывалось в наставшую там моду натурокорёжения. Причём я не профан отсталый, так выражаясь. Больше того, мне трудно найти кого-то из знаменитых корёжащих, кому я не отдал должное. А отдавание должного у меня значит, что я вижу в их живописных непотребствах следы того или иного подсознательного идеала, что считаю высшей похвалой. У меня уверенность, что поначалу среди этих корёжельщиков почти не было притвор. Ибо им плохо жилось от такого изобразительного поведения. Тем не менее какая-то сила (это подсознательный идеал) их побуждала не отступать и хранить себе верность. Эта верность себе называется стиль. Так у Шагала был стиль несерьёзно хулиганящего ребёнка (одним словом это можно назвать словом “вдруг”), отличающий его от всех (у всех содержание их подсознательных идеалов было серьёзным {у экспрессионистов – крайнее отчаяние от всесилия Зла, и у символистов оттого же – крайняя экзальтация порывов куда-то, а у многообразных ницшеанцев: постимпрессионистов, фовистов, кубистов, - порыв из скучного-прескучного во зле Этого мира вообще в принципиально недостижимое метафизическое иномирие, футуристы тогда ещё только начинали куролесить, как бы закусив до боли губу, славя каждый свой прогресс, который имел непереносимый изъян}).

А Шагал от всех отличался. И – тем прославился. Не имея за душой никакого подсознательного идеала. Он аж книгу “Моя жизнь” написал, стараясь доказать, что им тоже движет нечто великое: любовь к нам-чёрненьким. Может даже и действительно знаменовавшее великое: выход на арену Истории масс с их низким эстетическим вкусом, которых надо было поглаживать по шерсти в их нехорошести. Что даже сделало Шагала этим массам как раз непонятным. Но корёжельщикам он оказался свой.

Этому замыслу шагаловского сознания любить нас-чёрненьких, наверно таки помогало подсознание (не в ранге идеала), обеспечивавшее органическое единство (эстетическую ценность – когда в любой почти детали чувствуется целое: “вдруг”). Что обеспечивается талантом художника.

И вот я предлагаю посмотреть на эти “вдруг” в офорте “Прибытие Чичикова в город NN” (1927).

Гоголь, писатель, акцентирующий фантазию, оказался подходящим для включения замыслом сознания подсознания, обеспечивающего эти “вдруг”.

Дело в том, что Шагал тогда в Париже попал в нехорошую ситуацию. Пропали 150 картин, оставленных в студии, когда он покинул Париж перед мировой войной. Шагал принялся их по памяти или по сохранившимся фото восстанавливать. И это плохо влияло на непосредственность его работы. Получалось как-то мёртво. И вдруг – совершенно независимый от этой беды замысел. И подсознание включилось.

От текста начала “Мёртвых душ” тут что? От первого абзаца? – Бричка, правда, не "довольно красивая”, как у Гоголя. Чичиков, правда, опять не по Гоголю "не красавец, но и не дурной наружности”, а какая-то карикатура.

Ну, ещё кучер Селифан (лакей Петрушка пропал, но того и у Гоголя в первом абзаце нет.) Ещё два мужика у кабака, обсудившие крепление колеса брички, что у Шагала видно указующим жестом руки одного из мужиков (чего у Гоголя не предполагается ввиду величественности мужиков; они, говорящие через губу у Гоголя, не снизошли б до жестикуляции). Из второго абзаца попал трактирный слуга, только он не встречает приезжего, как у Гоголя, так вертляво, "что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо”, а смотрит из окна второго этажа, раскрыв окно, что расторопность портит. Из второго же абзаца фасад гостиницы "в темно-красных кирпичиках”, тоже много что потерявший у Шагала по сравнению с Гоголем. Оттуда же лавочник, "сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою”, тоже чрезвычайно много у Шагала потерявший. Из четвёртого абзаца есть жалкое подобие такой картины: "Местами эти дома казались затерянными среди широкой, как поле, улицы…”. Но чёрненький характер этого аж губернского города Шагал передал гораздо лаконичнее, чем Гоголь – жутким косогором.

Всё.

Остальное – “вдруг”, не имеющее никакого отношения ни к сатире, ни к юмору, а только к детскому баловству.

Вот что это?

Это летающая, вроде, собака в небе левее и выше центра картинки.

А птичка, читатель, вам на голову садилась?

Я когда-то целый батон скормил голубям. Они мне на плечи садились. Но на голову я не пустил… А этому мужику наплевать?

А ещё полумесяц выпуклостью вверх. Вы осознайте, что такое бывает в природе только на экваторе,

а Шагал не настолько начитанный человек, чтоб это знать.

Свинячий хвост у лошади Селифана, думаю, просто дань намеренной халатности изображения.

Зато морда какой-то чебурашки в одной из куриц на крыше – это неожиданность.

Ну придуривается большой ребёнок. Вот только почему это гениальностью называть? Массовым помешательством можно объяснить.

Впервые опубликовано по адресу

https://dzen.ru/a/YxoU5Bv4_HV_bDA_