Сенчин. Вперёд и вверх на севших батарейках. Художественный смысл.

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

С. Воложин

Сенчин. Вперёд и вверх на севших батарейках.

Художественный смысл

Конкретно-натуралистически, любовно описанное своё (“я”-повествователя) мурло мещанина, - это столкновение КАК и ЧТО, - рождает катарсис. И осмысление его таково: бедная, бедная современная русская литература!

 

Переживания убогого человека

Только что получил от брата адресок с массой фотографий чудес природы. Первое чудо я мог бы и видеть, живя на Украине.

Tunnel of Love, Ukraine

Следующая картинка уже колет, что я не только ворона, что кое-чего в жизни не увидел (а это правда. Я когда-то поклялся себе, что ещё раз приеду в Дилижан, я постановил было себе, что должен в жизни повидать Родину-мать в Волгограде и долину гейзеров на Камчатке, и ещё – поплавать среди водорослей с аквалангом, а с женой друг другу мы поклялись, что вернёмся и проплывём сквозь Золотые Ворота Карадага…).

“Золотые ворота” вид с популярной туристической тропы, проходящей по заповеднику.

Следующая картинка намекала, что теперь уже и не смогу увидеть.

Tulip Fields in Netherlands.

Не смогу не только потому, что долина гейзеров на Камчатке уже исчезла из-за вулканической деятельности, и жена умерла, а в принципе. И даже не из-за воинствующего принципа жить по средствам (вот сын устроился на работу, и у меня появились средства посмотреть Родину-мать). А из-за развившейся к концу жизни осознанной любви к аскетизму (если любовь может быть осознанной). Или это не любовь, а просто проведение в жизнь принципа РАЗУМНЫХ потребностей в качестве введения в свою действительность этого элемента коммунизма наперекор тому, что в мире идея коммунизма получила чуть ли не смертельный удар с развалом СССР.

Надо знать о моей идеологической ругне с братом, чтоб понимать подтекст в факте присылания им мне такой коллекции фотографий. Он, американец, – за капитализм, американскую глобализацию, неограниченный прогресс, и его не страшит гибель человечества от перепроизводства и перепотребления. Я, наоборот, считаю, что человечество спасётся коммунизмом с РАЗУМНЫМИ потребностями каждому и аристократизмом – тоже каждому, и аристократизм тот будет заключаться в жизни, посвящённой искусству (материальную сторону жизни в далёком будущем обеспечат автоматы, а пока придётся РАЗУМНО поработать иной раз и на чёрной работе).

Вот такие мы: реалист и идеалист. Причём я идеалист особый: сумел под конец жизни, отказавшись от многого, жить жизнью, посвящённой искусству, да не абы какому, а, скажем так, тончайшему, отражающему подсознательное художника.

Но отсюда – и проблемы. Наверно, отсюда.

Одна такая проблема – с чтением.

Начинаю читать и не могу продолжить. Скучно.

И вдруг – Сенчин, “Вперёд и вверх на севших батарейках” (2004). Про ничего неделание. И – читабельно! Описывается нуда жизни. Сначала я подумал, что будет что-то, подобное Чехову. Намотает натуралистично эту нуду так, что читателю взорвать всё захочется. Ницшеанство то бишь. Ну, или к чему-то в сюжете взорвущемуся плавно подводит Сенчин. – Нет. Ничего не случилось. Если не считать, что у героя (находящегося в состоянии творческого застоя писателя, тоже Сенчина) появилась установка всю дрянь, с ним происходящую, переоценить. Начать считать нормальностью. И тут роман кончается.

И становится понятно (для того, кто считает, что современная русская литература рухнула в прозябание), - становится понятно, что рухнула русская литература потому, что стала преимущественно воспевать мещанство или что-то около.

Я и всегда удивлялся тому, что мещанство, вполне себе самоценный идеал, как-то не порождает великих произведений. Удивлялся, пока не прочёл “Доктор Живаго”, этот гимн, но гимн Мещанству, а не мещанству.

Так Сенчин меня просто ещё одним способом утвердил в моей мысли о какой-то неплодородности, что ли, мещанского идеала.

Осталось дать себе отчёт, художественен ли этот способ у Сенчина.

Думаю, да.

Вот что вы скажете о господине писателе, который не берёт с собой в Берлин на писательский форум, где будут сделки о публикации понравившихся привезённых произведений, - не берёт рукопись товарища (“Кирилл меня подкармливал и поил. Мы с ним сдружились, сошлись во взглядах на литературу, читали одних и тех же писателей, слушали одну и ту же музыку, достаточно схоже высказывались на творческих семинарах”), - не берёт рукопись товарища, которую обещал передать кому-нибудь там, чтоб почитали-решили. Что вы скажете? – Мерзавец. Да?

А вот когда эта мерзость показана способом “из себя”… Как-то о мерзости думаешь лишь потом, после прочтения.

“Книги, пакет со сменными трусами, носками, туалетные принадлежности. На глаза попадается папка Кирилла. Толстая папка... Взвешиваю сумки в руках, представляю свой путь от общежития до метро (троллейбуса уже вряд ли дождешься), затем - от метро до квартиры Сереги... Да и, с другой стороны... Еду я, везу свои вещи... А если понравится этот кирилловский "Полет на сорванной башне" и они решат публиковать его, то, логически (а ведь вроде уже наметили купить права на одну мою объемистую повесть), вычеркнут меня из своих планов... Что, в этом случае Кирилл со мной, можно подумать, гонораром поделится?”

Закуриваю следующую сигарету. В голове горячая каша - этот треклятый сосед, Берлин, сказочный, но такой близкий, пишущая машинка, занозой засевшая в мозг, тест, на который надо ответить, и еще теперь вот эта дилемма - брать роман Кирилла или не брать... Как там в народной мудрости? благими делами дорога в ад выстлана. Как-то так. К тому же литература - дело жестокое...

Скажу, что отдал... Пусть сам о себе заботится... Прячу папку в нижнюю тумбочку. Потом придумаю, куда ее деть, чтоб он не обнаружил случайно (иногда снисходит ведь до общаги - заезжает в гости, женатик). Получает пятьсот долларов в месяц - чего ему еще надо-то?.. Машинка, машинка...”.

Сенчин так увлечённо-натуралистически описывает свои действия, секунда за секундой, что это втягивает, как магнит. И получаешь какое-то удовольствие от самого процесса чтения.

А написано-то – об отвратительном: о предательстве товарища во имя чуть не меркантильных интересов.

Когда, запоем прочитав книгу, мысленно оглядываешься: про кого это было? – тогда только до ума доходит: боже! какой мозгляк…

Описывалось, воспоминанием, как два раза бросал жену. Первый раз – от досады, что она освоилась с управлением стиральной машиной, которую он купил за свой гонорар, а он – нет. (Гос-споди! Причина…) Другой раз. Она решила перестать быть рабой дома (она ж режиссёром была когда-то). Надо восстанавливать знакомства, связи. Он себе думает: знаем, как это делается… у богемы. Переспать – не убудет. И вот её поздно нет дома. И он едет по адресу тусовки. И представляет, представляет, представляет… как она второпях натягивает чулки… И, собственно, ничего не выясняет, отказавшись входить, когда ему через промежуток времени, показавшийся ему долгим, открывают дверь и жена зовёт входить. И отказывается немедленно ехать с ним домой. – Всё-то он прав в своих глазах.

А на самом деле?

Три раза жена его разоблачала, причём явно, на изменах. – И ничего.

Или эти его внутренние честные монологи о своём писательском бессилии, переписывании из книги в книгу одного и того же, единственного известного ему опыта его бедной событиями жизни. И при том он – моден!..

Не известно, что там с формой… А о содержании можно судить из диалогов о похоже пишущих Романа и Кирилла (у которого на родине аж отказываются издавать эту его вещь, передаваемую в Берлин – такая, видно, чернуха):

“- Ну, Роман, за удачу! Уверен, если напечатают – он вызовет резонанс!”

“- Что ж, - её [брошенной жены Романа] бесцветный голос в ответ, - уверена, всё у тебя там будет отлично.

Я усмехаюсь:

- Почему ты в этом уверена?

- Потому что там любят, когда о России так пишут.

- Да? – усмехаюсь опять, на этот раз злобновато, но выяснять, что она конкретно имеет в виду, не решаюсь; да и понятно”.

Конкретно-натуралистически, любовно описанное своё (“я”-повествователя) мурло мещанина, - это столкновение КАК и ЧТО, - рождает катарсис. И осмысление его таково: бедная, бедная современная русская литература!

Литература эпохи реставрации капитализма в России…

И вот “путешествия” по произведениям, написанным противоречиво, выражающим, я подозреваю, подсознательное, - вот эти “путешествия” я предпочитаю всяким реальным путешествиям по местам – да! – удивительной красоты.

А виртуальные визуальные путешествия во мне вообще почти не оставляют никакого воспоминания. Я почти ничего не запоминаю из увиденного. Сколько уж мне слали подборок…

Вот такой убогий. У Бога…

1 мая 2013 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/146.html#146

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)