Две недели тому назад Таиру Салахову исполнилось 90 лет.

А два года тому назад в Третьяковке впервые открылась персональная выставка его работ. Наверно же, он чем-то был не угоден властям, раз за полвека это впервые случилось.

Чем? Зубастостью?

А теперь уже беззубый?

Страх перед

"…собственным правительством, предавшим национальные интересы” (http://sbiblio.com/biblio/archive/shubkin_kato/).

Ради своих личных: материальных или амбициозных.

Такие словосочетания я переписал сюда, в место, где собираюсь на примере художника Таира Салахова посмотреть, как менялся так называемый суровый стиль

(Шостакович умер 9 августа 1975)

со временем. Ибо у Манина о суровом стиле написано:

Вот я и подумал, что надо не полагаться на одного Манина, искусствоведа, ещё не известно, насколько глубокого, а посмотреть, что об этом пишут учёные.

У учёных (Шляпентоха В., Шубкина В., Ядова В. и др.) выбрал я то, что соответствовать могло послевоенному СССР, быстро достигшему паритета со США по ядерному оружию.

Неужели Шостакович, позируя в 74-м, ждал возвращения чего-то вроде Сталина? – Вряд ли. Всё властное уже начинало быстро гнить.

"В новейшее время вектор катастрофизма неуклонно смещается от страха перед природными катастрофами в сторону страха человечества перед самим собой… а также энвиронментализм [от environment — окружающая среда; то бишь экологическая катастрофа], развившийся в последние десятилетия, — подтверждение этого сдвига” (Шляпентох и др. Там же).

Тоже вряд ли. В СССР это началось со времени поворота северных рек (после 1976 года).

"Счастье быть понятым оказывается обратной стороной усечения самого себя для того, чтобы быть понятым… [из-за того, что называется] омассовление, в частности, приверженность стереотипам” (Шляпентох и др. Там же).

А вот это очень годится думать именно композитору, так как он в горе: массы его не понимают. (Многие ли понимают Шостаковича?) Но. Какое-то узкое переживание. Элитарное. Но, значит, противовластное. Так как власть и народ были-таки едины в любви к лёгкой музыке.

А каков Кара Караев как композитор?

- Да, это было нелегкое время. Власти обрушились на формализм, и из Москвы пришло указание найти формалистов и здесь. И тогда на самых молодых и одаренных, образованных Кара Караева и Джовдета Гаджиева обрушилась резкая и несправедливая критика” (https://www.trend.az/life/interview/1136832.html).

Позже Кара Караев даже до додекафонии дошёл.

Посмотрим, за что ругает музыку Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) Об опере “Великая дружба”:

"Музыка… невыразительна, бедна. В ней нет ни одной запоминающейся мелодии или арии. Она сумбурна и дисгармонична, построена на сплошных диссонансах, на режущих слух звукосочетаниях… претендующие на мелодичность, внезапно прерываются нестройным шумом, совершенно чуждым для нормального человеческого слуха и действующим на слушателей угнетающе… возможности оркестра… остаются неиспользованными… проповедь атональности, диссонанса и дисгармонии… отказ от таких важнейших основ музыкального произведения, какой является мелодия… увлечение однотонной, унисонной музыкой” (http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/USSR/music.htm).

А что у Кара Караева? Отсутствие мелодии я точно смогу засечь. Слушаем симфоническую поэму "Лейли и Меджнун" (тут). Написана в 1947 г.

На 8-й с половиной минуте звучит что-то лирическое и ласковое. Но чтоб я это насвистел – ни за что! А с классическими композиторами у меня это запросто.

Драматизм чувствуется здорово. Есть кусок ("Музыка… бедна”), напоминающий тему фашистов (а чем иным и выразить фашистам своё “фэ”, как не бедностью мелодии?) в Седьмой симфонии Шостаковича.

Краткое содержание истории о Лейле и Меджнуне как-то соответствует резкой, трагической музыке:

"…молодой юноша Каис был простым бедуином и при этом недурным поэтом. Он полюбил девушку Лейлу из своего же племени, и в своих стихах восхищался ее красотой. Когда юноша пришел к отцу девушки просить ее руки, тот отказал. C горя Каис покинул свое племя и отправился скитаться по пустыне. Позже Лейлу выдали замуж за другого мужчину, который перевез ее в Ирак, где девушка заболела и умерла. Узнав о гибели любимой, Каис сошел с ума, тогда он приобрел прозвище Меджнун, в переводе безумец. Возлюбленным не суждено было долго быть в разлуке, через пару лет Меджнуна обнаружили мертвым в пустыне” (https://papahastories.ru/istoriya-lyubvi-leylyi-i-medzhnuna/).

Только у Кара Караева гораздо больше энергии неприятия такого плохого мироустройства.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) Об опере “Великая дружба” было 10 февраля 1948 г. А Постановление Совета Министров СССР “O присуждении Сталинских премий за выдающиеся работы в области литературы и кинематографии за 1947 год” опубликовано в газете “Правда” 2 апреля 1948 года. За месяц и 18 дней что-то произошло (всё-таки в симфонической поэме борьба против контрастного, эксплуататорского, общества воспевается), и она была награждена Сталинской премией второй степени.

Но. Мелодий-то запоминающихся там нет.

И критика до того была-таки. И отсталость масс она таки отражала. Так что через 12 лет можно было Салахову на это сетовать, ибо ничего с культурным уровнем масс не изменилось. А начиналась хрущёвская оттепель. И левые шестидесятники взялись за спасение заболевшего социализма…

И мне хочется натянуть себя нынешнего на тогдашнего Салахова. Ведь я коммунизм понимаю как жизнь в искусстве. А вершина искусства – неприкладное (испытывающее сокровенное), способно силой порождённых эмоций конкурировать, будучи условностью, с самой жизнью, где всё непосредственное и принуждающее (а не как с неприкладным: непосредственное и непринуждённое). Спасать социализм надо было действиями в первую очередь на культурном фронте. А не на экономическом или управленческом, раз ядерный паритет достигнут.

Такое натягивание себя на Салахова мне импонирует ещё и потому, что позволяет считать, что Салахов такого в сознании не имел. И ура. Можно счесть, что это был его подсознательный идеал. Его сознанию неведомый.

А в сознании было возвеличить труд интеллигента (прослойки общества тогда в СССР пропагандистски неуважаемого), - возвеличить до труда физического. Что и подтверждается жёстким стилем письма в том же 1960-м году в картине “Ремонтники”.

В чём изюминка более-менее квалифицированного физического труда?

Я на практике неделю работал на токарном полуавтомате. На нём автоматически точился усечённый конус с определённым углом при вершине. А с ручным управлением надо было вытачивать больший или меньший диаметр. Можно было и это настроить, позвав настройщика в начале смены. Но интересно было самому.

Надо было сперва по-чёрному ободрать литую чугунную заготовку. Срезать побольше металла, чтоб начисто точить при тонкой стружке. Обдирка шла автоматически тоже по конусу. Потом не автоматически подрезался один торец (другой прятался в патроне станка). Потом – замер у обрезанного торца, какой диаметр получился после черновой обработки. Эта величина минус размер по чертежу, делённая пополам, есть то, насколько при чистовой обработке мне нужно будет подать резец вперёд от того места у торца, где резец начинал черновую обработку (эту полуразность нужно запомнить). Подача резца вперёд осуществляется вручную по станочной шкале и может быть выполнена очень точно. Но перед этим надо ж тоже точно установить резец на поверхность того диаметра у торца, какой получился при черновой обработке. А как это сделать? Чтоб точно? – Надо к вращающемуся полуфабрикату осторожно подвести резец и чуть-чуть им коснуться полуфабриката. От касания мгновенно снимется тончайшая стружка. Так будущей точности ради надо, чтоб эта стружка была ну исчезающе тонкой. Ювелирная, можно сказать, работа. Если удалось, можно работать далее. Если нет, надо торец опять подрезать (просто велев станку подавать резец вперёд) и потом всё повторить сначала. И так столько раз, пока пробная стружка не получится исчезающе тонкой. Тогда смотришь на станочную шкалу, замечаешь, где по шкале стоит резец и – по шкале же – вручную подаёшь резец вперёд на запомненную половинную разность. А потом ставишь упор (чтоб больше не повторять те филигранные операции). И потом включаешь полуавтоматический режим, который, снимая стружку, обеспечит угол конуса.

Если б упор держался там, где ты его установил, не надо было б переналаживать. Но он из-за усилий резания не долго удерживается. Ну несколько часов. И потом описанную ювелирную настройку приходится повторить.

Нужен характер, чтоб уметь её делать, верный глаз, твёрдую руку, выдержку.

И вот эта высшая определённость хорошо передаётся живописным образом – так называемой жёсткостью письма. Предметы резко отграничены от фона. Даже складки одежды и лица – резкие. Даже край тучи – резкий. – Это “говорит”: слава физическому труду.

Так вот не только физическому.

Мне вспомнилась одна история со мной в связи с тем, как вёл себя Кара Караев при очередной критике его властями:

"Спустя некоторое время, когда отец уже возглавлял Союз композиторов, вдобавок к формалистам, критика нашла новый объект - упрощенцев-примитивистов, то есть композиторов "мелодистов", не обладающих достаточно высоким профессиональным уровнем. И снова пришло указание из Москвы - заклеймить! Надо было как-то нивелировать ситуацию, а отец, как известно, обладал недюжинным талантом дипломата. И вот он всех членов Союза, а их тогда было человек сорок, поделил на примитивистов и на формалистов, и раскритиковал их всех, в том числе и себя самого. Таким образом, ему удалось отвести удар” (https://www.trend.az/life/interview/1136832.html).

Опять личная ассоциация.

Я на третьем курсе института раз сказал, что мы, комсомольская организация группы, не занимаемся тем, для чего предназначены – коммунистическим воспитанием себя. За это я был вскорости избран комсоргом группы. Решил в первую очередь покончить с повсеместной ложью вокруг. За это курсовое бюро чуть не изгнало меня из комсомола (а это значило и из института). Факультетское бюро сжалилось и ограничилось выговором с записью в учётную карточку.

Прошёл год, и надо писать отчёт о работе и предоставить его выше.

Я его написал. Скрыто-издевательский. Я перечисли все неудачи, какие я потерпел в попытках искоренить ложь. Я тогда ещё не знал, что коммунизм – это жизнь в искусстве (материально обеспечат автоматы), - жизнь творцом или сотворцом. Я тогда думал, что коммунизм – это когда труд – первая потребность. А в нашем случае – хорошая учёба. И я посыпал голову пеплом, что, например, подтянуть дисциплину на самоподготовке на спецкафедре удалось лишь страхом, что не только меня исключат из института, но и хулиганящих. А страх – это ж не первая потребность… И т.д. – В курсовом бюро отчёт приняли на ура. И тем эпопея закончилась.

Вот тем же издевательством, мне представилось, занимается так изображённый Салаховым Кара Караев: сочинением критики на себя и "упрощенцев-примитивистов”.

Замерам диаметра и тонкой подаче резца для съёма тончайшей стружки, выражающей высшую определённость уже сделанного и делаемого, соответствует сосредоточенность позы композитора и резкость стиля его изображения. Он мысленно (потому не за фортепиано сидит, а рядом с ним, закрытым) перебирает УЖЕ сочинённые музыкальные фразы и тамошнюю жёсткость музыкального письма переводит под определения, характеризующие "упрощенцев-примитивистов”. (Забудем, что себя он назначил в формалисты; это как-то менее определённо. Жёсткая живопись тоже годится быть названной примитивизмом.)

То есть изображён Салаховым не творческий процесс у композитора, а соображание композитора по поводу сотворённого. Потому и верхняя горизонталь фортепиано не где-нибудь, а на уровне глаз. Органа, ассоциативно больше связанного с мыслями, чем с чувствами, а тем более – с мукой “слова”, музыкального слова. То есть не с подсознательным идеалом, который и есть изюминка в творчестве.

Есть толкование этого портрета как о выражении содержания музыкального творения: космополитизм, мол, неминуемый у интеллигента. Для выражения этого, мол, Салахов велел Кара Караеву надеть водолазку, модную тогда, в 60- годы, среди молодёжи. А мода в одежде шла-де с Запада.

Модой в серьёзной музыке того времени была, наверно, додекафония (упоминавшаяся мельком выше). И, если она – выражает ницшеанский идеал, то, да, Кара Караева, тяготеющего (в итоге, по крайней мере) к додекафонии, в водолазку Салахов одел очень чутко. Вседозволенность шла в СССР с Запада.

А за то, что такое предположение верно, говорит дневник Свиридова “Из тетради 1963 года”:

То же самое Гитлер — то же самое в идее фашизма. Он посягнул на “Мне отмщение и Аз воздам”. Посягнул, осмелился преступить божеские законы. Дал полную свободу немцам. “Все дозволено”. Разрушайте, уничтожайте. Я беру на себя грех ваш” (http://portal-kultura.ru/articles/best/dnevniki-georgiya-sviridova/).

Диво. Такая сложность, а привилась в массовом фашистском обществе:

"У атонализма и других современных направлений в нацистской Германии была интересная судьба. Когда в Дюссельдорфе в мае 1938-го открылась выставка “Дегенеративная музыка”, ее организатор Ганс Северус Циглер постановил, что атональные сочинения – это “порождение еврейского духа” Шенберга. Тем не менее, как отмечает Майкл Катер, комиссия под руководством Штрауса заявила, что “Имперская палата музыки не может запретить работы атонального характера, так как выносить приговор таким произведением – дело публики”. В итоге выставка Циглера была плохо принята даже в официальных кругах” (https://biography.wikireading.ru/136246).

А теперь глянем ещё раз на портрет. Не чувствуется, что Салахов, модно, по-западному, одевший Кара Караева, раскусил, что под общечеловеческими ценностями Запад имеет в виду свои ценности, в том числе и вседозволенность.

С другой стороны, почему б Добру не быть с кулаками? Если Кара Караев умудрился отбить атаки тоталитарных критиков его музыки, то почему б знающему об этом Салахову не восторгаться его боевитостью. Сознанием.

А в подсознании держать коммунизм как жизнь в искусстве.

И тогда картина 1960 года выглядит как произведение художника с подсознательным идеалом трагического героизма. То есть наивного оптимиста (вот-вот и взойдёт, по Высоцкому).

А через 16 лет должен быть уже следующий идеал, сверхисторического оптимиста. То есть исторического пессимиста. И это и чувствуется в портрете Шостаковича (не зря его сомневались когда-то принять на выставку). Ибо перед нами человек, ужасающийся, куда мы, страна, идём. Всё пропало. В историческом будущем – крах. (Что и случилось. Но тут не предчувствие того, чего ещё никто не чует. То есть не реализм. Ибо реализм доволен своим умением слышать рост травы. А тут никакого авторского довольства нет. Есть тягость. Тягость довлеющих холодных оттенков.)

Посмотрите на мерзость какой-то мёртвой складки кожи нал мизинцем левой (у персонажа) руки. И вообще это не пальцы, а какой-то уже скелет. Высохшие мощи.

Нет. Персонаж духовно не сломлен. Но благое для всех будущее он видит только в сверхбудущем, не ближе. Настолько сейчас всё плохо.

А стиль письма – жёсткая живопись – почти не изменился.

Впервые опубликовано по адресу

https://klauzura.ru/2018/12/sal-ah-kakoj-horoshij-hudozhnik-k-yubileyu-mastera/