Ставлю себя в исключительно трудное положение. Сравню подлинник и копию и попробую объяснить, - априорно это пишу, - почему копия не впечатляет. Как я это сделаю, ещё не знаю. А пробую потому, что имею фору: копииста-то никто не знает – Рундальцов. Автор же подлинника – чуть не всемирно известный Серов. В смысле – есть же какая-то причина безвестности первого и известности второго. Вдруг мне удастся уловить эту причину.

Почему его при советской власти не афишировали? – Хотя бы потому, что он очень много изображал Николая Второго и членов его семьи. Но я, конечно, буду это игнорировать за неэстетический критерий.

(Мне вспомнился один эстетический, вроде, критерий. Была выставка, на которой присутствовали картины руководителя нашего изокружка при Доме офицеров. Художник был в официальном почёте в городе, так как он был, кажется, в числе его освободителей от немецко-фашистских захватчиков и остался тут жить. Никакого впечатления на меня его картины не оказывали. Я случайно услышал, его слова своему товарищу, посетившему эту выставку: “Я пишу грубыми мазками, потому что заглаживать не модно”. – Такие слова, понимаю теперь, объясняли, почему не трогают меня его картины. – Он – конъюнктурщик. А у меня. Наверно, к тому времени уже каким-то чудом был вкус какой-никакой, воспитанный на репродукциях знаменитых картин {я покупал репродукции Шишкина, Куинджи, Жуковского “Синяя вода”, и в нашем городе была галерея Чюрлёниса, который меня насколько смутно, настолько сильно волновал; и у меня был бзик – соединить натурализм Шишкина и музыкальность Чюрлёниса, и я бесконечно переписывал одну картину маслом, которая мне пришла буквально как видение – от звучания первых аккордов “Первого концерта для фортепиано с оркестром” Чайковского}. – Вот. И этого вкуса моего хватало, чтоб на халтуру не обращать внимания.)

И мне мерещится, что при царском дворе в моде была заглаженность, а не грубый мазок.

"Даже в начале XX столетия, когда модерн как большой всеобъемлющий стиль становится господствующим не только в Европе, но и в России, в домах знати и богатого купечества продолжают создавать интерьеры в духе Средневековья и Возрождения” (http://erm.vbgcity.ru/sites/default/files/maket.pdf).

А Возрождение внешне – это иллюзионизм, “как живое”.

Например, известно, что Николай II оказал "пристальное внимание… портрету Нувеля работы Л.С. Бакста”.

Это ещё до того, как сформировался “Мир искусства”.

Соответственно, гладко, срисовал у Серова императора и Рундальцов.

Так Серов сумел даже и в императоре выразить дух импрессионизма: хвала абы какой жизни. Вы посмотрите, какой он несчастненький. Как соответственно этому духу абы как брошены мазки на тужурку, на фон, на руки. Какие незаглаженные тени на лбу и щеке. Клочковатые борода и усы. Какие резкие бланши под глазами. Чего он настрадался к 1900 году? От жертв Ходынки? Оттого, что жениться пришлось не на той? От всеобщего недоброжелательства к нему?

А у Рундальцова есть попытка волосинки на броде и усах выписать. Как заглажены тени на лице. Какая ювелирная выделка (вельвет прямо) материала куртки! И фон сделан соответственно скрупулёзно. Чтоб не было серовской разухабистой пестроты в лице, этот пошёл на, так и быть, серость лица. Придав коже мельчайший растр. – Выразил банкнотную драгоценность своему произведению.

Вообще-то в 1913 году, по Лыскову шла Великая русская революция 1905-1922 годов. Кого-то она вдохновляла. Им противостояли абсолютно во всём разочаровавшиеся художники, даже левые по мировоззрению в революции разочаровались и бежали впереди её по содержанию и форме. Косить в это время в академизм, ставший синонимом консерватизма, Рундальцову было равносильно обеспечению себе безвестности. Чего он и достиг.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/pan-ili-propal-ilizria-li-neizvesten-rundalcov-5f3fbf516dbe8c7a509e7f70