Рублева. Художественный смысл

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

С. Воложин

Рублева

Художественный смысл

Не обязательно перевес усмешки - над стороной возвышенной. Смеются тут и над сниженным.

Барокко

Неуклюже (а боюсь, что так выйдет) – написать о маленьком рассказике больше слов, чем их есть в самом рассказике. Но уж больно он хорош. Я о вещице под названием "Захлопывая книгу – знай…" (http://www.interlit2001.com/rubleva-1.htm) Светланы Рублевой.

Если не ошибаюсь, самый сильный крик литературной моды в идеологическом (не прикладном) искусстве за последние десятилетия был крик постмодернизма. Кто как, а я его понимаю пофигизмом. Нет, мол, идей, ради которых стоит творить. И потому надо надо всем издеваться. В том числе и - над читателями, и - над собой. Раз талант есть и не творить невозможно.

Так Светлана Рубцова посмеялась над этим пофигизмом-постмодернизмом.

Я для себя поначалу ее рассказ переназвал "Выдумки". То же, думал, и у нее предполагается, если убрать троеточие в заглавии: "Захлопывая книгу – знай, всё там выдумки". А нужно – жить земной жизнью и не задумываться.

Явно улыбается автор по поводу мальчика-рисовальщика, создателя Мудрозябры и серого пятна:

"Серое пятно, конечно, получилось как-то неожиданно и что оно обозначает надо ещё придумать…"

И заканчивает этот сюжет приземлено: мальчик кончает творить-выдумывать и идет кататься с горки на санках.

Менее явно улыбается Светлана Рублева по поводу Марины, читательницы книжки об этом мальчике. Читательница-то – женщина практичная, знает, как использовать книжку: для усыпления дочки. Но и – мечтательная. Придумала, что ее любовник "может быть, станет отцом её Сашеньке".

Улыбку автора я предполагаю из-за троеточия касательно любовника. Маринины-то руки у того на плечах, а его руки где?

Из дальнейшего следует, что долгонько что-то там только про "Марину и её Сашеньку".

Неявно, но все же улыбается автор и по поводу "романтика и путешественника" Григория Дмитриевича, читателя романа о Марине. Он-то, Григорий Дмитриевич, человек хороший, мечтательный (с одной стороны; как и мальчик – рисовальщик-выдумщик - с одной стороны, как и Марина – с непрактичной, опять же, одной стороны). Ему-то, такому, ожидается, что с Мариной и ее Сашенькой будет все хорошо.

Улыбку автора можно вычитать из наличия другой, противоречащей первой, "стороны" Григория Дмитриевича – обывателя (раз хорошего семьянина).

Ну и смеется Светлана Рублева и над Богом, создателем и читателем книги бытия, в одном из миров которой есть Георгий Дмитриевич и автор романа о Марине. Бог тоже раздвоен. Он, выдумщик других, обратил, наконец, реалистическое внимание и на себя: заигрался он в творчество и… одинок. В этом, однако, смеха нет. Есть сочувствие. Смех же – над испугом Бога, что он не одинок. Хуже того. Он оказывается параллелью серого пятна, рассматриваемого, Мудрозяброй, придуманной первоначальным мальчиком. Слово-то какое смешное – Мудрозябра. Так если при мальчике оно еще куда ни шло (чем бы дитя ни тешилось…), то здесь…

Смешно, что и Бог – выдуман. По крайней мере, таким. Выдуман-то автором, в конечном итоге. – Не над собой смеется автор? Не постмодернист он?

Нет. Не над собой. Вся эта забавная юмореска по всем статьям развертывается строго в антисимволистском направлении, очень серьезно порывавшемся 100 лет назад к сверхбудущему и в сверхисторию:

Быть может эти электроны –

Миры, где пять материков…

И, помня про смех, кажется приемлемым понять, что это приземляющий смех и в том и состоит пафос Светланы Рублевой.

Но это было б все же несколько "в лоб", согласитесь. Намек. А намек не атрибут художественности.

Зато, если вспомнить, что тут настойчиво всюду проводится как бы двухсоставность персонажей и не обязательно перевес усмешки - над стороной возвышенной, так сказать… Смеются тут и над сниженным. Например, - то, что нам смешон испуг Бога. Он лишен элитарности и смешон в новом качестве. Григорию Дмитриевичу – за любовь к семье и дому – тоже досталось.

И тогда…

Перед нами же типичное соединение несоединимого – в веках повторяющееся барокко! Не витает в облаках и не прячется в себя или в семью Светлана Рублева. Ее вдохновляет пафос мудрости умеющего жить в этом противоречивом мире после эпохи перемен.

*

Остается теперь лишь проверить, есть ли этот пафос в других произведениях автора.

"Миниатюры" (http://www.interlit2001.com/rubleva-2.htm). Комментирую.

"Вот так".

Хорошо, если и этой жизнью живешь, и записываешь что-то стоящее. Вот только плохо, если жить-то будешь по-настоящему, а записывать - так.

"Просто свекровь".

Нехорошо – двойные стандарты. Надо б обе стороны оценивать объективно.

"Дружба".

Вот как у людей бывает – мол, дружба. И на словах, и на делах. Но… до первой необходимости чем-то пожертвовать для нее. – Плохо.

"Эгоистка".

Теория разумного эгоизма в действии – и все довольны, и я. Соединено несоединимое!

"Оно".

Было другое, было, да прошло. А теперь – хорошо: стабильность после эпохи перемен.

Все сходится!

17 ноября 2005 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.interlit2001.com/kr-volozhin-1.htm

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)