С. Воложин.
Экспрессионисты и ницшеанцы. Картины.
Прикладной и художественный смыслы.
Сверхбудущее и метафизическое иномирие. |
Тонкость грубости
На днях я испытал редкое переживание. Я анализировал картину, скрыто от самого себя имея в виду после анализа наступящий синтез, неблагой для художника. Как вдруг, невольно, под влиянием элементов, я вышел на благоприятный для художника синтез. Всего хода мысли, запутанного, я не скрыл от будущего читателя. И получил ото всего большое удовольствие.
А стиль картины был экспрессионизм. Его вещи меня трогают в редчайшем случае. Например, “Пророк” Нольде. Тогда Нольде ещё был искренним экспрессионистом. Вообще же эта стилевая метка искажения натуры экспрессионизмом – грубость – как-то не способствуют естественному нравлению, мне по крайней мере. И вот – нате! Я получил тончайшее переживание от грубости…
Мне захотелось это повторить. Я спросил поисковик: “немецкий экспрессионизм”, - и, - помня, что меня давеча пронял, в частности, кричаще густой красный цвет у Шмидта-Ротлуфа, - я из кучи картинок нацелился на подобный и картинку открыл.
Кирхнер. Сидящая девушка (Франци Ферманн). 1910.
Шиш. Тут экспрессионистского испепеляющего чувства ненависти (или чего-то другого негативного) нет! Эти однотонные гладкие колеры на больших площадях… Тут лёд, а не пламень. Тут трезвейший реализм и отстранённое неприятие Этой жизни и, пусть и бледный, но образ идеала, куда бежит автор – в метафизическое иномирие. Ничто. (Особенно выразительно его выражает сия вопиющая однотонность больших площадей, хоть, с другой стороны, это и образ смертельной скуки всего Этого причинного мира, потому и скучного, что всё – предопределено в нём.)
Кирхнер лишь по какому-то второй век длящемуся недоразумению числится экспрессионистом (то есть коллективистом в крайнем разочаровании), хоть он ницшеанец.
И я в поисках настоящего экспрессиониста ткнулся в другую ядовито-красную картинку.
Шмидт-Ротлуф. Ватт бей Эббе [Грязь во время отлива]. 1912.
Вот это совсем другое дело. Из-за неоднотонности больших площадей одного, в общем, цвета, это материальный, а не духовный пейзаж этого ужасного мира. Какая-то мерзость на берегу моря, которой приговор есть – столь угрожающий закат. “Так жить нельзя!” - как бы кричит автор. Никакого спасения не мыслится, но и что непереносимо – тоже факт.
Но зато и никакого бегства в ледяное метафизическое иномирие Без Законов.
Эта картина в моих глазах, наверно, ещё выигрывает тем, что тут мало в чём можно узреть не то что крайнее, а и вообще какое-то искажение натуры. – Ну можно ли в силуэтах прибрежных камней увидеть какой-то перегиб относительно натуры? – Нет, заметить небрежность исполнения можно. Например, вряд ли реалистично отражение зари в луже около левого камня, да и отражение самого этого камня не соответствует отражаемому. Не мистики ради, а просто так. От демонстрируемой небрежности. Она есть образ крайнего неприятия имеющегося положения дел. Причём не только того безобразия (которое считается большим достижением), что голландцы живут в каком-то гнилом месте – ниже уровня моря, а и вообще в опасном для жизни (какая-то катастрофа и пол Голандии нет). “Так жить нельзя!”
Плохо, что это исключение, наверно, в экспрессионизме, что небрежность тут слабая.
У других она такая, что вообще на издевательство над зрителем тянет.
Хекель. Купальщицы у лесного пруда. 1910.
Это Германия, начало ХХ века. Благополучная страна. Эпоха революций ушла в прошлое. Даже и самые бедные живут очень прилично. Что в воздухе реют дурные предчувствия не просто бед, а уму не постижимых бед, то большинству не дано чуять. Чем движимы художники ТАК изгаляясь над изображаемой натурой, ЧТО они отрицают, массе не понять. Да и сколько ни внушаешь себе, что через 4 года уже Мировая война начнётся, издевательство над глазом зрителя невозможно простить. – И грубость теряет свою тонкость, нет-нет да проскальзывающую в ином произведении экспрессиониста.
Хекель. Бурный день под Дрезденом. 1910.
Разве не берёт непонятная жуть от этого крика красок? Меня берёт. Здесь явно речь о неприятности, гораздо большей, чем от сильной грозы.
Но, в общем, приходится для себя считать, что за редкими исключениями экспрессионизм скорее не искусство, а околоискусство.
Для этого достаточно принять для себя формулу Натева: искусство – непосредственное и непринуждённое испытание сокровенного мироотношения человека.
Хекель в “Купальщицах” вышел за пределы условности. В ХХ веке автор, “общающийся” со зрителем посредством музея, не выдержал молчаливой границы – не воздействовать непосредственно и принуждающе, как жизнь. Он здесь явно поставил зрителя в положение человека, ожидания которого не просто обманули, а обманули нагло и намерено. Зритель, если он не предупреждён, не может не воспринимать себя эпатируемым.
Труднее со случаем, когда зритель приблизительно представляет, что с ним собирается проделывать автор. С тех пор как появилось много знаменитостей, непосредственному чувству довольно широкой публики ничего не говорящих, она часто готова к самому неискреннему восхищению, чтобы не попасть в разряд отсталых провинциалов.
Не будет же ей уподобляться.
25 сентября 2021 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/tonkost-grubosti-614f2bda6940596bf6957d4b
На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |