С. Воложин
Гаркушенко и Рембрандт.
Художественный смысл.
| Правда и ложь видения в Барлахе предшественника, а в Рембрандте старшего брата Гаркушенко. |
С. Воложин
Положа руку на сердце
Если тебе предстоит что-то сделать, ты должен сделать - и все.
Не оглядываться, что там будет, как.
Гаркушенко
Недавно я написал статью о Барлахе
(http://art-otkrytie.narod.ru/barlah.htm). В ней я из неестественности поз, приданных своим образам скульптором, вывел кричащее “нет” автора не то чтоб угнетению, а больше – самой действительности, забывшей о справедливости (если атеистически), о Боге (если в терминах аврамистских религий).И вот я смотрю на работы другого скульптора, Гаркушенко, и чувствую и его чрезвычайно негативное отношение к чему-то. К чему?
Вы посмотрите на эту мерзость, что он нам представил на обозрение.
<<…
даже беглого взгляда на скульптуры незнакомого автора довольно, чтобы безошибочно увидеть в нем законного наследника Барлаха>>,- пишут о Гаркушенко Анна Лебедева и Марк Печерский (http://if.russ.ru/issue/4/20010606_vir.html).И теперь давайте вдумаемся: а разница между ними тоже есть?
Барлаховской неестественности поз у Гаркушенко нет. Ну действительно. “Слепой”. Разве ходит слепой, имея палку, с вытянутой рукой? – А этот и не идет. Он стоит. Он руку протянул для какого-то общения. Вполне естественный жест. – Ну а “Собирающий камни”? – Абсолютно естественный. Это старик. Ему очень трудно не только наклониться, но и вообще шевелиться. Присесть на корточки – вообще не по силам. Не будь палки – и вовсе б ничего не смог. А так – расставил ноги – и приблизился к земле. Немного, видно, камней надо было собрать. Более основательно приближаться не понадобилось. Или вот. Говорят: пришло время собирать камни. Имея в виду неценимые раньше ценности. Так если их подобрал – они ж дороги. И, пожалуйста: у Гаркушенко подобравший их норовит к груди прижать, дорогих. Подобрал и оглядывается по сторонам: не отнял бы кто. Все очень-очень естественно. – А не странно, что они в одной руке поместились? – Ну если их и было-то немного. Было б много – вообще
безнадежное занятие б было, не имея какой-то сумки. Да и не хорошо – сумка. Это ж идеалы подбирают. Их в душу, в грудь принимать полагается. Так что все в порядке. Все психологически очень точно. – Ну и в “Возвращении блудного сына” тоже все нормально? – Да. – А что отец рук не поднял, не гладит сына, что лицо нахмуренное, не наклоненное к сыну, что стоит, как истукан, что вовсе нет радости, как в библейском сюжете? – А может, тут не иллюстрация Библии. Может, в той истории, что изображена тут, совсем другое отношение отца. Противоположное. И тогда, опять же, все тут психолого-пластически верно.А как с размерами? Тоже ведь совершенная ж противоположность Барлаху. У того – миниатюры. А у Гаркушенко, пожалуй, больше человеческого роста.
Наконец, поверхность. У Барлаха все больше полированная. А у Гаркушенко – прямая противоположность.
Или эти мерзопакостные лица у современного автора. Карикатуры ж! У Барлаха тоже не блещут красотой. Но не до такой же степени.
Все – другое.
А главное – социальные объекты другие. У обоих это не первосортные образцы рода человеческого. Но у Барлаха - люди в полном здравии и силе. Просто угнетенные они, страдальцы общества. У Гаркушенко же – больные. Физически. В “Слепом” герой слеп, имеет артрит суставов кисти. В “Собирающем камни” у него ишиас (или радикулит), дистрофия. Отец в “Блудном сыне” болен просто старостью. А сын – духом слаб: не выдержал жизни вне дома. И все лысые. Пожалеть всех можно.
Но не для Гаркушенко – жалость. Он их сделал противными хотя бы даже фактурой поверхности их тел, их одежды. Он высверлил кусок камня, скажем, по линии отламывания, отломил и не стал даже маскировать отверстия. Этакая нарочитая халатность. Будто фигуры не достойны обработки. Случилось, - признается скульптор, - что камень для “Слепого” с
самого начала упал и раскололся. – Сойдет, решил. Можно скрепить куски металлическим стержнем. И – не маскировать разлом, а, наоборот, - сделать это стилем. Пусть скрепляющее железо будет нарочито видно. Мерзость на вид. Так тем и лучше. Блудного сына, наверно, специально расколол и скрепил.Но нельзя ж насмехаться над больным, над старым, над слабым, над духом слабым!
Это по аврамистским религиям нельзя. Это исповедующим справедливость атеистам нельзя.
А ницшеанцам – можно. Даже нужно! Кумиром Ницше был Заратустра, пророк религии, в которой зло так же почиталось, как и добро. Ариман и Ормузд. Ницше восторгался античностью за ее культ красоты и силы. А в Спарте ж стариков сбрасывали со скалы в море. И младенцев, если рождались больными.
Отвращение, к немощным так же впрямую веет от скульптур Гаркушенко, как у Барлаха – ужас от благого Бога, допустившего угнетение.
Эти два скульптора – прямые противоположности по идеалу, а не, мол, завещатель и наследник. Они схожи только безудержностью своего крика: “Нет!”. Только Барлах кричит сильным мира сего, а Гаркушенко – слабым.
Последний говорит: <<
Должен был быть цикл: "Слепой", "Собирающий камни", "Сошествие в ад", "Возвращение блудного сына", "Моисей" и "Магдалина">>. Так Моисей и Магдалина, наверно, тоже антибиблейские. Как и “Возвращение блудного сына”.А что? Ницше ж презирал христианство как религию слабых… Почему б и покаявшуюся грешницу не счесть Гаркушенко слабачкой, почему и Моисея, пророка Бога слабых, не подвергнуть шельмованию.
У нас сейчас мода на социальный дарвинизм: выживает сильный. У нас сейчас мода на Ницше.
Поэтому лишь по недоразумению не моден Гаркушенко. Но вот, Лебедева и Печерский его уже хвалят. Да вот, жаль, лживо: <<…
каждая из гаркушенковских скульптур, перенесенная из музейного двора на площадь, немедленно очеловечила бы ее>>.Хвалить его, действительно можно. Но не за удачное выражение человечности. Наоборот. За удачное выражение бесчеловечности. У искусства, как писал гениальный Выготский, сложные отношения с моралью. Надо не забывать это. А что другой мудрец, Натев, писал, что искусство призвано,- единственное,- испытывать сокровенное мироотношение человека с целью совершенствования человечества… Так кто его знает, может, периодически человечеству нужно кровопускание делать, чтоб не выродилось. Кто знает?..
Может ли быть, что я не прав? – Может. Вот говорит же сам о себе Гаркушенко: <<
Рембрандт для меня как старший брат>>. И Рембрандт же писал тоже страшных – морщинистых - стариков и старух. И про Рембрандта ж пишут: <<…его творчество было трагическим, оно было проблематичным: мир отражался в его сознании и произведениях как загадка, как задача, как возможность чего-то прекрасного и как угроза чем-то нестерпимым. Но тем самым Рембрандт становился истинным и великим выразителем буржуазного мира, художественно отражавшимся в его противоречиях, в его диалектике, в его беге по жертвам...>> (Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве. М.,1967, с. 369). И сотворил же Гаркушенко обсужденные скульптуры во времена такого же дикого капитализма в России, каким тот был, родился и во время Рембрандта.Все так. Да вот за что именно Гаркушенко считает себя родственником старому мастеру: за строптивость или за идеал? Что если за строптивость?
Вживавшийся в рембрандтовых современников Гегель считал их и ублажавших их художников романтиками. А как же, казалось, иначе? Отвоевавшие независимость от испанцев, а саму землю – от моря, первые на планете построившие у себя капитализм и тем впервые избавившие народ от голода, голландцы только за зажиточность свою считали себя незаурядными людьми. А относительно богатые – сравнительно с бедняками – и подавно. Так отменнейшая еда своего и заморского происхождения, изображавшаяся на отечественных натюрмортах, развешиваемых бюргерами на своих стенах, была в самый раз. И портреты свои им хотелось видеть тоже под стать – приукрашивающие их, довольно низкого – если объективно – пошиба людей.
Что же стал позволять себе делать Рембрандт? – Он пошел до конца во всеобщей голландской тенденции – быть практичными и приземленным. И… его идеалом стала обыкновенность, обычность, обыденность. Но – возведенные в идеал!
Принято считать, что он пронзительный психолог в своих портретах. – Ерунда! Физиономизм способен скорее обмануть своего приверженца, чем помочь. Хитрого человека Нового времени по лицу не раскроешь. Оттого Рембрандт и себя рисовал так много. Уж себя-то он знал хорошо. И мог бы, казалось, раз и навсегда вскрыть в автопортрете всю свою подноготную. – Ан нет. <<Никто из классиков мировой живописи не оставил столько автопортретов, сколько Рембрандт>> (http://peoples.ru/art/painter/rembrandt). Или вот – его вторая жена. Он с нее второй раз (поверх первого) писал эрмитажевскую “Данаю”. Так думаете он <<любовную потрясенность легендарной Данаи>> (http://peoples.ru/art/painter/rembrandt) с жены писал? – Нисколечко. Сравните картину с зазывными фотографиями нынешних фотомоделей – сто`ит хоть их мизинца его Хендрикье. – Может, она красивая?
Лицом, телом? – Нет. Гляньте. Рыхлая. Отвисший живот. Лицо дурнушки. Хотела б обычная женщина, чтоб так ее изобразили? – Ни за что! Лишь такая необычнейшая, как душевная подруга великого Рембрандта – и ведь крестьянская дочь! – могла понять его идеал: ОБЫКНОВЕННОСТЬ. Понять и всю жизнь положить на благо своего любимого.
Собственно говоря, понять Рембрандта очень легко. Он делает (для того ему тьма в окружении нужна) светящимися обыкновенные лица, тела. И этого хватает, чтоб вы интуитивно приобщились к тому, что художник считает сверхценным. Но кроме подсознательного в человеке ж есть и сознательное. В том числе и мещанская гордыня.
Из-за нее не дано было понять Рембрандта современнику-мещанину. Он,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой –
а ТОГДА – еще и своими всемирно-историческими победами, отверг нового Рембрандта (и вверг его в нищету, лишив заказов). Но тот не сдался и шел против течения.
Так не это ли всего-то у него и копирует Гаркушенко?
Можно ли сравнить мерзость лиц гаркушенковских стариков (даже представив их в гладкой фактуре) со стариками Рембрандта?
Портрет старика в красном
Портрет старухи
По-моему, достаточно просто взглянуть. И, как говорится, - без комментариев… Не рембрандтовский у Гаркушенко идеал.
Было б любопытно проверить мои рассуждения на образе юности, если б такой оказался в творчестве Гаркушенко. Там, предполагаю, нельзя было б увидеть признаки авторского отвращения к объекту своего изображения. А объектом выражения того изображения – по логике повторяемости в веках ницшеанского идеала – было б то же: попрание обычной и привычной морали.
Вдруг в Интернете есть что-то подобное…
Есть! “Девочка и звезды”.
http://www.psu.ru/perm_r/ston/3.html
С фактурой – точно угадал. Пусть и не полированная тут поверхность, но зато без малейшего следа необработанности. Матово все обнаженное тело девочки. Нежно перетекают объемы друг в друга, сливаясь. А вот поза совершенно невероятная. Невозможная. Прикрыв глаза, девочка, с распущенными по плечам и спине гладкими волосами, валится на спину из положения сидя на скрещенных ступнях
и схватив себя руками за горло. Будто вошла в экстаз оттого что представила, что не звезды заглянули ей в интимное место.Она готова. И не понадобится
Уничтожать предрассужденья,
Которых не было и нет
У девочки в тринадцать лет!
По-моему, все сходится.
21
сентября 2004 г.Натания. Израиль.
| На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |