Где-то я читал хлёсткие слова о Ветхом Завете, что это роман Бога с его избранным народом, таким жесковыйным, что никак Он его не может и не может ввести в стойкую веру в Себя.

Так мне кажется, что Матфей, - когда писал о Преображении и после него, - испытывал (от имени Христа, вживаясь в его переживания) такую же минутную ненависть к народу, какая промелькивает у Яхве к избранному.

Ведь было что? Иоанн Креститель объявил, что приблизилось Царство Небесное и покаяться надо, а люди что? А люди, как ни в чём не бывало, просят Христа об исцелении себя или ребёнка своего. И Христос исцелял. И надоело. Не о том думают. Ну как было не разгневаться Христу и Матфею вслед за ним, когда Его описывал. И спустившись с холма, где было Преображение (где открыл ученикам там Бог, что Христос Его Сын), опять та же история – просят исцелить. Ясно, что Христос разгневался:

Так и Христос, и Матфей думали, что Царство Небесное вот-вот придёт.

Ко времени позднего Рафаэля прошло полторы тысячи лет, а оно так и не пришло.

Зато теперь-то, - Рафаэль думал (телепаю я… поздний Рафаэль), - зато теперь… (Как Высоцкий: вот-вот и взойдёт – про солнце пел.)

И потому Рафаэль гневается на людей, как Высоцкий на нас, потребителей, гневался, когда надо было социализм больной излечивать от потребительства, от мещанства, путём самоуправления…

Испуг, смятение, удивление, суета в этой части картины <…> Многообразие поз и жестов выражает различные чувства персонажей и подчеркивает индивидуальность каждого из них. Экспрессивность фигур подчеркивается светом, падающим слева. Возможно это прием, ранее не встречающийся в его живописи, Рафаэль изобрел во время работы над театральными декорациями" (http://www.filoli.ru/artists/038-raphael/preobrazhenie.php).

Я не думаю, что внизу изображено чудо. Нет. Мальчик имеет вполне невменяемый вид. Да и Христос-то ещё не спустился. Но Он вот-вот спустится (это все зрители знают). Он чудо сделает (это тоже все зрители знают). Да и персонажи там, внизу (кроме мальчика) все имеют человеческий облик. Есть на что надеяться наивному реалисту зрителю, ставшему таким от вживания в наивного реалиста Рафаэля, не лишившего прекрасного человеческого облика обличаемых. Как было на что надеяться и Высоцкому – на память, на прошлое, на массовую инициативу и самопожертвование в только что закончившейся Отечественной войне.

Но этот ералаш толпы и бури светового облака и есть образ негативизма* художника к современникам, поглощённым низким. Вещизмом это было во времена Высоцкого. И надо было Высоцкому быть большим идеалистом, что в эпоху Потребления при наличии предательства властью самоуправления и разумного потребления – можно народ своими песнями вернуть к началам, которые и двинули Октябрьскую революцию. Но Высоцкого ничто не останавливало. Как Рафаэля. Рафаэль даже, вон, открытие (боковой, театральный, драматический свет) сделал, направленное на разграничение земного и небесного. Нет никакого отсвета внизу от голубого сияния вверху. Драматизм внизу – это драматизм змеюшника. Отвергаемого напрочь.

И через 7 лет после даты создания картины Рафаэлем Рим был разорён толпами, возмущёнными роскошью и безнравственностью церковников. А через 11 лет после смерти Высоцкого в Москве власть взяли люди противоположного толка, на комфорт сориентированные. То же (просто оттяжка на 23 года) – и с майданом в Киеве в этом году ("В Европу!").

Так у меня сильная тяга возразить тем, кто называет позднего Рафаэля маньеристом. Маньеристом он, может, стал бы, когда смотрел бы, как разоряют Рим в 1527-м (но он умер, не дожил). Маньерист – это вера в сверхбудущее, благое для всех.

Эта мысль меня настигла, когда я слушал живописца майдана, так сказать:

"Вайсберг: Немножечко предыстории надо. У меня была уже "Стена". Это была "Стена", сделанная по иллюстрациям Ганса Гольбейна Младшего к "Ветхому Завету". Отсюда у меня и форматы такие были, и всё остальное. Когда я начал думать о том, как изобразить увиденное на майдане, я не сразу вспомнил о той "Стене", я думал о каких-то больших работах. Что-то наподобие "Битв при Сан Романо" [огромные, 3-хметровые полотна]" Паоло Учело. Может, я к этому ещё вернусь. И тут меня вдруг, так сказать, осенило… Фрагментарность майдана, его постоянная бегающая амплитуда чувств от печали до надежды" (http://ukrlife.tv/video--duh-i-litera-vistavka-matviya-vaysberga-stina-prisvyachena-maydanu--1495).

Тут главное слово – Гольбейн.

Так случилось, что этот день я начал с подозрения, что Гольбейн – маньерист, хоть таким его не считают.

Ну посудите сами.

Это ж чудовищно! Это ж усомнился художник в самой вере христианской! Это ж, как маньерист Эль Греко, от христианства отступивший в неоплатонизм, в котором нет свободы воли, как в христианстве, в котором всё – от Единого. И грех невозможен. И такое веручение воцарится-де в конце концов, а не грешное христианское.

Мне, конечно, захотелось посмотреть на того Гольбейна, с которым соотнёс Вайсберг своё живописание майдана.

Это изгнание из рая.

Не очень, можно сказать, уважает Гольбейн человечество. Как истый маньерист. Ингуманист. Поздний Рафаэль по сравнению с ним аж гуманистом кажется, хоть и он очень людьми недоволен. Настолько недоволен, что неживописным образом переиначил Матфея и в Преображение вставил гнев Христа по поводу новой просьбы исцелить. Хапатели, мол, проклятые. А живописно только каша людская выдаёт гнев художника. Гольбейн круче. Правда, другие иллюстрации не столь терпки. Ну, разве что сомнительные для достоинства человеческого моменты берёт Гольбейн: хитрые речи Авраама ("если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего"; а жара ж - как мимо идти-то?!), обман Ревеккою мужа своего, глупость фараона…

Так что поздний Рафаэль – представитель Позднего Возрождения, трагического героизма. Поздний Рафаэль наивый оптимист. Гольбейн же – маньерист, сверхисторический оптимист.

А кто Васберг?

Вот его "7 дней". Творения, видимо.

Вообще-то рисовать он умеет (да простится мне наивность незнакомого с ним зрителя).

Минималист какой-то. Ему должно быть не по дороге** с хапателями… европейского комфорта в скором европейском будущем.

И вот - майдан. "СТІНА. 28.01 — 8.03.2014"

Что-то мне кажется, что он людей ненавидит ещё хуже, чем Гольбейн. Не "Беркут" у него в "Стене" изображён. Не антимайдан нарисован потёками краски-грязи.

И вот что рисуют во дворе его дома, наверно, правильно поняв его "Стену".

http://inforotor.ru/id/persons/Matvej_Vajsberg

В цитировавшемся интервью он хвастал, что сумел предотвратить строительство 50-этажного здания, которое б испортило вид из его окна. А о том, что не смог предохранить вид из своего окна вот от такой надписи он молчал. Может, и не было тогда этой надписи. Важно одно: нельзя слушать то, что говорит живописец словами.

А он говорит, что он – с майданом. И культурный Киев его считает своим, певцом майдана. Может, и искренно.

Высоцкого тоже любили все. И Рафаэля.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/231.html#231

* - Ницше Рафаэля в негативизме не винил.

"Грек знал и ощущал страхи и ужасы существования: чтобы иметь вообще возможность жить, он вынужден был заслонить себя от них блестящим порождением грёз – олимпийцами… [дионисийская стихия] непрестанно всё снова и снова преодолевалась греками при посредстве того художественного междумирия [между титанами, побеждёнными олимпийцами, и людьми] олимпийцев или во всяком случае прикрывалась им и скрывалась от взоров. Чтобы иметь возможность жить, греки должны были, по глубочайшей необходимости, создать этих богов [не всех, а только олимпийских]… И для величайшего героя не ниже его достоинства стремиться продолжать жизнь, хотя бы и в качестве подёнщика. Так неистово стремится "воля" на аполлонической ступени к этому бытию, так сильно в гомеровском человеке чувство единства с ним, что даже обращается в хвалебную песнь ему…

**- Это не точно, оказалось, что "не по дороге". Просто его мещанский идеал – покой (см. тут). А тут стряслась революция во имя индивидуализма. Он, как тоже индивидуалист (мещанин же), к неё примкнул. Но.