Я имею редкую возможность наблюдать, как у потенциально способного человека улучшается художественный вкус. А художественность я понимаю по-своему – как чуяние “текстовой” странности, которая в конечном итоге при удачном разборе оказывается указывающей на содержание подсознательного идеала автора художественного произведения, - на содержание вдохновения, из-за которого автор это произведение создал.

Вот это произведение.

А вот наблюдение этого человека:

Тут надо сказать, что я человек консервативный. Настолько, что у меня мобильный телефон какого-то древнейшего образца. А и на нём я только и умею, что позвонить или ответить на звонок. Всё. Больше никаких других функций я не знаю. Ну зарядку ещё знаю.

И звонят мне по этому телефону, исключая рекламщиков, раз в месяц приблизительно.

То есть не мне знать, насколько смотрение в телефон актуальная вещь теперь для нынешних людей. Но я случайно узнал.

У меня в голове застряли слова внучки, что надо женить моего сына. И я подумал: правда. Я его женю. – А я не владею местным языком, и у меня категорически нет знакомых. Но есть примелькавшиеся. (А тут русскоязычные каким-то чутьём по лицу определяют других русскоязычных.) И вот на одном из созерцаний заката на берегу моря я увидел на лестнице на пляж под обрывом большущую деваху, сыну моему под стать. Русскоязычная. И на завтра её видел. И ещё. И потом она пропала. На год. – Через год её встречаю идущей к той же лестнице. Подхожу. Знакомлюсь. И предлагаю ей выйти замуж за моего сына. А она, оказалось, просто из вежливости говорила со мной, глубоким стариком. И решила это знакомство прекратить. Но я-то не знал. И пробовал разговор в другие дни продолжить. Это оказалось не просто хотя бы потому, что у неё уши заткнуты наушниками, она, слышно, слушает музыку или разговаривает. Вся там и на оклик не реагирует. – Так я узнал об огромной роли мобильника.

Заинтересованность двух дам за дальним столиком на картине действительно не обычная. Люди ж кушать пришли. Ан нет. Не едят, и видно, что весь свет для них пропал. Как бы землю под собой не чуют. Что подтверждается другой странностью картины: всё видно сбоку, а пол – сверху. Характерная для советских людей сосредоточенность на сути дела в ущерб окружающим дело обстоятельствам. Если строят БАМ, то строят саму железную дорогу, а не дома, и живут в бараках. Если устроено кафе, то исключительно для приёма пищи. А сумку оказывается не куда девать: на плече она мешать будет кушать. Так не гардероб же устраивать. Пусть на пол клиенты поставят около ног. – Пол может быть грязным от ног предыдущих кушавших. – Ничего. Её можно потом отряхнуть. И никаких официантов. Самообслуживание. (Что мы и видим: загородку между столом для сервирования и залом; если наберётся очередь набирающих еду на подносы, то загородка организует порядок очереди.) В нашем случае там оказалась только одна женщина. Она, конечно же, тоже увлечена выбором блюд. Но увлечённость едой – это низменное переживание. Оно официально третьестепенно. Соответственно и внимание к той женщине – верх её обрезан краем картины. На переднем плане, соответственно, тоже увлечены разговором и прекратили кушать. Левая рука “его” замерла, не донеся хлеб до рта. Руки “её” замерли над чашкой кофе на столе.

Абы какая жизнь*! И – ей-то и хвала, такой непритязательной. И поётся хвала, как всегда у импрессионистов, силой света всего тут.

А что это ну очень уж непритязательная жизнь… Ну, такова советская планида. Живём не настоящим – будущим. Во всяком случае – официально. Только в будущем, в капитализме мы обругаем всячески ту жизнь как бедную. А пока – поём хвалу. С подначкой. Но её не заметят.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/iz-iskry-vozgoritsia-l-plamia-6146f9319ee984048faedcc0

- Так наоборот. Показ того, к чему стремятся “передовые”, как раз и контрастирует с отсталостью (сумку негде оставить). Как раз и показывает, что жизнь в СССР с точки зрения автора именно абы какая.