Пиль. Художественный смысл

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

Пиль. Художественный смысл

Плохи реальный социализм и реальный капитализм. Хорошо нечто, может, и не от мира сего.

Пиль и… Достоевский

Так просто написаны два рассказа Иосифа Пиля — “Не спи — замерзнешь” и “Не всегда будет так” (http://www.interlit2001.com/count/count2/counter.php?url=archive/volozhin.zip&act=download), а надо мной так довлеет понятие о сложности художественной прозы, что я решил рассматривать эти рассказы одновременно. И — сложнее, и — смею восходить от повествователей одного и другого рассказа к их автору.

В первом повествователь вытирает ноги об Советский Союз, эмигрировав в Германию, во втором — почти вытирает ноги об Германию, живя в ней.

А поскольку я разрешаю себе воспользоваться второстепенным материалом — биографическим, то замечу тут же, что, говоря о себе, Иосиф Пиль заканчивает так: “Мечтаю провести очередной отпуск... дома, там, в “Союзе””.

Значит, радуюсь я, опять и опять подтверждается, что художественный смысл произведения искусства нельзя понимать “в лоб” и нельзя процитировать, если это литература. Ни Пиль вернуться не хочет (а, слышно, есть и волна реэмиграции из Германии в Россию), ни зла не держит на свою не историческую, а просто родину.

Пользуясь тем, что критика все же не наука, представлюсь и я, орган все же восприятия идеологического (в смысле неприкладного) искусства. Я — в прошлом, в СССР — левый диссидент, ненавидевший коммунистов за то, что губят такую великую идею — коммунизм. И несильно изменился. А судя по реакции масс на результат действия так называемых демократов, даже и с большинством населения “Союза” совпадаю по настроению теперь.

И вот такого меня, давно привыкшего к нападкам на коммунизм как таковой, непривычно задела чернота красок, примененная повествователем в первом рассказе, и не порадовала их тусклость во втором. — Обычное, читательское, наивно-реалистическое отношение. Восприятие “в лоб”, которое большинство так и не перебарывает.

Но ужас в том, что есть светлейшие умы, которые железно доказывают, что и не может быть научности в критике, если она удалится от структуры, пусть даже та учитывает так называемый минус-прием.

Что такое минус-прием?

А вот.

“Как я завидовал тем, у кого в доме было настолько тепло, что можно было ходить по полу босиком; у кого на кухне к утру не замерзала вода в стакане”.

Здесь нарушается ожидание читателя, бывшего советского человека, хоть и знавшего о тяжелейшей жилищной проблеме в стране, но замерзание ночью воды в кухне понимающего как исключение из правила: в такой климатически холодной стране, как СССР, не смогло б за послевоенное время увеличиться население на 100 миллионов человек (на две трети!), будь в кухнях такая температура по зимам. Здесь же, применением глагола несовершенного вида “завидовал” да еще и предваренного словами “Я не помню, чтобы когда-то я любил зиму”, относимыми ко времени завидования, исключительность переведена в правило.

Почему я так говорю?

Потому что повествователь применил НЕЗАМЕТНЫЕ художественные приемы, которые, наряду с фактами, производят дополнительное впечатление и внушают читателю свою точку зрения.

Например, повторы: “помню, как”, “как я”, “там”:

“Помню, как, растопив в доме печь с вечера, утром я просыпался и видел пар от своего дыхания. Первое, что приходилось делать, опять растапливать ненавистную печь, которая, прежде чем согреть теплом комнату, полчаса травила нас едким дымом.

Помню, как, укладываясь спать, я поверх трикотажного костюма надевал ещё один и только после этого мог уснуть.

Как я завидовал тем, у кого в доме было настолько тепло, что можно было ходить по полу босиком; у кого на кухне к утру не замерзала вода в стакане.

Как я мечтал когда-нибудь в своей жизни пожить по-королевски — в квартире! Там, где не нужно топить печь, по многу раз в день бегать через дорогу к обледенелому колодцу за водой. Там, где даже туалет не в конце огорода!”

Какая художественная модель мира внушается такими повторами? — Такая, как у Жуковского: “модель идеального тождества субъективного и объективного” (Н Портнова).

Что значат сия ученая формула?

Лучше всего объяснить биографически. У Жуковского случилась несчастная любовь в молодости (он был социально неравен Ей), и это сказалось на всей его поэзии. Свободу он видел возможной лишь во внутренней жизни, а не внешней. И выше такой свободы ничего не ценил. Потому целостность мира для него это целостность души. А для них ему нужны повторы слов. Да не абы каких, а передающих “симметричные качества явлений” (Н. Портнова).

В примере из Пиля повторы что вовлекают в свою сферу? — “Пар от своего дыхания” и “я поверх трикотажного костюма надевал ещё один”. Что еще? — “Можно было ходить по полу босиком” и “по-королевски — в квартире!”. — Все одно и то же. Что слева, то справа.

То же — о дедовщине.

“Но ухожу не в квартиру, а в 1987 год. В холодные, пропахшие солдатским потом и сапожным кремом казармы первого отдельного строительно-технического батальона краснознамённого дальневосточного военного округа. Подхожу к контрольно-пропускному пункту части, где разминает заиндевелые на морозе руки рядовой Пиль — один из ста двадцати приговорённых к воинской повинности, иначе называемой “почётной обязанностью гражданина СССР””.

“...в казармы” и “к контрольно-пропускному пункту”.

“...холодные, пропахшие солдатским потом” и “заиндевелые на морозе”.

“...краснознаменного дальневосточного военного округа” и “почетной обязанностью гражданина СССР”.

Ад, дескать, с вывеской “Рай”.

Или:

“Слышится шорох сбрасываемых торопливо одеял, скрип кроватей и хохот подвыпивших уже сержантов...”

“Слышится смех вперемежку с отборной бранью”.

“Слышится звук удара, стон и шорох падающего тела”.

Не обязательно, чтоб были дословные повторения. Достаточно перечислений, отличающихся неким неразнообразием.

“...многое увидеть, пережить, попробовать”, “Много рабочих мест сменил он... Уже какой раз он... Снова проходил он... ”

Все — о работе.

Это — из другого рассказа. Там — другая страшилка: западная безработица. Опять герой — аутсайдер.

Я помню выступление Аджубея перед нами, студентами, в 1955-м году. Он плыл на теплоходе через Атлантику. Танцуя с некой дамой, интриговал, предлагая узнать, из какой он страны, и отвечая по-английски, если она спрашивала по-английски: “Из Англии?”, — то же — по-французски, по-немецки при ее предположении, что он из Франции, Германии. И поверг ее в шок, сказав, что он из СССР. Она на полном серьезе думала, что СССР после войны в руинах и по городам там ходят медведи, зашедшие из окрестных лесов.

И когда я отошел от обиды на Пиля, я понял, что это ж на художественный эффект рассчитано, на читателей, худо-бедно знающих, что такое был СССР и не знающих, что такое Запад.

Мало знать русский язык.

“Со структурной точки зрения, вещественный, набранный типографскими литерами текст теряет свое абсолютное, самодовлеющее значение как единственный объект художественного анализа. Следует решительно отказаться от представления о том, что текст и художественное произведение — одно и то же. Текст — один из компонентов художественного произведения, конечно крайне существенный компонент, без которого существование художественного произведения невозможно. Но художественный эффект в целом возникает из сопоставлений текста со сложным комплексом жизненных и идейно-эстетических представлений” (Лотман http://www.gramma.ru/BIB/4/Lt02.htm).

И в то же время повествователь нисколько не врет.

Относительно холода.

Речь же о Киргизии. Это южная страна. Зимами в южных странах частенько мерзнут. Вспомните сетования Лизаветы Прокофьевны в самом конце “Идиота” Достоевского: “...она желчно и пристрастно критиковала ему всё заграничное: "хлеба нигде испечь хорошо не умеют, зиму, как мыши в подвале, мерзнут"”. И ведь, похоже, не дно общества исследовала она, генеральша же, как развлечение каталась по Западной Европе. А это край теплый.

Взять также то обстоятельство, что герой первого рассказа немец из Киргизии. Не иначе как из депортированных в войну. Швырнули их тогда как попало в “дом... саманный, который согреть зимой было очень трудно”, да и повисло это на десятилетия, как у нас повелось. Страна-то — парадоксальная. Вон, и саманные трущобы, и: “В то время в нашем посёлке уже начинали строить микрорайон многоэтажных домов”. Припозднились, правда. Но все же.

Так зачем повествователь так, в итоге, несимметрично рассказал?

То же и с дедовщиной, думаю, хоть сам я в армии практически не служил.

Зачем?

Да и второй рассказ можно переименовать так — “Дамоклов меч” (тоже довольно несимметрично для благополучного Запада).

И зачем так спрятаны художественные приемы? И никаких ярких эпитетов, метафор, сравнений и т.п. поэтики. Будто обычная хроника. Ну — нечто вроде летописи (которая, при всей сжатости слога, не чурается украшений)... Вон, широкое такое и надмирное начало...

“Зимы в Киргизии — далеко не сибирские...”

И в другом рассказе, — хоть там и замаскировано как бы предтактом, — то же:

“За восемь лет проживания в Германии ему довелось многое увидеть, пережить, попробовать”.

 

Что если поверить Лотману?

Он пишет:

“Мысль писателя реализуется в определенной художественной структуре и неотделима от нее”.

Я-то говорю, что отделима!

Он пишет:

“Определение "форма соответствует содержанию", верное в философском смысле, далеко не достаточно точно отражает отношение структуры и идеи. Еще Ю. Н. Тынянов указывал на ее неудобную (применительно к искусству) метафоричность: "Форма + содержание = стакан + вино”.

Я-то говорю, вслед за Выготским, иначе: элемент + элемент → сочувствие + противочувствие → катарсис (полуосознаваемое третье переживание, которое — если осознать = художественному смыслу, пусть и приблизительно, но соответствующему “мысли писателя”).

Но что если все же поверить Лотману?

“Исследователь литературы, который надеется постичь идею, оторванную от авторской системы моделирования мира, от структуры произведения, напоминает ученого-идеалиста, пытающегося отделить жизнь от той конкретной биологической структуры, функцией которой она является”.

И вот перед нами, в двух рассказах Иосифа Пиля, мы обнаружили, что его “система моделирования мира” похожа на Жуковского.

Так что: Пиль — некий неоромантик?

Вроде бы, действительно.

Вспомните, как сказочно (в духе романтиков 19 века) — с упором на приоритет внутреннего мира перед внешним — кончается истязание сержантами главного героя:

“Потом всё затихает и по телу разливается приятное тепло. Из темноты вдруг выходит мама и улыбается:

— Ёсик, все уже за столом, тебя ждем.

Она берет его за руку и ведёт за собой. Во дворе под пушистым деревом цветущей сирени накрыт стол. За ним вся семья. О чём-то негромко переговариваются между собой, а в воздухе — кажется, висит — густой сладкий запах цветущей сирени. Солнце обливает верхушки деревьев золотистым пожаром. Запах свежевскопанной земли с огорода кружит голову, пьянит, манит к себе. Тополя, перешептываясь о чём-то между собой, с доброй улыбкой смотрят свысока на сидящих за столом. Слышится смеющийся голос:

— Аллё-о, не спи — замерзнешь...”.

Так его приводили в чувство каты-сержанты. Так называется и сам рассказ.

Чем-то мистическим отдает и во втором рассказе:

“— Смотрю я вот на тебя и думаю, что не безработица — твоя главная проблема... — Он помолчал секунду, подбирая слова, — Проблема в тебе самом...

.............................

Эдуард развернул листок. На нём жирным шрифтом большими буквами стояло:

“Не всегда будет так...”!

Удивлённо он посмотрел на товарища в ожидании комментария. Слава, не глядя на листок, словно самому себе, начал тихо говорить:

— Конечно же, и у меня были чёрные полосы в жизни...

.............................

Когда это случилось — я не хотел жить!

.............................

Тогда я сделал себе это напоминание и повесил на самом видном месте. Каждый день приходилось пытаться из последних сил быть выше своего отчаяния. Как молитву, я повторял эти слова помногу раз в день...

Славик замолчал. Молчал и Эдуард. Слова были лишними”.

В результате у обоих все стало хорошо.

И, казалось бы, метод Лотмана работает. Перед нами, как и у Жуковского, бегство от действительности во внутренний мир.

И даже почему Пиль прячет художественные средства, казалось бы, Лотман объясняет:

“Проза XIX в. противопоставлена поэтической речи, воспринимаемой как “условная”, “неестественная”, и движется к разговорной стихии. Процесс этот — лишь одна из сторон эстетики, подразумевающей, что сходство с жизнью, движение к действительности — цель искусства”.

Это движение осуществил Пушкин, побуждаемый отказом от романтизма, бытовавшего по преимуществу в поэзии и разработавшего особый, поэтический язык. (И открывателем того для России был Жуковский.)

А Пиль вполне мог в начале XXI века, под влиянием контрреволюции, свершившейся в СССР, отменившей завиральный близкий коммунистический рай на земле и опустивший мечтателя Эдуарда и вспоминателя Ёсика на землю из их сверхценного внутреннего мира, Пиль вполне мог, не смотря ни на что остаться неким романтиком. Что стыдно. И что нужно прятать. Даже и в таком деле, как самовыражение, то бишь, художественное произведение.

Вот нам и прятание художественности.

И — Лотман прав. А Выготский — не при чем.

 

Так вот, не прав Лотман!

Не прав, что: “Идейное содержание произведения — структура”.

Идея еще эфемернее, чем структура.

Структура чуть не непосредственно, вон, привела к модели мира Пиля-Жуковского. И — к тому, что идеал — внутренняя жизнь. Эгоизм, если в моральном плане и одним словом.

А Иосиф Пиль — верующий. (Я опять прибегаю ко второстепенному, к биографизму.) Он воспитан матерью, которая развелась с мужем за то, что тот “относился к христианству больше как к средству получения определённых благ”. При таком воспитании идеалом не станет эгоизм.

Да и текст рассказов подтверждает, если читать между строчек, если вдуматься, что чему здесь противоречит и, следовательно, что рождает в душе читателя противочувствиями.

Вдумайтесь, что значит в первом рассказе противопоставление СССР и Германии?

Что отрицается в СССР? — Отрицается ставшее системой пренебрежение личностью человека. Его в 20 веке можно на десятилетия оставить жить в саманной избе, подвергнуть истязаниям физическим и моральным в армии. И это где? В стране, считающей себя самой передовой, маяком человечества. Отрицается ж ложь. Именно ложь.

Потому такое ехидство:

“...приговорённых к воинской повинности, иначе называемой “почётной обязанностью гражданина СССР””.

Ну а что утверждается самим отрицанием лжи? — Не исключено ж, что утверждается коммунизм, не искаженный до тоталитаризма и бесчеловечности. Что утверждается идея справедливости, из которой тысячи лет назад родилось само христианство, как утверждают атеисты, и — факт — родился христианский коммунизм первых христиан.

А с другой стороны, описывая Германию, в первом рассказе что утверждается? — Достижимое благополучие.

“Я вспоминаю об этом [холоде Киргизии и Сибири] сейчас с печальной улыбкой. Вспоминаю, сидя в широком кожаном кресле на балконе своей четырехкомнатной квартиры...

Завтра первое ноября, последний месяц осени, а там и зима. Но что такое зима на юге Германии...

Я опять улыбаюсь”.

Вот эти два утверждения в рассказе и сталкиваются.

Похоже и во втором — “Не всегда будет так”.

Отрицается капиталистическая неуверенность в завтрашнем дне. Отрицается бескрылая жизнь во дни успеха.

“Каждая новая работа давалась ему без особых усилий, но как-то незаметно, очень скоро, пропадал интерес к ней, и тогда приходилось ходить на работу только из необходимости зарабатывать на хлеб насущный”.

То есть утверждается как идеал некий рай на земле, спокойствие и удовлетворение физических и духовных (обязательно и их) потребностей.

А с другой стороны... После неудач...

“Эдик был доволен работой, шеф был доволен Эдиком, а супруга Эдуарда — его первой зарплатой.

Как-то незаметно всё образовалось, и жизнь Эдуарда вернулась в привычное для него русло...

Сейчас он ехал с работы домой, несмотря на усталость, в приподнятом настроении”.

С другой стороны, утверждается, опять же, достижимость идеала.

Опять сталкивается противоположное.

В обоих рассказах эти столкновения — не ради одного или другого, а — ради третьего. Плохи реальный социализм и реальный капитализм. Хорошо нечто, может, и не от мира сего, перекликающееся с христианством. У Достоевского, в том же “Идиоте”, это был христианский социализм, земной, достижимый. Ну, Пиль — не Достоевский. Но все же, все же.

3 июля 2005 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.interlit2001.com/kr-volozhin-12.htm

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)