Как побитый себя чувствую.

Получил урок "отсутствующего горизонта будущего” (http://gefter.ru/archive/22681). Наткнулся там же на ссылку на книгу Магун А. Постмодернистский апокалипсис Виктора Пелевина. Перечитал своё о “Generation П.” (тут). И понял, что не исключено, что ничего я в этом романе не понял, раз обошёл этот апокалипсис, вынесенный даже в заглавие. И нет там и намёка на обуревающую меня последние годы идею-фикс о художественности как о следах подсознательного идеала автора. У меня там есть такая (позорящая сегодняшнего меня) фраза: ““Всему конец!”- вопит художественный смысл романа”. – А я ж теперь отказываю в художественности, если она сформулирована в тексте произведения.

Остаётся только одно: я искренне писал. Эта фраза написана голосом повествователя пелевинского романа. А художественный смысл, помеченный точкой на вылете вон с Синусоиды идеалов, намекает, что пелевинский идеал в свехбудущем, благом для всех. И "П.” - это всего лишь текст, а не подтекст.

Я устал от этой нескончаемой борьбы без побед. Борьбы за то, чтоб укоренилось мнение, что художественный смысл нельзя процитировать. Хоть он и порождён духом времени.

А от чтения Магуна я как пыльным мешком стукнутый. И что теперь делать? Забыть? Или перечитывать роман, соотнося чтение с Магуном и разбираясь, чего это он Пелевина в постмодернисты выдвинул.

Или ничего: буду искать следы подсознательного идеала… Я ж этим не занимался, когда первый раз писал. Приятно ж будет, если найду (как приятно было находить у Леонардо да Винчи), что совпадёт моя искренность с общим мнением, что Пелевин – это ого.

Мне кажется, что в самом начале усиленная авторская ядовитость по поводу “Пепси” уже шепчет мне, что она образ упрямства Пелевина: хоть идея коммунизма помрачилась для всех, но не для него:

Пелевин – против Потребления. А то есть квинтэссенция нынешнего капитализма. Пелевин же – против капитализма. То есть для него крах СССР – не крах идеи коммунизма. Иначе не было б такого яда в этом "всеми порами… души”. – Бр. Поры. Как у какой-то губки, которая животное такое.

Может ли быть, что ТАКОЙ яд – порождение именно подсознательного идеала? – Может, хочется думать. Ведь за три года до того, на выборах президента реально победил коммунист и струсил, думаю – не гражданской войны, требовать пересчёта голосов. А потому что не было у называющих себя коммунистами морального права какое-то вразумительное будущее предложить. Прошло с тех пор 20 лет вот, а они так и не заимели это право. И в 2017-м умница Рыжковский (автор самой первой ссылки) пишет: в своём интеллектуальном максимуме (у Поршнева) был создан "удивительный интеллектуальный мир {радикального противопоставления космосу и природе}, в диалоге с которым возможно воображение сценариев того, что может оказаться политически важным уже совсем скоро {какой-то неантропоцентричной формы политики}". В 1999-м только в неопределённой грёзе мог мерещиться коммунизм в будущем. Что близко к подсознательному идеалу, всё же противоположному идее "идеологически обоснованного истребления значительной части населения земного шара”.

Я не знаю, разве мыслимо, чтоб ядовитость Пелевина была всё же из-за "истребления”? То бишь НЕТ того, что достойно быть идеалом!.. Раз провальным оказался даже коммунизм, то и всё: больше ничто не потянет… И ядовитости достойно всё: и предатели коммунизма коммунисты, и живущие по принципу “умри ты сегодня, а я завтра” российские якобы капиталисты. Ядовитость же читать мне совсем не хочется.

Помнить, что там, в романе, я не помнил. Рассудил, что апокалипсис будет в конце и стал читать предпредпоследнюю главу “Критически дни”.

Белиберда – способ у Пелевина изливать свой яд. Непрерывные разрывы смысла. А он – ультрасовременный. Я же не ориентируюсь в этом. Но теперь есть Интернет – всё можно проверить.

В издевательстве над Ельциным, расстрелявшим в 93-м Белый Дом с оппозиционным ему Верховным Советом – это "как водится”. Но старенький ли Т-80? – Смотрим. – На вооружении СССР и России с 1976. А разве в 1999-м была замена? – Не было. Модернизированные поступили в 2005 году. Через 9 лет после написания романа. – Значит, написана белиберда.

Стреляли в 93-м с моста Новоарбатского. Можно ждать, что и сейчас тут он?

Но ближайший к Петру Крымский и Патриарший мосты. Значит, и тут – путает нас Пелевин. Бред происходящего в том, что бой – заказан заинтересованными накачивать тревожность. Здесь "нагнать антикавказских эмоций”. Танки наняли чечены. Но – по простоте души. Провоцировавшие их, сидящие в голове Петра, думали отделаться пиротехникой. Бред особый, что ход боя не особенно интересует Татарского – он пишет статью-инструкцию об оболванивании. Потом оказывается, что это всё ему снилось.

Так, не совсем явно для несведущих, он на каждой строчке издевается над российской действительностью. Надо всем русским.

Я посмотрел в интернет: Достоевский родился в 1821. Плюс 150 – будет 1971. А описывается время через четверть века после "стопятидесятилетия”.

Над буддизмом ещё Пелевин издевается. Надо всем, что оболванивает.

Или это над порицателями буддизма (как и над предателями коммунизма) он измывается?

Ежестрочная белиберда, которая при невнимательном чтении даже ею и не выглядит.

Но тем большей яростью, значит, она рождена.

Чем? Не чем-то ли средним между сверхбудущим коммунизмом {но не тем, что каждому по неограниченным потребностям, а другим, где каждому по разумным потребностям} и буддизмом (или изменённой чувствительностью под наркотиком)? Крайности ж – сходятся.

Чем-то с уменьшенными потребностями. В пику этому хапанию-капитализму с угрозой для жизни, когда этот капитализм первичный, как в России.

И сцена с ощущениями Татарского после приёма мухоморов – это какая-то благая белиберда.

Жуть и прелесть!

Какой, к чёрту, постмодернизм!

То это, "что может оказаться политически важным уже совсем скоро”.

(Что, если – жизнь в условности?.. В искусстве…)

А по тексту пошёл дурной сон, сморивший Татарского на заброшенной недостроенной РЛС, куда он забрался кайфовать.

Сон дурён какой-то похожестью на явь, дрянную-предрянную из-за всехапания. Авторский обман только в том, что заявлен сон как “Короткий”, но с заголовком новой главы “Золотая комната” после нескольких (про Страшный суд, что давно идёт) слов описания сна и длинным описанием, что в той золотой комнате произошло. Так что читатель не очень понимает: это сон или явь. Впрочем, сон – Татарский же голый после заголовка.

По крайней мере, запахло, наконец, ожидаемым мною Апокалипсисом. Но я отвлекусь.

Особенной злостью повеяло в этом сне-не сне. (А я ж провидчески, получается, про жизнь в искусстве заикнулся.) Перед нами выставка "Монетаристический минимализм”. В зале не картины и скульптуры, а какие-то тексты о них. Перец в том, за сколько много денег куплено то, про что написано. – Это сверхярость авторская светится. Азадовского, устроителя и работодателя Татарскому, надо б убить за одно это.

А всё, что перед Татарским разворачивается – перед ним голым происходит. Сон же.

И, надо признать, на каждой строчке настолько всё неожиданно (древняя восточная экзотика), что не соскучишься. Только это нарочито придуманные неожиданности (может, переписанные откуда-то), а не та неожиданность ("Монетаристический минимализм”), про которую подозреваешь, что она рождена непосредственно из подсознательного идеала.

Надуманность выдаёт себя. Вот. Всё подаётся как увиденное глазами Татарского.

Ну, раз "лежал”, то, наверно же, зрачком вверх. Да? Так каким же низким должен быть куб, чтоб Татарскому от двери видно было, что зрачок – зеркальный? – Чушь. Только не такая, как всюду, чушь-издевательство, а авторский прошлёп.

Описывается процедура посвящения Татарского в бизнес. (Маркетологический? До этой главы был ему испытательный срок?)

Излагается легенда. В переводе на простой язык – такая. В России, в снегах спит собака Пиздец всему. Потому в России всё плохо. А жизнь – это идея (богиня) наживы (золота). Маркетлоги слуги богини и следят, "чтобы Пиздец не проснулся и не наступил”.

(Потому Generation “П” – это Россия. Смерть Потреблению. Смерть капитализму.)

Идею претворяет в жизнь маркетолог. Как бы земной муж богини наживы. Обряд посвящения в бизнес – это проверка, не выберет ли богиня новичка в мужья. Сейчас муж Азадовский. А Татарский, вроде, лучше его. Креативнее. А тот кроме кокаина, дач себе и картин "больше ничего и не придумал”. И в Атланте (!) распорядились сменить. На вопрос Татарского, кто этим всем правит, распорядитель посвящения сказал, что не знает.

(Понимай, мировое правительство, где большинство англосаксов, как бают. Да и мне то и дело приходится тут вот с английского переводить.)

Книга вот-вот кончится. А где Апокалипсис?

Татарский вслух предположил, что все они (маркетологи) и есть смерть-собака. Но никто не услышал.

(Ну в самом деле, разве в действительности кого-то пугает экологическая всемирная катастрофа от прогресса-потребления-капиализма? – Нет.)

Последняя глава. “Туборг мэн”.

Туборг –датская пивная компания. Эт-то при чём?

Сон продолжается? Или имеется в виду, что читатель забыл, что то был сон?

Татарский в новом чине разбушевался. Страшный суд длится. Апокалипсис происходит.

А художественный-то смысл – наоборот.

Именно художественный. Потому что придумать ТАКОЕ, что конец света начался, раз надежда мира, мессианская Россия, вернулась к капитализму… Это только при посредстве подсознательного идеала благого для всех сверхбудущего возможно.

Искренность меня в первый раз не подвела.

А что Магун? – Он просто не понял, что персонаж от автора отличается:

"В большинстве романов Пелевина мир так или иначе приходит к катастрофе. По меньшей мере ему, как в “Generation “П”” все время угрожает пятиногий апокалиптический пес “Пиздец”” (https://orden-bezdna.livejournal.com/388337.html).

Я премного удивлён.

Персонаж Пелевина, Гиреев, причём во сне, Татарского, говорит Татарскому, что Страшный суд уже идёт (то есть конец света начался). Затем в продолжении сна Татарского (а если это уже и не сон, а явь, то всё равно это не даёт право Магуну говорить о мировой катастрофе как об объективности) этот Татарский сотруднику повторяет мысль Гиреева, что они, маркетологи, совершают начало конца света, как о том написано в легенде (прочитанной когда-то Татарским) о пятиногом псе из края снегов (вероятно, России, ибо в ней всё плохо, не в пример Норвегии, понимай), совершающем конец света.

То есть апокалипсис подан как полемическое ругательство по отношению к эре Потребления. Как библейский Апокалипсис был сочинён против безнравственности римского мира. То есть Иоанн Богослов сочинял против рабовладельческого строя, Пелевин – против капиталистического. Иоанн – во имя благого для всех сверхбудущего, Пелевин – точно во имя того же. Типы идеалов повторяются в веках и тысячелетиях. Как, впрочем, и безыдеалье. Но ни Иоанн, ни Пелевин не без идеалов. У Иоанна идеал – христианское Царство Божие на небе для бесплотных душ спасённых. У Пелевина – что-то между коммунизмом с разумными потребностями у каждого и буддизмом с минимальными потребностями у каждого же. Назвать постмодернистский апокалипсис именем Пелевина есть просто ошибка. И ведь сам же Магун и пишет: "Вероятно, Пелевина привлекают… также логика отрицания отрицания… Антихриста, которое преодолевается на новом витке разрушения”. Какой же в преодолении Антихриста постмодернизм?

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/823.html#823