С. Воложин

Если представить такое зерно оптимизма проросшим, то мне зеленый этот колосок напоминает иллюзии целого слоя интеллигентов эпохи “серебряного века” в России на рубеже XIX и ХХ веков: “Казалось, цивилизация торжествует окончательную победу. Все несовершенства бытия воспринимались как частные недоделки величественного здания... Как же - такой расцвет, а есть еще бедные и голодные!.. Чуткие если не понимали, то чувствовали, что голодных и в рамках этого общества в их странах скоро не будет (ведь голод, в общем, исчезал на глазах). Идея светлого коммунистического будущего мало-помалу обнаруживала свою скудость. А раз так - захотелось счастливого настоящего, да такого, которое было бы способно наполнить жизнь не меньше, чем отмененное царство справедливости. Престижность героизма и жертвенности сменилась престижностью изысканного вкуса, культом красоты и изящества, богатства страстей и душевной сложности. Культивировалась как признак душевного богатства не защита от страстей, а беззащитность перед ними. Речь - о безграничном праве неповторимых личностей на самовыражение и самоутверждение. А это само вело к необходимости такой личностью быть, во всяком случае претендовать на силу чувства, при которой “все дозволено”. В сущности, это ницшеанство...” (Коржавин)

Красивая иллюзия. Одухотворенный, надо признать, идеал для хозяев жизни. Прекрасная альтернатива нынешним “новым русским”, которым никак не выбраться из ротопопии (это я смягчил термин Пелевина, чтоб не пользоваться непечатными словами в газете).

И правда. В романе перед нашими глазами как бы раскрывается талант главного героя Вавилена Татарского. Бывший молодой специалист по электроплавильным печам, изменивший своей профессии для Литературного института, не прошедший в нем на отделение поэзии и вынужденный томиться на отделении переводов с языков народов СССР, мечтающий в свободное время творить для вечности стихами, он оказался вынужденным торговать в ларьке принадлежавшем чеченцу и уже здесь приобрел удивительное качество. “Татарскому достаточно было коротко глянуть на руки клиента, чтобы понять, можно ли его обсчитать и на сколько именно, можно ли ему нахамить или нет, вероятна ли возможность получить фальшивую банкноту и можно ли самому сунуть такую банкноту вместе со сдачей”. Ведь писатели-то - человековеды. А он был-таки от природы талантливым человеком. И образованным. И надо ли удивляться, что будучи вытащенным из ларька в рекламный бизнес, он быстро научился и там - главному: обращать внимание, ошеломлять.

Это ничего, что поначалу его работа выглядит так же убого, как мелкий бизнес на постсоветском пространстве, что он делает грубейшие ошибки - вроде той, как он построил рекламу спрайта в оппозиции к кока-коле. Ничего. Он владеет иностранным, он прочитал пару непереводных книг по маркетингу... Его хорошо ввел в это блефовое у нас дело литинститутский соученик. И он сам, будучи беспринципным отроду, быстро приобрел необходимый багаж цинизма: “На Западе заказчик рекламы и копирайтер вместе пытались промыть мозги потребителю, а в России задачей копирайтера было законопатить мозги заказчику. Кроме того Татарский понял, что Морковин прав и эта ситуация не изменится никогда. Покурив однажды очень хорошей травы, он случайно открыл основной экономический закон постсоциалистической формации: первоначальное накопление капитала является в ней также и окончательным”.

Вы скажете: этот роман - едкий сарказм на общественное устройство, а не аристократическая иллюзия, ополчившаяся на временное свинство. Но когда Пелевин начинает демонстрировать профессиональный рост своего героя - задумался я: а не прав ли мой прекраснодушный знакомый? Вы посмотрите на идею: грибоедовский слоган для сигарет “Парламент”: “Дым отечества нам сладок и приятен” на плакате, где пачка “Парламента” в фотографии на месте Белого дома, обстреливаемого в октябре 93 года танками с моста. - Каково!?. Или концепция: “Организуется фиктивное минирование нескольких крупных магазинов и вокзалов... В органы МВД и ФСК поступают звонки от анонимной террористической организации с сообщением о заложенных взрывных устройствах. Но обыски, осуществляемые милицией... приводят только к обнаружению большого количества банок “Нескафе Голд”, упакованных в пакеты и сумки. На следующее утро об этом сообщают все журналы, газеты и телевидение... Взрыв вкуса!” И в таком же роде - дальше и все крепче. Невольно зауважаешь выдумщика. А Пелевин все это дает на фоне головокружительной карьеры своего героя (капитализм умеет ценить талант).

Но не обратил внимание мой знакомый на саркастический тон всех, исключительно всех слоганов и концепций. “Деньги пахнут. Новый одеколон от Хуго Босс”, “Вещизм. Как ныне сбирается вещий Олег... в Царьград - для клипа шоп-туров в Стамбул”, “Клип для “Sony Black Trinitron”. Статуя Свободы. В ее руке вместо факела - сверкающая трубка телевизора”... А матерщина! Ухохотаться от этого так называемого черного пи-ара...

И я вспоминаю другой отзыв, другого, не очень преуспевающего менеджера: “Копия нас! Какой ужас!” И получается, что Пелевин - сатирик и что он издевается все же над нашим капитализмом. И нет здесь никакой капиталистической утопии. А кто может издеваться? Уж не коммунист ли? Замаскировавшийся.

Однако. Обратите внимание, чьей теорией вдохновляется талантливый герой Пелевина? - Теорией спиритически вызванного духа Че Гевары. (Надо ли напоминать читателям, что Че Гевара - экспортер революции с Кубы в несозревшую для революции Латинскую Америку, экспортер дела, которое коммунисты считали практическим подрывом левой идеи?) На обложке одного из изданий Пелевина иронически изображен этот Че Гевара - в виде легендарного плаката: рабочий в буденовке указывает на вас пальцем: “Ты записался добровольцем?”. Только не указательный палец на нас наставляет товарищ Че, а строит нам козу двумя пальцами и одет в... адидасовскую спортивную форму. И надпись: “ТЫ все понял?”. Она имеет отношение к названию романа. Буква “П” в нем - сокращение матерного слова, которое по созвучию и по смыслу “финал” означает “конец”.

“Всему конец!”- вопит художественный смысл романа. А ведь сатирик всегда работает во имя какого-то идеала и не может быть в таком отчаянии. И я в чем-то соглашаюсь с еще одним знакомым, преуспевающим менеджером, не чуждым какого-то романтизма, который не приемлет Пелевина за то, что он только отрицает и ничего не предлагает взамен.

Действительно. Пелевин хоть и ополчается на нынешнее свинство наших хозяев жизни, но вовсе не во имя их превращения в аристократов-сверхчеловеков: тем хоть и все дозволено, да только при условии, чтоб это было красиво. Нет. Пелевин совершенно лишен какого бы то ни было идеала. Вы почувствуйте всю тошнотворность впечатления от книги. Вы обратите внимание на негативизм наркотических видений его героя (а ведь наркотики берут, по-моему, для положительных эмоций). Вы сравните эти видения с тем, что чувствуют - в его рассказе “Хрустальный мир” (этом вызове прокоммунистической поэме Блока “Двенадцать”) - два юнкера, патрулирующие подходы к Смольному в ночь (они этого еще не знают) перед началом Октябрьской революции. Этих кокаин ободряет. Они уже тоже разочарованны и не питают иллюзий сверхчеловеков начала века. Один из них, Юрий, еще говорит, что каждый в мире имеет свою миссию, только, понимай, сверхчеловеки - ее осознают, а другие - нет. И Юрий даже проговаривает, что он должен освободить мир от нового Чингисхана,- так ему сказал один визионер... И дал ориентир: “когда какое-то событие повторяется несколько раз, это указание высших сил”. И это событие случилось. Дважды мимо них,- раз - не маскируясь, другой раз - переодевшись женщиной,- в эту эпохальную ночь пытался пройти к Смольному картавящий человек (Ленин, угадываем мы). И, понимай, революции бы не было, и хрустальный мир с прекрасной иллюзией сверхчеловеков не разбился бы, если бы Юрий этого картавящего убил. Но... Но не случилось восторжествовать сверхчеловекам тогда - не случится и теперь.

Нет идеала!

И автор страдает. И поэтому-то и не впадает в упаднический формализм, вроде какого-нибудь модного постмодернизма (который мы бы и вообще не поняли). И потому я не согласен и со своим последним оппонентом, не приемлющим Пелевина за отсутствие позитива. В России чаще всего настоящее искусство было в оппозиции к существующему общественному устройству. Пелевин - в оппозиции. А значит,- я в чем-то согласен с первым своим собеседником,- ще нэ вмэрла... Россия, ее великая литература, раз пелевины страдают от отсутствия идеала, а мы - читаем и не остаемся равнодушными.