У меня проблема. Как сочетать ницшеанство маленьких детей (они центропупы с повышенной ролью “я”-фантастического, это – если б всё было возможно) с ницшеанством взрослых. Взрослые мрачны, потому что весь Этот мир ТАК плох, что хочется вообще в принципиально недостижимое метафизическое иномирие.

Неужели и для детей окружающий мир очень и очень плох и потому хочется из него вон?

Мне лучше всего помнится в связи с такими вот картинами –

как я, шестилетка, летал в траве боевым лётчиком. Трава была лесом с огромными деревьями. А я пролетал на бреющем полёте и бомбил прячущихся немцев. Ими были муравьи.

Это было в 1944-м году в маленьком украинском городе Ромны в разбомбленном здании суда (так о нём говорили взрослые), на кучах кирпича, проросших диким бурьяном в мой рост, под впечатлением побед Красной Армии и помня о нашем, семьи, бегстве из Ромён от фронта в 1941-м на подводе, когда нас догоняли немецкие самолёты и бомбили.

А я был болезненным послушным ребёнком. По ночам мне снились кошмары, как лично за мной гонятся фашисты. И я днём оттягивался на смелых фантазиях в упомянутой траве и в рисунках с наступающими на бывший на слуху какой-то Атлантический вал (окопы фашистов) советскими танками и самолётами (я умел рисовать).

Вот и у Орлова… Катастрофическое сознание.

"Когда я задумываюсь, чем же я занят всю жизнь, каковы основные мотивы моего творчества, я отвечаю себе: вероятно, это мечта о красоте, о гармонии окружающего мира и постоянная боязнь, что этот мир исчезнет, погибнет. Желание оградить хрупкую красоту, тонкое обаяние этого Божьего мира от Темных сил, от надвигающейся катастрофы. И я – человек, воспитанный в советском атеистическом обществе, – все же часто про себя произношу молитву: Господи, сохрани этот чудесный мир, не дай ему погибнуть, Господи, дай мне силы славить этот мир, передать красоту этого мира! Но потом вспоминаешь далекий летний день, журчащий ручей, россыпь звездочек-цветов, ветер, шевелящий вершины сосен, и белые облака над ними, - и ощущение беды, катастрофы отступает. Появляется надежда. Может быть, все образуется? Ведь мир изначально так гармоничен, так прекрасно устроен!” (https://www.liveinternet.ru/users/3162595/post310907894/).

О чём это? – О ядерном Апокалипсисе проще всего думать.

"…сначала война, потом “холодная война”; борьба за мир, когда камня на камне не останется, затем бросали бомбы – атомные и водородные, возникали различные кризисы, которые чудом не завершились катастрофой: то берлинский, то венгерский, то карибский…” (И. Орлов. http://artprima.ru/articles/o-xudozhnikax/stranstvie-stranstvij-igorya-orlova-aa-yuferova.html).

“Страх людей быть замеченными, “высунуться” обрекал общество за серость и застой” (https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/Katastr/07.php).

Чувствительного художника это тоже могло доводить до крайности.

Но не сходится это с датами создания произведений. Что теперь?

"После 1991 года россияне обнаружили, что их тревоги изменились. Теперь они испытывают жестокий неумолимый страх главным образом из-за пороков государственной машины… Более двух третей современных россиян боятся встречи с преступниками в своей повседневной жизни” (https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/Katastr/09.php).

А то, что кончилось время гарантированной занятости и, значит, материальной обеспеченности…

Но слова о гармонии у Орлова выглядят противоположными ницшеанству. Это как я тонул в отрочестве. Чуть ли не в луже. И, уже наглотавшись воды, взяв себя, наконец, в руки, я опустился на дно (а то я не знал, где верх, где низ), потом присел, сильно оттолкнулся ногами и выскочил по пояс над водой. Увидел этот бесконечно прекрасный мир… Это ослепительно-голубое небо… Эту ярко-зелёную траву… Я, так и не сумев вдохнуть (лёгкие были заполнены водой), тут же ушёл опять под воду. Но красоту Этого мира запомнил. – Я не ницшеанец. Орлов, выходит, тоже. Это идеал трагического героизма. “Вот-вот и взойдёт” Высоцкого.

Разве что это у Орлова не характерное, идущее от сознания. Тогда как в подсознании – всё-таки ницшеанство с иномирием, досягаемым только в творческий миг.

И теперь словам художника уже верить нельзя:

"Полотна последних лет отличает глубокая внутренняя умиротворенность, тишина, благодарная радость. “Я часто мысленно произношу молитву: Господи, благодарю Тебя за то, что Ты мне дал еще один день – такой неповторимо прекрасный. Благодарю за то, что я могу видеть, слышать, передвигаться, осязать, обонять, думать, вспоминать. Я начинаю день, и у меня нет уныния. Господи, помоги мне славить этот мир, передать его красоту и неповторимость. Я – частица этого мира. Капля воды сливается с океаном, а океан сливается с каплей. Так и я соединяюсь с окружающим миром, и мир входит в меня, образуя неразделимое целое”, – пишет художник” (http://onaturmorte.ru/sovremenniy-naturmort/natyurmorty-igorya-orlova/, ссылка на журнал "Юный художник" № 6, 2006).

Он же Абсурдом вдохновлялся. Иномирием таким.

Ницшеанству одновременно повезло и не повезло. Не повезло с исследователями и мною. Повезло – с авторами и восприемниками их. Не повезло с исследователями, потому что они его не распознают зачастую. А со мной не повезло, потому что из-за необщепринятости самого перца в ницшеанстве (иномирия, симметричного тому свету религий иных) мне трудно эту идею донести до своих читателей. (То, что необычно, встречается в штыки многими.) А повезло из-за той же нераспознаваемости иномирия. Автором руководит ЧТО-ТО, в его сознании не находящееся. И он счастлив. Похожее творится и с восприемником. Он чует ЧТО-ТО, словами невыразимое, и ценит особенно такое редкостное состояние души.

Причин нераспознавания несколько.

Как-то принято считать, что мораль – одна. А их – несколько. Столько, сколько есть типов идеалов. Например, мораль долга, мораль счастья, мораль пользы. Они всем известны, но как-то в тени сознания находится, что они непримиримы друг к другу. Потому что мораль необъяснима. Так и всё, и не иначе. Имеющий мораль имярек знает про неё это “так, а не иначе”. И логика шепчет, что иной морали и нет на свете. А это не так. И это трудно входит в сознание. Ницшеанство же – идеал (и мораль) – редкость относительно самого распространённого идеала (и морали) Пользы. И считается приверженцами Пользы аморальным. С другой стороны упомянутое переживание ЧЕГО-ТО – позитивно. И как тогда “пользователю” признать ницшеанского автора хорошим? – А просто: не заметить его ницшеанства.

В самом ницшеанстве иномирие нераспознаваемо. Из-за подсознательности. В отличие от религий, где тот свет называется впрямую, словами. Из-за упомянутой для “пользователей” аморальности ницшеанства, даже те исследователи, которые находят в поэтике (скажем, Чехова, Белого), - Шалыгина, например, - когда находят метафизические черты (признак иномирия), они стесняются (или не знаю, почему) назвать того же Чехова ницшеанцем. Возможно, из-за того стесняются, что Гитлер любил Ницше. (Хоть он больше любил сознаваемое ницшеанства – сверхчеловека, чем подсознательное – иномирие.) Ну, а раз сами исследователи темнят, то остальным трудно иномирие и постичь, и согласиться, что оно есть в душах.

Вот почему в словах Орлова мы видим полное непонимание своего творчества.

Потому умные исследователи вообще обращают мало внимания на то, что автор говорит о своём произведении вне текста. Если автор не штукарь, он просто не может говорить адекватно. А если может, то автор не художник, и тогда о нём исследователю искусства вообще говорить не стоит.

Самое сто`ящее, по-моему, что сказано об Игоре Орлове, намекает на это приснопамятное иномирие:

…горит сверхъестественно…” (Александра Юферова. http://artprima.ru/articles/o-xudozhnikax/stranstvie-stranstvij-igorya-orlova-aa-yuferova.html).

…отказался от социально-исторических рассуждений…” (Манин. http://www.artpanorama.su/?category=article&show=article&id=81).

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6510.html