Мне хочется начать обсуждение художника с рассказа, как трудно понять человека. Это женщина. Понять, что она украинская националистка, было как раз легко. У тех есть отчётливый признак – врут в политической области. Эта – врала, что беспредел, мол, арестовать и держать до суда в месте предварительного заключения моряков, нарушивших границу. При том, что уже заведено дело на Украине же на бывшего президента, отправившего моряков на нарушение границы, чтоб объявить военное положение из-за их неминуемо силового задержания и отложить перевыборы, которые, чувствовал, что проиграет. То есть никакого беспредела у задержавших. – Тут понять человека было легко. Знает в глубине души, что не права и потому врёт. – Труднее стало, когда она в ответ, не имея, чем возразить на обвинение во лжи, написала: “Слава Украпнi! – Героям слава!”. Это пароль-приветствие организованных в воинские подразделения украинских нацистов времён Второй мировой войны. По злому стечению обстоятельств такие в 2014-м взяли практическую власть в стране, и простые люди стали, как говорится, переобуваться в нацистов. Но всё-таки нацизм – очень уж крайнее мироотношение, причём не только теоретическое, но и практическое (убивают безоружных противников). И меня угораздило не сразу понять, как до такого клича докатилась женщина, если думать, что это у неё не безответственный трёп из-за досады на поражение в споре. Я как-то забыл, что нацисты, снедаемые обидой, в порядке компенсации считают себя, наоборот, не только самыми лучшими из людей, но и обидчиков за людей не считают. А – колорадами, которых принято уничтожать, как вредных насекомых. Русофоб Сытин так и сказал про 48 сожженных одесситов: “освобождение от малоценного генетического материала”. Я сперва почему-то, зная всё это, не представлял, как можно женщине дойти до ТАКОЙ злости, чтоб стать нацистом, пусть и на словах. Забыв, как сам я безэмоционально уничтожаю тараканов.

Инерция мысли.

Не она ли во мне работала при виде картин Нестеровой.

До меня как-то не сразу дошёл смысл слов Манина:

Очевидное как-то стало мне не сразу очевидным.

Я сам когда-то рисовал с натуры. И во мне, наверно, засела привычка приукрашивать срисовываемое. Я б, наверно, левый угол аптеки нарисовал бы ровнее. И толщи`ны оконных проёмов (двух нижних окон) я б сделал одинаковыми. Стороны крыши над балконом – параллельными друг другу. Я сомневаюсь, чтоб я сделал по дуге стык правой стены с асфальтом.

Всё это меня заставляет думать, что Нестерова портит картинку. (Не думать же, что она не умеет рисовать.)

А Манин намекает, что Нестерова насмехается над убогой жизнью провинции. Может даже – над самим российским принципом резкого отличия провинции от метрополии…

Я не был в Германии, но у меня впечатление, что там такого принципа нет (хотя бы из-за долгого отсутствия там централизованного государства). И Нестерова что: как упомянутый Сытин, чувствует себя немкой и говорит “фэ” Советскому Союзу?

В курортном Гурзуфе (?) на набережной, значит, в центре – что: строения тоже заслуживают её “фэ”? (Когда я там был {в 1957, за 21 год до Нестеровой}, я не фыркал, хоть сам вообще-то жил в бывшей столице Литвы. Хотя… Помню, оказавшись на дороге, ведшей, как оказалось, к резиденции Хрущёва, я обратил внимание, что дорога и, главное, кюветы вдруг стали бетонными {дальше меня остановили и завернули}.) – Нестерова была вхожа, куда меня не пускали? И возмущена разницей?

А человеческий типаж её тоже не устраивает? – Чего это такая идиотическая важность у дамы?.. Огромный нос у дворника? Чудовищные уши у собеседников, да и у дворника?

Она расистка? Недолюди в СССР?

Или вообще все обычные люди – фигня? – Едят, пьют, что-то там ещё делают… – Скука.

От Чехова отличается только тем, что тот идеально прятал своё авторское отношение:

[Ольга и Ирина проговаривают около 80 слов]

Ольга. [проговаривает 70 слов] …моей душе, захотелось на родину страстно [в Москву, как потом окажется, и что будет много раз повторяться, и всё почём зря].

Или всё-таки можно заметить так вот устроившего автора? Ну очень чутким особям…

Так Чехов болел туберкулёзом. Каждый день мог умереть. Весь Этот свет – хоть за то – ненавидел. И силу ненависти пускал на то, чтоб её, двигавшую сочинением, спрятать. И насколько ему удалось спрятать, настолько он и был счастлив. Ибо тем самым достигал самого, казалось бы, недостижимого – метафизического иномирия (ибо в христианский тот свет он уже давно не верил). – Последнее вообще только критик может постигнуть (для чего и нужны критики, ибо скажут, люди поймут, чего им так тошно было смотреть пьесу, и… общая молва наречёт Чехова гением).

А не так уж прячущую свою ненависть Нестерову – назовут?

На Чехова сработало ещё и то, что про чахотку его знали, и что он прожил только 44 года. А Нестерова живёт уже 75 лет…

Манин (браво!) её расколол:

Только вот не принято как-то в России называть ницшеанство ницшеанством. Как в Израиле – играть Вагнера, правда, не столько за его ницшеанство, сколько за антисемитские высказывания.

Я считаю, что метафизичность ницшеанского идеала настолько резко отличается от практики нацизма, что в искусстве ницшеанство приемлемо. Для испытания и закалки духа. – В отличие от упоминавшихся речёвок.

Я всё-таки подозреваю, что славы Чехова Нестерова не достигнет. Она сама признаётся на старости лет:

"Обожаемая работа становится все тяжелее, она не приносит былой радости” (http://portal-kultura.ru/articles/person/250820-natalya-nesterova-khudozhnik-takoy-zhe-greshnik-kak-i-vse/).

Я мистик, можно сказать… Я думаю, что сознанию Чехова было не известно, что его тайный идеал ницшеанское иномирие. А Нестерова – догадалась и давно (и потому ей не удаётся прятать личное отрицательное отношение к изображаемому неиномирию). И люди как-то своими подсознаниями это чуют. И – одного чтут массово, а другую – массово – нет.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6700.html