А мне предстоит развенчать (в своей системе ценностей) любимый фильм его, “Любовь и голуби” (1984).

Когда-то, слушая Александра Михайлова (игравшего Васю), что никогда он не играл отрицательных героев, мне стало очевидно, что он не артист. Отсюда был шаг до того, чтоб задуматься, движим ли был Меньшов подсознательным идеалом, снимая тот фильм (то есть является ли он художественным по моим, эстетического экстремиста, меркам).

А ну посмотрим снова – под таким углом. Есть ли какая странность или недопонятность в фильме, которые есть признак подсознательного идеала.

.

Начинается фильм несерьёзно – кувыркающимися надписями, кто сценарист, кто постановщик. – Подозрение на желание Меньшова развлечь публику. (Жаль, я не помню, с какого времени я стал ненавидеть эстрадных смехачей…) В 84-м год оставался до перестройки, обернувшейся катастройкой, и многие художники чуяли дурной конец страны, названной Рейганом империей Зла, а мною для себя – империей Лжи. – Многие, но не Меньшов, похоже. Я – не чуял плохого. Я надеялся, что наверху, наконец, устанут от Лжи и, наконец, повернут к настоящему социализму (с ежедневно нарастающим самоуправлением за счёт потакающего государства, вплоть до того исчезновения, что и будет наступлением коммунизма). Ну хорошо, я идиот идеалистичный. Но другие…

.

Музыка при титрах – весёленькая. Я её не запомнил (да, наверно, не один я). Аккуратненькая деревенька с голубиного полёта… (Не знаю, наврано ли с аккуратностью…) Сибирская мощь природы в титрах спрятана.

.

Матриархат. В семьях правят женщины. Мужьям приходится воровать из семейной кассы. Вася – на голубей, дядя Митя – на водку. Комично показано. Подкаблучники с потенциалом бунта. Но. Всё хорошо.

Вообще, помнится о фильме, всё хорошо. Временная неурядица, и – опять всё хорошо.

.

Вот вопрос: зачем Меньшов доводит развлекаловку до гиперболизма?

(Чтоб меня зарезали – я не помнил этих эпизодов в фильме.)

Дядя Митя так рассказал, что Васю в леспромхозе бревном по голове стукнуло, что все домашние подумали, что убило, а того просто в больницу взяли. Так баба Шура, жена дяди Мити, за ним погналась, чтоб бить его лопатой. Так оба вбежали на дощатый помост, где приехавшей комиссии селяне демонстрировали танец. Так оба вплелись в этот танец. И только очнувшись, опять погналась баба Шура за дядей Митей. – На другой день пришёл дядя Митя к Наде, жене Васи, просить выпить. Не даёт. Он сказал, что Шура умерла. Все в слёзы. Надя дала ему выпить. И приходит баба Шура… И опять гонка. Она за ним. И они опять попадают в – всё ещё длящуюся!?! – демонстрацию комиссии своей самодеятельности. Ну и т.д.

Воз-рос-шие кол-хоз-ные куль-тур-ные по-треб-ности…

Это Меньшов свою шпильку ставит провалившейся пропаганде про борьбу с идиотизмом деревенской жизни?

Или насмехается над своей затеей развлекать, когда… Крах страны на носу?

Ничего у него не вышло, раз я вообще этого не помнил.

.

Судя по словам показывающего комиссии (играет сам Меньшов): "Фигура третья. Разлучная”, - первые две гиперболы были предварением третьей, главной, тоже, понимай, с ложным сюжетным ходом, как будет и в третьей “фигуре”.

Всё, короче, предлагается воспринимать условно, не всерьёз.

От отчаяния, что ли, это у Меньшова? Что не решаются проблемные дела всерьёз… Как у Гоголя: смех сквозь невидимые миру слёзы? Но у Гоголя есть зияния, сквозь которые можно почуять всю колоссальность.

Вставлено в пляску, что в конце “Сорочинской ярмарки”.

А у Меньшова – нет.

Ну не думать же, что рассказ про ангела во плоти, Володьку, у которого изо рта сразу по пять голубей, что жили в брошенной церкви, воду пили, про похороны его, почём зря убитого шабашниками, - не думать же, что этот рассказ (и даже показ похорон!)

исполняет роль гоголевского зияния…

Голуби покружили над его могилой да и улетели из деревни (материализм: где кормят, там и дом). – Плохие, неидеалистические времена подходят…

Или думать?

.

Если и думать, то как о мимолётном. Ибо люди (мораль) не голуби. Побыл Вася, где как-то особенно кормили – у Раисы Захаровны из отдела кадров леспромхоза, но захотелось домой.

.

Можно только восхищаться этому бесконечному юмору, какой проскакивает через каждые несколько секунд фильма. Гениальность такая, что ли?

В сценарии Гуркина совсем не смешно, например:

Анекдот, конечно: что она ей сделала плохого…

Но в кино. Сесть Васе приходится на тахту. И при этом он с приготовленной им для неё едой по её рецепту, а заодно и для себя, и он в идиотическом переднике, в котором готовил. Обе руки заняты. Одна – двумя тарелками, другую пришлось отдать Раисе Захаровне, попросившей его руку. А там под её рукой ещё и мопс.

И всё – под “Элегию” Массне (Ах, безвозвратно прошли светлые дни прежней и чистой любви!). То есть – предварение того, что Вася от неё уйдёт. А она, мол, культурная, не понимает, веля ему поставить именно эту пластинку, что она делает.

И вот такая умора через каждые несколько секунд.

Когда они встали поесть, он поворачивал круглый столик, на котором стоял кактус. Так тот кактус своим шипом впился в щеку Васи, и ему пришлось незаметно его из себя вынимать. Сплошное неудобство тут у Раисы Захаровны…

Ну конечно, мораль, что люди не голуби (дом, где кормят), проникает в зрителей совершенно подсознательно. И это, надо признать, какой-то миникатарсис, получающийся – в этой вот мизансцене – от, наверно, столкновения чувствительности Раисы Захаровны с совершенным её неумением адекватно чувствовать. Вместо угрызений совести перед Надей и вообще у неё обида.

Но это какая-то от сознательного морального замысла идущая довольно сложная, трёхсоставная организация “текста”: одно чувство + противоположное = миникатарсис подсознательный у восприемника.

Я неправ был когда-то, думая, что признаком неприкладного искусства (рождаемого подсознательным идеалом автора) является сложноустроенность “текста”.

Вот, пожалуйста: “текст” сложноустроенный, а произведение – прикладного искусства. Ну разве что не без насмешки над предметом своего приложения – к морали: не изменяй жене. (Эти звёзды на небе, сложившиеся в надпись: “Вася, будь осторожен”, “Эх, Вася, Вася”, - те две гиперболы вначале...)

Неужели эта самоирония есть дань ощущения, что стране, построенной на идеализме (коммунизм, оказалось, мол, только для идеальных людей), приходит конец?

.

Я даже метафизический смысл услышал в тех звуках – чего? – улетающего самолёта, что ли, какие звучат в те несколько секунд после ухода Васи от Раисы Захаровны с её мопсом за пазухой, успокаивающимся после лая на Васю из-за тех пощёчин, что она ему залепила. Философское: “Всё – проходит”, - сказали мне те звуки.

.

Я даже до слёз в глазах дошёл, когда ещё одну гиперболу закатил Меньшов, когда Вася положил голову на скамью и кричит сыну Лёньке, минуту назад схватившему топор: “Руби!”, - а все женщины бросились на Лёньку с плачем.

А что? Русские – народ страстный… И до чего страсть ни доводит…

Но я помню, что все гиперболы – от мастерства. Надо довести до перелома. Вот вам и перелом: все – за Васю. Погулял – простите. Замысел-то был – народ рассмешить, заодно про мораль напомнить. Искусство-то – прикладное. Второсортное.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/umer-menshov-60e464ea8d827a792b7e44bd