Продолжая название: в фильме Мельникова “Здравствуй и прощай” (1972).

Написанию этой статьи я обязан злости. На низкий культурный уровень центрального российского телевидения, показавшего этот фильм вчера вместе с его обсуждением в телестудии после демонстрации. Там стали сперва спорить двое ведущих, он и она, что будет после: сойдутся ли опять Шура и Григорий Степанович, участковый. Он говорил, что нельзя додумывать, а факт таков, что герои разошлись. Она возражала, что нет, что они сойдутся, ибо так тех продолжает тянуть друг к другу. А я бесился. Потому что в 1966 году ещё купил и прочёл только вышедшую тогда книгу Гуковского “Изучение литературного произведения в школе”, первым изданием выходившую крошечным тиражом (1500 экз.) ещё в 1941 году. И в книге Гуковский жаловался, как неправильно учат детей литературе. И предлагал, как правильно: докапываться, ЗАЧЕМ сделана ТАК одна, другая, третья деталь и так далее. И то, целое ЗАЧЕМ, как раз и должно в результате докапывания открывать, что хотел сказать всем произведением автор. То же, чем занимаются ведущие в 2017 году, он назвал наивно-реалистическим восприятием, отношением к героям как к живым людям, как мы сами. Оно-то, да, необходимо, такое отношение. Но на нём нельзя останавливаться. И задача уроков литературы в школе научить этому неостанавливанию. А я вижу ведущих, то ли плохо учившихся, то ли притворяющихся простецами. Вероятнее – первое. Потому что они позвали на передачу рассудить их Людмилу Зайцеву, игравшую Шуру. И та стала на сторону молодого человека, сказав, что фильм-то называется “Здравствуй и прощай”. То есть всё: герои разошлись. То есть она такая же тёмная, как ведущие.

Так для неё это очень хорошо. Потому что обеспечило её игру как в жизни. Она сказала, что она сама женщина южная и играла такую же. Оторву. Ницшеанку. Супервумен. Которой всё ею самою дозволено. Полюбила – отдалась. И наплевать, что скажут.

Вернее, для нас это было хорошо: живо и убедительно сыграла. Актёрского-то мастерства много не надо – сыграть саму себя.

В другой раз я по телевизору же видел её рассказ, как влюблял её в себя Олег Ефремов вне съёмок. Чтоб при съёмке было тем убедительнее.

И нам может показаться, что убедительность-то нас и пронимала, и сейчас пронимает, и всегда будет пронимать. А на самом деле – дело глубже. Эта роль отвечала самому нутру народному.

Говорят, писатели – человековеды. А ещё человековеды, думается, те церковные деятели, которые принимают исповеди. Я не знаю, принимал ли их Феофан Затворник, но его укороченная мною цитата вскрывает, по-моему, самую суть русского менталитета: “Дело не главное в жизни. Главное – настроение сердца”. А мало ли, что сердце захочет… Отсюда и размах, и разгильдяйство, и подвиг, и запой – многое.

Вот это-то в нас Шура Ярмолюк и затронула.

В то же время Людмила Зайцева на обсуждении фильма сказанула, что она навсегда осталась советским человеком.

А советская власть и ницшеанство – враги… Прямые противоположности.

Как же так?

Я подозреваю, что Зайцева невольно выдала, что в глубине души, подсознательно, она верно поняла, что хотел “сказать” режиссёр, Виталий Мельников своим фильмом, где она была главной героиней. Как факт подсознательности: она сказала телеведущим, что раз название фильма “Здравствуй и прощай”, то и не будет того, чтоб Шура и Григорий Степанович сошлись в будущем.

Я и сам так подумал было. И это мне открыло было даже ответ на вопрос, вынесенный в заголовок. И много-много частностей объяснял тот ответ. (И я теперь в растерянности: притвориться, что я не передумал и описать схождение того ответа с частностями или как?)

Ну притворюсь.

Я подумал, что Мельников ницшеанец. Те считают всё-всё-всё предельно плохим и потому скучным. Не советскую власть, а любую. И потому можно так мягко отвергать советскую. Она – всего лишь одна из плохих, направленных против индивидуального счастья. А что советская против него, то говорят такие эпизоды. В СССР до 1974 года у крестьян не было паспортов (своеобразное крепостничество), чтоб удержать в колхозе лучшего тракториста, его напоили, он набедокурил, ему за то арест на 10 суток, он опоздает на экзамены в город для поступления куда-то там и останется селянином. То же с инерцией общественного, мол, мнения, что нельзя разрушать семью, ячейку общества. И этой инерции подчиняется и Шура, и муж её, и любовник. Как будто и нет в стране института развода. То же с преувеличением значения зарегистрированности брака в паспорте. Надёжка, буфетчица, смерть как хочет, чтоб Васька-сеньор зарегистрировал с нею брак. Будто это отвадит Ваську шляться к другим бабам. Нудоту Порядка символизируют и обходы участкового. С вопросами, например, о готовности противопожарного инвентаря в связи с приближением отопительного сезона. То же с монотонностью труда. Например, выжимания виноградного сока ногами в тазу. Ходит бесконечно по кругу вся семья Шуры и поёт.

Какая-то бесконечная песня. И хоть сыну Шуры, пацану малому, всё в интерес: и виноград мять, и песню петь, - ясно, что взрослым это всё надоело. Волынка эта. Сельская жизнь. Столь отличающаяся от городской. Хоть плач. А терпи. Всё-всё-всё – терпи. А не только чужую какую-то человеку власть. И канадским украинцам не по себе: живут на чужой земле… А вернуться? – "Не можу. У мене ж в Канаді бензоколонка”. Все всюду привязаны к суете сует. А что та такое – скука. На всей земле.

Что ж особо придираться именно к советской власти…

Даже порывы Митьки, мужа Шуры, и Васьки-сеньора (аж паспорт сумевшего оформить – лети, хоть куда) – даже их можно осмеять. Как и основательность участкового, Григория Степановича, раба Долга и Порядка.

Всё в мире плохо.

Плакать хочется от этого Шуриного выпендрёжа: назначить свидание сразу трём мужчинам… Бедная она бедная. Плакала перед зеркалом ночью с новокупленной губной помадой и пудрой. Проходит молодость. Проходит жизнь. Как-то впустую. – Скучно.

Этот уровень культуры – индийское кино, от которого женская часть публики повально плачет… Это выдающееся место свидания – скамейка у камышей у реки… Всё такое убогое. Эта массовидность безликая – толпа рабочих, выходящая после работы из заводских ворот. Ахти какая жизнь аж областного города…

Боже! Как тяжело.

И вдруг – ТАКАЯ любовь.

И – сорвалось. Здравствуй и прощай. Миг, сверхценный, как целая жизнь. Чем проникаешь вдруг в недостижимое вообще-то иномирие какое-то.

Я б так и счёл режиссёра ницшеанцем, но осторожности ради проверил, не писал ли я о нём раньше. (Я так много пишу, что не всё помню.)

Писал. Про фильм “Поклонница” (2012).

И там тоже возле ницшеанства дело вертелось, а пришлось реалистом Мельникова счесть.

А что такое реалист, по-моему? – Это чуять, как трава растёт, как новое в социуме рождается, а никто ещё не замечает. И там это была народная тяга к… Страшно написать. – К анархии. Которая не хаос, - как сумели это вбить в голову обывателя, - а без центральной власти, федерация федераций (по Прудону). То, что наступит в неизбежном коммунизме, когда отомрёт государство. То, что мелькнуло мимолётно в Парижской Коммуне, в самостоятельных советских областях 1918 года до начала гражданской войны, то неизвращённое (что извратили пропагандой, больше, чем реальность в условиях войны), что было в самоуправлении у Махно, местами в Испании 1936 года. Что потерпело всемирно-историческое поражение в ХХ веке от социализма (так называемого), фашизма и либерализма. И что такая неожиданность, что даже ведомые ею в подсознании левые шестидесятники не смогли в сознание перевести (что обеспечило художественность – ибо подсознательность – их произведений искусства).

А в 1972 году было уже далеко после поражения шестидесятничества.

Но Мельников, видно, чуял его новое возрождение.

Оно и началось было.

"Подобно анархистам антисталинисты-“пролетаристы” активно взаимодействовали в тот период с общедемократическим движением… Но, в отличие от анархистов, Союз Коммунистов уже в 1989 г. пришел к выводу, что у рабочего движения есть собственные, отличные от общедемократического движения, интересы – и начал медленно, но верно дистанцироваться от общедемократического движения” (http://www.screen.ru/Tarasov/enc/index3.htm).

То есть были и анархисты (их особенно все замалчивают).

Не Мельникова вина, что и в этот раз анархисты потерпели поражение.

А пока движение ещё не проявилось в очевидности (самоуправство Шуры – публичные её наказания Васьки-сеньора за плохое отношение к Надёжке – воспринимается как вымещение на нём злобы на горькую женскую долю, а знание всеми всех понимается не как идеал общественного устройства, а как простой признак сельской жизни) Мельников своё провидение лучшего будущего дал не просто в открытости финала фильма, а в победе Шуры): участкового непреодолимо к ней тянет. И она тихо торжествует.

Если б Мельников был ницшеанцем, от фильма бы не веяло такой теплотой.

Такое чудо-юдо, как анархизм, в силу своей исключительности (как и ницшеанство) уже намекает, что у художника это идеал подсознательный. (Оба мироотношения радикальные, и это объясняет, почему ницшеанством объяснилось выше так много элементов фильма.) А в подсознательности – разгадка той магической силы, что приковывает к этому фильму. И та же подсознательность в восприятии Зайцевой себя (а я думаю – своей роли) до сих пор советским человеком. Всё-таки Советы по своей сути ведь, при рождении особенно видно, были явлением анархии, самоуправления, самодеятельности, а не централизма. Зайцева почувствовала самую глубь замысла Мельникова и исполнила его на отлично. А осознать… Верно говорить о содеянном – это не для артиста. Вот она и сказала, что расстались герои фильма навсегда. Нечего актёров слушать. Как и режиссёров тоже.

Вот только жаль, что и недоучек телевизионщиков – тоже. Они ж массово портят зрителей. Неужели на центральном ТВ курс на понижение культурного уровня народа?

Впервые опубликовано по адресу

https://klauzura.ru/2017/12/solomon-volozhin-pochemu-tak-myagko-otvergnuta-sovetskaya-vlast/