Мыслимо ли судить о произведении, не читая? – Я попробую: из общих соображений.

Первым исходным является соображение, что Марло – предшественник Шекспира:

"Для Шекспира Марло был точкой отсчета, и такие ранние героические злодеи Шекспира, как мавр Арон из “Тита Андроника” и Ричард III, слишком похожи на Варавву, мальтийского еврея Марло. Когда Шекспир создает Шейлока, своего венецианского еврея, метафорическая основа речевого поведения фарсового злодея коренным образом меняется, и Шейлок оказывается результатом сильного творческого искажения, или творческого неверного истолкования, Вараввы, тогда как мавр Арон скорее повторяет Варавву — в первую очередь на уровне образного языка. Ко времени создания “Отелло” от Марло не остается и следа: самоупоенное злодейство Яго гораздо тоньше с когнитивной точки зрения и несказанно изящнее с художественной, чем кичливые бесчинства буйного Вараввы. Отношение Яго к Варавве — это полная победа творческого искажения Шекспиром своего предшественника Марло” (Блум. Западный канон. https://ekniga.org/reader/1726/).

Блум, я вижу, различает в Шекспире лишь увеличение мастерства со временем. То есть он считает его представителем Позднего Возрождения. До него не дошло, что в “Отелло” он уже не впервые маньерист.

Значит, Марло должен быть представителем Позднего Возрождения, рассуждая из другой посылки. А именно, что типы идеалов, вечные по перечню, изменяются в веках в одном и том же порядке.

Третья посылка: Позднее Возрождение расщепляется на две противоборствующие ветви: во имя духа и во имя плоти. Как в живописи: поздний Микеланджело и поздний Тициан.

К какой ветви относится Марло?

Берём его “Мальтийского еврея” (1589). Воплощение телесного Зла. Титан Зла. Всё – во имя денег. Ну всё! Даже дочь убил. – Начинается вступлением, в котором появляется Макиавелли, считающий что миром правит сила и предлагающий зрителю оценить Варавву, всё и вся побеждающего разновидностью силы – хитростью. И хоть по тону Макиавелли уверен, что зритель будет за него, финал Вараввы – смерть в варящемся котле. То есть побеждает дух. Побеждает христианин. Побеждает и еврея, и турка с их сверхсилами.

Причём победа эта предварена. Варавва предательски ввёл войска турок внутрь Мальтийской крепости, возведён турецким командующим в губернаторы Мальты, и ему благородно им отдан на его усмотрение побеждённый губернатор Мальты Фарнезе, и отпущены побеждённые мальтийцы. Так Варавва отпускает Фарнезе собрать деньги для себя, и за это обещает обеспечить победу над турками. – Как? – Так. Войско он приглашает на пир в заминированный монастырь и взрывает, а командующего – на пир к себе, где галерея с едой на столах подвешена на канатах, под галереей большой котёл с кипящей водой. Фарнезе Варавва даёт кинжал, чтоб он обрубил канат, когда он, Варавва, заманит турецкого командующего на галерею подняться, и когда сам он с галереи соскочит. (Фарнезе сориентировался, канат подрубить, когда Варавва первый взошёл на галерею для приглашения турка наверх; а чтоб схватить командующего привёл сторонников). И всё вышло против Вараввы. – Но вот что было предварением торжества духа ("По-королевски”, с отрицанием – как окажется – якобы благородства Вараввы, не берущего принесённые ему Фарнезе деньги за освобождение от турок до тех пор, пока не "сладим дело”):

"По-королевски” и "люди добрые” оказываются стороной духа, а не тела. А Варавва глумится над духом, от его имени себя, вот-вот отпразднующего победу тела, ёрнически за бездушие укоряя. Предлагая людям добрым, как и Макиавелли во вступлении:

Нет, Макиавелли! Заслуга будет не в ожидающемся тобою “да” британцев, а вопреки твоим ожиданиям – в их, духовных, будет тебе “нет”.

Типичный идеал трагического героизма. Причём трагедия – из-за смерти тех, чью смерть устроил главный герой, Варавва. Тут не та трагедия, когда главный герой гибнет, а дух его остаётся жить в душах зрителей, и они – во множестве поколений – донесут его до благого для всех сверхбудущего (идеал маньеризма, позднего Шекспира).

Цитировавшемуся Блуму не сравнивать бы позднего Шекспира с Марло.

Есть ли поэтичность в доведении всего лишь итоговой победы духа над самым сильным представителем торжества тела над духом? – Ну есть. – Но так и чувствуется, что с самого начала автору было известно, к чему вести сюжет. То есть это – идеологическое искусство. В том смысле идеологическое, что прикладное, приложено к идее об итоговой победе духа над телом.

Но не потому ли Шейлок Шекспира лучше Вараввы, что Шекспир творил не от ума, как Марло, а оттого, что будоражил его всё же подсознательный идеал того же трагического героизма?

Да! И этому “да” я опять нашёл резоны, не читая “Венецианского купца” (1596). А прочтя о нём у Аникста:

"Что-то недосказано в пьесе” (http://william-shakespeare.ru/books/item/f00/s00/z0000011/st059.shtml).

То великое ЧТО-ТО, что невыразимо словами, ибо идеал находится в подсознании, а не в сознании.

Оно заставило Шекспира всех персонажей усложнить. Наделить гадостью положительных героев (христиан) и наделить человеческими чертами гада-еврея Шейлока (что и умница Пушкин заметил).

Но Аникст оказался не на высоте самого себя, открывшего принадлежность позднего Шекспира к маньеризму, начиная с “Гамлета” (1600).

1956 всего на 4 года отстоит от 1600. В 1596-м чувствуется трагическое в идеале трагического героизма. Тот ещё остаётся наивным оптимизмом (вот-вот и взойдёт Высоцкого), но (у Высоцкого “вот-вот” говорит уже умерший, постигаемый потомком)…

Вот эта странность у Шекспира и является признаком подсознательности того идеала, который у Марло был осознаваемым. И потому Марло – плоский, а Шекспир – глубокий.

Но за что лично я могу сказать спасибо цитировавшемуся Блуму, это за то, что и он главным в художественности считает ЧТО-ТО, словами невыразимое:

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/ruzhizn/solomon-volojin-sudit-ne-chitaia-5e41a771a4700360727f4b20