С. Воложин.
Мандельштам. Слух чуткий парус напрягает.
Художественный смысл.
|
Скромность. |
Сложнятина
или
К 130-летию со дня рождения Мандельштама.
Уже по заглавию, вы, читатель, чувствуете, что я буду стремиться сложнятину делать постижимой. То есть, я обращаюсь не к высокоумному читателю, а к, грубо говоря, тёмному. И высокоумные получат возможность, если снизойдут до нас, черни, надо мною поиздеваться: не суйся, мол, в калашный ряд со свиным рылом.
Постигать я предложу с напоминания о довольно простой мысли, что идеал, которым вдохновлён поэт, инерционная штука.
Это, возможно, потому так, что он сложно формируется, что он много с чем связан и т.п. Из этого есть простое следствие: стихи, сочинённые близко по времени, вдохновлены одним и тем же идеалом. Подсознательным, кстати. Потому что подсознание всемогуще. А речь пойдёт о великом поэте – Мандельштаме. Так что мало вероятно, что он вдохновлялся осознаваемым идеалом.
Второе, о чём я хочу напомнить своему читателю, это что идеалы изменяются со временем. Медленно и плавно. Плавность предполагает их бесконечное число. Но так рассматривать трудно. И я себе позволил упрощение – иметь дело с типами идеалов. Их, грубо говоря, 6. Они по кругу повторяются в веках. Точнее, по синусоиде. Даже и те два экстремистских, которые на перегибах синусоиды инерционно вылетают вон с неё. Вверху и внизу (если синусоида вытянута горизонтально).
Из-за преимущественно зрительной памяти у меня я эти типы идеалов помечаю точками на синусоиде. И толкование у меня состоит в том, чтоб найти, к какой из 6-ти точек надо отнести рассматриваемое стихотворение.
Пока всё чётко и ясно, да, читатель?
Так случилось, что при своём первом когда-то обращении к Мандельштаму (раннему) я ему определил точку на середине спускающегося трека синусоиды. Там у меня оказываются барокко, романтизм, реализм – отрезвление, в общем, от крайностей вылетов вон с синусоиды или даже не от крайностей, а от приближения к ним. Например, романтизм – от чуть не крайностей третьей волны классицизма, с его воинствующей нормативностью (скажем, в виде кодекса Наполеона, общепринятости, внедряемых силой по всей Европе во имя Разума на всей планете) – это с одной стороны. И с другой стороны – от крайностей разнузданности рококо (супериндивидуализма, при коллективизме общепринятости).
В общем, в моей памяти осталась с давнего уже времени такая картинка об идеале раннего Пастернака – синусоида с точкой на середине спускающегося трека. Не романтизм, но что-то успокоившееся, согласившее собою контрасты. Грубо – серость, среднее в идеале (даже и прекрасный внутренний мир лишенца-романтика, убежавшего в него от ужасов внешнего мира, можно признать чем-то средним; о реалисте, принявшем действительность всякую, какая она ни бывает, можно подумать так же).
И вдруг в передаче “Наблюдатель" канала “Культура” 14.01.2021 я слышу об одном раннем стихотворении Мандельштама, что оно славит совсем не среднее, а крайнее – пустоту, некий пробуддизм.
"- Краевед, сотрудник Мандельштамовского центра Леонид Михайлович Витгоф… Вы хотели нам представить стихотворенине раннее, 1910 года…
- Да, совершенно верно. Это ранние стихи. То есть ему примерно 19 лет. 1910 год. Я прочту сначала стихотворение, потом скажу с вашего разрешения несколько слов.
|
Слух чуткий парус напрягает, Расширенный пустеет взор, И тишину переплывает Полночных птиц незвучный хор. Я так же беден, как природа, И так же прост, как небеса, И призрачна моя свобода, Как птиц полночных голоса. Я вижу месяц бездыханный И небо мертвенней холста; Твой мир, болезненный и странный, Я принимаю, пустота! |
Вот на меня, если говорить о том, что, вот, Павел Маркович только что… о такой эмоциональной стороне, как бы… мандельштамовской поэзии, может быть и о прозе – в данном случае о поэзии… Вот для меня это стихотворение всегда производило некое такое, я б сказал, магическое впечатление.
Но, с другой стороны, вот сам Мандельштам о себе говорил: мы смысловики. То есть он как бы… Музыка музыкой, а для него смысл чрезвычайно важен…
Эстетическое удовольствие от того, что я прочёл, для меня всегда было очень большим. И остаётся. Оно совершенно не противоречит…
О чём, как бы… Что я лично в этом себя вижу? Да? Что я чувствую в нём, да?
Во-первых, мы здесь погружа… Это, во-первых, ночь. "тишину переплывает / Полночных хор”, да?.. Это ночь. Состояние этого человека, который это написал, как я это вижу, это состояние ночного одиночества. И главное, что здесь есть, по-моему, да? Мы ощущаем, даже если мы не вникаем в смысл, это некая призрачность, этого, вот, мира, в который он погружается. Ведь что происходит в первых двух строках? Слух нарастает, а зрение слабеет. И как это сделано? Посмотрим первую строку, да? "Слух чуткий парус напрягает”. Вот то, что слух обостряется, это показывает чисто словесно даже. Что я имею в виду? "Слух” это слово односложное. “Чуткий” – двусложное. "Парус” двусложное и "напрягает” - четырёхсложное. То есть слух растёт и это выражено чисто… Даже в длине слов. Кроме того. Первые два слова ударение падает на “у”. “Слух чуткий”, дальше “а”, и уже "напрягает”… То есть разрастается. "Парус” и "напрягает” ещё имеет там два сочетания согласных “пр” и “пр” "напрягает” тоже. Вот это вот “пр”, да? расширение некое мы ощущаем. "Слух чуткий парус напрягает” - мы чувствуем, что слух растёт.
А посмотрим вторую строчку. – А зрение при этом слабеет. "Расширенный” там 4 слога, "пустеет” – три и "взор”… Наоборот! А "взор” односложный. То есть слух нарастает, и это показано даже чисто длиной слов. А взор угасает. И это тоже показано длиной слов. Понимаете? Даже это здесь есть. Звукопись чудесная.
Он это не высчитывал, он это чувствовал.
[Работало то подсознательное, которое обеспечивает смысловую цельность произведения. Как это бывает с каждым из нас, когда мы что-то длинно говорим. Только у поэта смысловое единство поддержано ещё и образно: длиной слов, сочетанием согласных. То есть у поэта всё ещё и экстраординарно, то есть ещё и эстетически ценно.]
Что стоит за этим, как бы, впечатлением, ощущением? – Ощущение пустоты за этим миром предметов. Ведь всё призрачно. "тишину переплывает / Полночных птиц незвучный хор”. Хор, но незвучный, понимаете? Хор, который при этом незвучный. "пустеет взор” и последние слова там в стихотворении "пустота”. “мир, болезненный и странный” “Я принимаю, пустота!” Вот это ощущение призрачности мира. За этим небом в виде холста ничего нету, понимаете? Это мир пустотный. Здесь всё призрачно. Оно всё построено на том, что, как бы не мы, а автор, он как бы погружён в призрачный мир. За которым, за этим миром явлений, ничего нет”.
Принцип такой: что в конце – тому приоритет.
А это неверно.
Я б сказал, что впечатление скромности от стихотворения. А настаивание на пустотности – какое-то избыточное. И восклицательный знак в конце тому доказательство, доказательство в его неуместности.
Есть такой показатель с очень ярким названием – академическая тошнота (соотношение количества нескольких самых употребляемых слов к их общему числу в тексте, измеряемое процентами). Если значение показателя велико – это плохо, это значит, что автор (в данном случае "Я”, лирический герой стихотворения, а не Мандельштам) переборщил.
"Лучше всего, если этот показатель для всей статьи не будет превышать 7-8%” (http://sitesnulya.ru/chto-takoe-klassicheskaya-i-akademicheskaya-toshnota-teksta/). Для данного произведения она "10,5 %” (https://yandex.ru/turbo/yebanko.ru/s/analiz/mandelshtam/napryagayet). Что подтверждает такое методическое правило нецитируемости художественного смысла: то, о чём написано словами и знаками препинания, не есть то, что хотел выразить автор и что составляет его подсознательный идеал, если идеал этот суметь адекватно перевести в сознание, т.е. намекнуть на него словами. Обычно это могут сделать только искусствоведы. И получилось, что в процитированной ТВ-передаче таких умеющих не оказалось: Пинская, профессор Высшей школы экономики (ВШЭ), Успенский, доцент ВШЭ, Нерлев, поэт, филолог, профессор ВШЭ, директор Мандельштамовского центра и Витгоф.
Подсознательный идеал скромности, серединности олицетворён в данном стихотворении перелётными птицами, которые летят по ночам.
"Как правило, крупные птицы или те, что могут кормиться во время перелета прямо в воздухе, пролетают большую часть расстояния в дневное время. Но мелкие и скрытно живущие птицы предпочитают большую часть времени лететь ночью. Особенно это касается насекомоядных птиц, которые почти все дневное время тратят на поиски корма” (http://faunazoo.ru/nochnye-perelety-ptic).
Осознанно Мандельштам их не выбрал, как и упомянутую Витгофом звукопись.
О поэте пишут:
"Мандельштам пережил своеобразное увлечение натуралистами и заявлял: “Линней, Бюффон и Паллас окрасили мою зрелость”. В другом месте этот список включает и Ламарка. Таким образом, он оказался прилежным читателем произведений Чарльза Дарвина и, более того, видимо, лет полтораста редко тревожимого Палласа. Кроме познавательного и эстетического воздействия, Мандельштам находил, что “чтение натуралистов прекрасно влияет на расположение чувств, выпрямляет глаз и сообщает душе минеральное кварцевое спокойствие”. Знакомство с произведениями этих ученых не только окрасило зрелые годы Мандельштама, но и непосредственно отразилось в творчестве поэта, обогатив его поэтический словарь и образный запас многочисленными геологическими, биологическими и, шире, - научными реминисценциями” (https://cyberleninka.ru/article/n/nauchnye-reministsentsii-v-tvorchestve-o-mandelshtama).
Написано о зрелых годах и о глубинах науки. Но не исключено, что начиналось это с юности и простого натурализма, сообщившего ему указанную тонкость с перелётными птицами.
А если о секрете художественности писал ещё Платон:
"…ещё со времён античности – бросалось в глаза, что в художественном произведении как целом и в искусстве вообще многое выходит за рамки преднамеренности, в отдельных случаях за границы замысла. Объяснение этих непреднамеренных моментов пытались найти в художнике, в психических процессах, сопровождающих творчество, в участии подсознания при возникновении произведения. Явственно свидетельствует об этом известное изречение Платона, вложенное им в "Федре" в уста Сократа: "Третий вид одержимости и неистовства - от Муз, он охватывает нежную и непорочную душу, пробуждает её, заставляет выражать вакхический восторг в песнопениях и других видах творчества и, украшая несчётное множество деяний предков, воспитывает потомков. Кто же без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот ещё далёк от совершенства". "Искусства", т.е. сознательной преднамеренности, недостаточно; необходимо "неистовство", участие подсознательного; более того, одно оно и придаёт произведению совершенство” (Ян Мукаржовский. Исследования по эстетике и теории искусства. М., 1994. С 199-200)…
то как могло случиться, что этого не знают филологи столь высокого ранга?
Наверно, сказалась политизированность ВШЭ и т.п. учреждений, что подтверждается заголовками в новостях. Ведь ценить искусство за следы подсознательного идеала автора вне зависимости от содержания этого идеала – это быть аполитичным и внеморальным, каким и пристало быть учёному.
14 января 2021 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
| На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |