Все знают, что, так сказать, мораль фильма "Ирония судьбы или с легким паром" не "пить надо меньше, надо меньше пить", а в чем-то наоборот (потому и любят его всенародно). Жить надо сердцем, а не головой, - как бы внушал Рязанов. А на фоне стандартизированного массового жилищного строительства это внушение попахивало еще и диссидентством. Нечего, мол, нам навязывать "облико морале" строителя коммунизма, раз при этом стандартизация так свирепствует.

Подобные по широте замечания,  наверно, можно сделать и насчет рассказа Всеволода Мальцева "Королева" (http://altnet.ru/~lik/Arhiv/likb14.files/lik4.htm#Мальцев).

Сюжет его таков. Малопьющий подвыпивший Шура Ванюхин, пользуясь отсутствием жены, подцепил на улице и привел домой шестидесятилетнюю прямо королеву, судя по ее дорогой шубе, и по ходу сеансов помывок "мамзели" в ванной та молодела каждый раз на 20-10 лет и в итоге вообще растаяла, оставив на кровати мокрую простыню и на тумбочке записку, что придет еще. А Шура наутро, спеша на автобусную остановку "думал, что пить надо все-таки еще меньше. А то встаешь утром, и не знаешь: что же все-таки было вчера на самом деле, а чего не было…".

Исходя из моего критерия,- а это заимствованный у великого Выготского принцип психологического основания художественности как противочувствий от противоположных элементов произведения, от столкновения которых рождается в читателе катарсис,- Мальцев явно художник. Сквозь почти весь рассказ проходит дразнение: то его Ванюхин испытывает положительные эмоции, то отрицательные. А в итоге они взаимоуничтожаются и Шура испытывает счастье.

Ну вот дразнение: "хлебнув свежего воздуха… почувствовал себя огурцом", и следом: "Жизнь-то одна, раз-два и пройдет вся в пустых хлопотах". Или: "довольно стройная особа противоположного пола в длинной, на вид дорогой, белоснежной шубе", так то сзади, а спереди: "по лицу  -  под шестьдесят уже, никак не меньше". Или еще: "Дама вышла в его халате явно помолодевшая", и через секунду: "Халат прилип к её телу, как будто она и не вытиралась". Или: "когда сам вернулся из душа, с заметным удивлением увидел в своей постели симпатичную двадцатилетнюю блондинку", а через мгновение: "Неужели я схожу с ума?" И так дальше по нарастающей, а потом - по убывающей, уже во сне: "горы снега, разбитые зеркала, маленькие блестящие осколки, девочка и мальчик… Кай и Герда" (у Андерсена ж целая драма борьбы Герды за Кая со Снежной королевой, Злом, страдания душевные и физические), и - хороший конец для погулявшего Ванюхина-Кая: "Снежная королева… Придет, а потом непременно вновь уйдет. И все будет хорошо".

Есть только три предложения, непосредственно героя не касающиеся:

Ванюхин уже спал, когда началось потепление. Началась весна. Но описана она не в соответствии с охватившим его чувством счастья. Это скептический автор вмешался и явно дистанцируется от своего героя. В остальных случаях авторские слова допускают считать их находящимися в зоне сознания персонажа, как бы тот к себе ни относился: критически или защитительно, негативно или позитивно.

Эти авторские слова выпадают из системы дразнения чувств.

Ну и еще загвоздка. Катарсис существует только в душах читателей. Его процитировать нельзя. А тут катарсис с Ванюхиным сформулирован:

Но тогда, получается, что для масштаба всего рассказа, который превышает героя, должна быть какая-то другая система противоречий и противочувствий, в которой колебания чувств героя, вплоть до катартического счастья, были б сами одним из элементов.

Что это за система?

Герой предстает перед нами в виде жалкого существа, "начинающего ловеласа". (Последние слова хоть и авторские, но они могут быть отнесены и к самооценке героя. Взяты ж в кавычки как принадлежащие мыслям персонажа такие жесткие: "с двойным подбородком престарелая мамзель", - не остановившие его, тем не менее. Не персонажу, правда, назначать себе такую неблагозвучную фамилию, "Ванюхин", почти Вонюхин… Но к своему запаху привыкают, каков бы он ни был. Поэтому и авторские слова с употреблением этой фамилии, можно счесть тоже находящимися в зоне сознания персонажа.)

Итак, начинающий ловелас. Ловелас – нарицательное имя героя Ричардсона. Тот был демонист, ловкий соблазнитель женщин. Ванюхин предстает жалким демонистом.

И вот автор подстраивает так, что читатель чувствует и себя этаким ходячим несчастьем (пусть и сопереживающим счастью героя; ну что это, право, за демонист, который успокоился на уходе в себя: "счастье – это всего лишь то, о чем потом не жалеешь"; "потом"-то уже в прошлом; значит, счастье во мне; демонисты же в себя не уходят, а собой подавляют окружающих). И вот автор сделал, будто утром Ванюхин не заглянул в ванну, где ночью повесил простыню сушиться, и не бросил взгляда на тумбочку с запиской, а сразу заставил нас созерцать героя уже на улице и в сомнении насчет того, что ж было вчера. Так если все фантастические возрастные превращения мамзели можно еще отнести за счет сновидения, в которое незаметно для себя впал подвыпивший человек, то утренняя дезориентация оказывается не только его, но уже и наша. Автор к нам отнесся не лучше, чем к Ванюхину. Что: автор демонист настоящий? Он что: считает, что мы, масса, и не можем быть тоже настоящими демонистами, как он? Разве общественная система, в которой мы, его современники, живем и лозунг которой "человек человеку волк" не предполагает наличия масс настоящих демонистов?

Вот Шукшин в "Калине красной" предполагал, что вокруг его главного героя таких масс нет, а входящий в жизнь масс Егор Прокудин, демонист настоящий, потому-то и может перековаться, что тех нет. Нет молодых и красивых шлюх, тоже демонисток. А на некрасивых настоящий демонист – он же эстет – не клюнет. Так то был 1973-й год. А Мальцев-то написал свой рассказ в 2004-м… Что: он считает, что строй другой, а люди те же? Совки? Вроде "премудрого пескаря" в эпоху застоя? Как Ванюхин? И надо над ними (нами) посмеяться?

Нет. Правда. Ну не считать же автора святошей, который потому от Ванюхина и дистанцируется, а нас, вероятнее всего тоже не ангелов,  подставляет.

А можно его счесть нормальным? И Ванюхина - тоже?

Ванюхина – можно. Нужно только счесть случившийся с ним казус (целиком то сон был или наполовину) положением человека не в своей тарелке.

Есть нечто фундаментальное в структуре личности человека. Есть "я" настоящее - каким я кажусь себе в действительности сейчас, есть "я" динамическое - каким я поставил себе целью быть, исходя из моих моральных норм, есть "я" будущее - каким я чувствую, что становлюсь и стану, "я" идеализируемое - каким мне приятно себя видеть, "я" представляемое - каким я выставляюсь напоказ, "я" фантастическое - каким я хотел бы быть, если бы все было возможно, может, еще есть какие-то "я", неупомянутые специалистом, из книги которого я переписал определения образов о самом себе. И интересно то, что хоть образы-то об одном и том же человеке, но они и разные, и не смешиваются. Когда с индивидом все нормально. Вы можете быть каким угодно развратником в "я" фантастическом, но это никак не скажется на "я" настоящем. И никакой дисгармонии не будет. Никаких стрессов, положительных или отрицательных, и никакого последующего катарсиса.

А вот когда человек оказывается в переходном состоянии,- как само российское общество теперь,- тогда он, тогда само общество оказывается не в своей тарелке. "Если бы все было возможно" не все, но перекочевывает в жизнь. Из-за того, что не все – дискомфорт. Образом чего оказываются негативные части переживаний Ванюхина. Не в сво-ей та-рел-ке…

И автор может дистанцироваться от Ванюхина, типичного представителя этого общества, как художник досадующий на его положение и желающий герою возвращения обратно, а обществу – тоже куда-то обратно. Я извиняюсь, в по-настоящему социальное государство. Именно для последнего и надо нормальному автору обескуражить нормального читателя и сделать, чтоб и он не понял, что ж было, а чего не было.

Каков Мальцев на самом деле: демонист, святоша или нормальный, - я по одному этому рассказу определить не смог. Смог бы, то и было б осознанием катарсиса, того какого-то странного состояния, в которое впадаешь от прочтения рассказа. Результат того, несостоявшегося пока, осознания и есть художественный смысл данного произведения.

Не открыв его, надо ли было статью публиковать? – Если кругом критики и не пытаются заниматься такими открытиями, то надо. Хотя бы в порядке заявки на проблему. В отношении "Королевы" - чтоб хотя бы отвести от нее предположение, что это развлекательное чтиво без претензий на глубину и не больше.

Впервые опубликовано по адресу

http://altnet.ru/~lik/Arhiv/likb15.files/lik1.htm#Воложин