С. Воложин
Курчаткин. Солнце сияло
Иллюстративный смысл
История морального падения? |
Что такое вестернизация русской литературы
Интересно, это с подначкой написано, чистоплюем-автором, находящимся в области сознания персонажа, тоже чистоплюя в глубине души?
“- Помилуй бог, - сказал я, располагаясь в кресле с небрежностью, которая должна была означать мою привычность обитать среди такой мебели и потягивать достойные спиртные напитки”.
Или это?
“Вот кому в полной мере был дан талант уходить от прямых ответов – это Боре Сороке. Он это делал виртуозно”.
Речь о роковых 90-х, когда внове для многих оказалась ценность бессовестности.
Я, например, не мог себя заставить – да и как? – завести знакомство в паспортном отделе, чтоб знать обо всех изменениях с правилами получения загранпаспортов. Без этого я не мог долго продержаться со своим бизнесом, печатанием на бланках потребных для получения загранпаспорта бумаг. Я и слетел с бизнеса при первом же изменении правил.
““Чёрный нал”, “крыша”, “подстава”, “кидалово” - именно тогда я впервые услышал все эти слова, которые через год-полтора войдут в самую обыденную лексику”.
Только не мою. И вопрос: для меня ли написана книга Курчаткина “Солнце сияло” (2004)? Мне-то не будет интересно, если это ещё один “производственный роман” о том, как делать деньги. Обнажение аморальности – это что: наглость автора или его чистота?
“Пятьсот долларов, что остались у меня от пятнадцати [тысяч], были честными. Я их заработал”.
Посредничеством. В нелегальщине. (Почему слово "тысяч" надо было пропустить, я не знаю. Наверно, чтоб не повторять.)
История морального падения?
Это может быть интересно? Я и сам знал, что первичное накопление без нелегальщины не бывает. А если я и узнаю, чего не знал – мне это надо?
Я на 116-й странице и так и не решил, читать книгу или бросить.
Тяжко мне. (Я уже на 152-й странице.) Есть у меня такой способ читать то, что не читается: читать и отчитываться о прочтённом. Но тут и отчитаться не о чём. Ну человек думает, что одарил нас чем-то стоящим. Курчаткин. Впрочем, и его герой, Саня, такой. Тяжко.
Вот такой кусок понравился:
“…кожа у меня стала истончаться, истаивать, подобно весеннему ледку с асфальта под утренними лучами солнца, – и вот я утратил ее. Возраст исчез. Время остановилось. Делись неизвестно куда прошлое и будущее, все пространство бытия было теперь захвачено настоящим, а оно являло собой один бесконечный, как Вселенная, и краткий, как молниевая вспышка, преходящий миг, где все было так же значительно, как и не имело никакого значения”.
Этот Саня что-то и швец, и жнец, и в дуду игрец. И доволен собой. И никакой треснутости (кроме того, что перепил-де) я не вычитал в описании буквально поочерёдного соития с двумя сёстрами на чердаке (там у сестёр спецзаготовленное место на такие случаи: срочно удрать от общества в похоть). Да-с. Такой изворот. Помимо того, что он не только виртуозный исполнитель Моцарта на пианино, но и сочинитель авторских песенок в стиле какого-то Кинга Кримсона. (Посмотреть, есть такое?) (Есть. Мелодичности нет.) Но я аж забыл поужинать. Читабельно. В смысле: плохо. И что ухаживание за девушкой какого-то с положением отца приведёт Саню к карьерному взлёту, я знал заранее. И что он произведёт впечатление игрой на пианино – тоже. Всё – плохо. Неужели стоит дочитать до конца? Ещё три четверти книги…
Пришло в голову “Красное и чёрное”, тоже про продирание умельца продираться наверх Жюльена Сореля. “Наполеон – это символ эры индивидуализма с её аморализмом, самоутверждением, легендами, пафосом… это кумир Жюльена Сореля” (Гуковский. Изучение литературного произведения в школе. М. 1966. С. 176) Так там Стендаль открыл, что капитализм, оказывается, это строй для тех, кто может идти в карьере по головам. Как потом Толстой создал образ Андрея Болконского, чтоб дать “всё же неправильный, ложный путь жизни, мысли, морали, содержания человека вообще, ибо в нём воплощена сила рационализма”, находящегося “в идеологическом лагере Наполеона” (Там же. С. 38). Но какими привлекательными своих отвергаемых ими героев сделали Стендаль и Толстой! Как они их убили по сюжету, чтоб было жалко. Стендаль для отчуждения почти открыл в искусстве повествования внутренний монолог – самокомментарий героя (какой-де сложный человек его отвергаемый герой). А Толстой этот внутренний монолог открыл полностью.
“Он стал искать ее глазами, и в эту минуту Матильда взглянула на него. "Мои обязанности призывают меня", - сказал себе Жюльен; но хоть он и выразился так, он не почувствовал никакой досады. Любопытство заставляло его двигаться вперед не без чувства удовольствия, а сильно обнаженные плечи Матильды мгновенно увеличили это удовольствие, что, признаться, было отнюдь не лестно для его самолюбия. "Ее красота, - подумал он, - это красота юности"”.
А был самокомментарий, пусть и чуть не 200 лет назад открытый, у Курчаткина?
“…из динамиков выкатывает незнакомая мне музыка, вернее, знакомая: та, что звучала в квартире, когда мы приходили сюда со Стасом. Я узнаю её едва не с первых звуков: таким мощным личностным тавро она мечена.
- Это что? Это кто?
- “Кинг Кримсон”, - говорит Ира. – Ты что, никогда не слышал?
- Слышал, - отвечаю я полную правду.
- Так что же?
- Свой своих не узнаша, - говорю я, и это тоже правда: очень уж моя музыка. Больше того: то, что я писал тогда, перед армией, не имея понятия ни о каких Кингах, безумно похоже на них”.
Только у Сореля в выбранном отрывке всё – противоречие: делает одно, а объясняет себе другим. А Саня по сути обманывает Иру, по форме не обманывая.
Ну-с. Отвлёкся. – С новыми силами – к Курчаткину.
Так. Испытание армейской дружбой. Выдержит Саня или нет? Выдержал. На стрелку по просьбе Стаса пошёл.
Я понял, на чём стоит интерес чтения. Всё поганое – Сане впервой.
А то смотришь ненароком какое-нибудь теперешнее кино в телевизоре. И про, скажем, ментов или их противников показывается мне так, будто я опытный любитель таких фильмов и все тонкости знаю или сам мент или бандит. А я ж – наоборот. И выключаю, не вынеся. А тут… Например, “выколупнув из бруска телескопический прут” - про мобильник.
Между прочим: “Скелетный ажур смыкающихся в вышине крон” - хлёстко.
И что я прочёл, хлёстко. Чуть не выкололи глаза Сане.
А вот и слёзы навернулись уже на мои, советские, глаза:
“- Купите что-нибудь! Прошу! У меня здесь замечательные значки! Купите! Больше ведь таких никогда не будет!
Сказать, что у меня перевернулось сердце? Сказать так – не сказать ничего. Я словно бы провалился в ту тьму, их которой только что выкарабкался”.
Распальцовка.
Круто. Продал Саню друг, оказывается. Для того и позвал, чтоб было бандиту на ком выместить зло.
Теперь, без дружбы, Сане будет легче с совестью, да?
“О, какая это сила, деньги!” Стр. 213. Страниц в романе 654.
А раньше ж Саня ну очень восхищался костюмом Сороки, первого своего наводчика на посреднический чёрный телебизнес.
А не плюнуть ли мне на это чтение?
Я глянул, чем кончается. Кончается тем, что Саня, 31-нолетний, раздваивается на автора и Саню, который с Лекой (Электрой) за спиной, в качестве будущей жены, укатывает на мотоцикле с глаз автора.
Эта Лека не зря маленькой девочкой, соседкой, кричала ему, что любит его лет 10 назад, и бросается ему на шею, да он её остановил, чувствуя себя, как прокажённый, ибо ему диагнозировали – поэтому слава деньгам пелась – какой-то грибок, такое венерическое заболевание. И он не дал ей прыгнуть себе на шею, тем спасши свои глаза, ибо ему велено после распальцовки несколько месяцев не поднимать больше двух килограммов.
Отлично. Больше я с дрянью дела не имею.
Вот собака! Пропечатано ж было на 4-й странице книги: “Серия “высокое чтиво””. Честно.
Купился я надписью на обложке: “Победитель конкурса “Российский сюжет”” и “Номинант премии “Буккер 2004””.
11 марта 2014 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
http://www.pereplet.ru/volozhin/207.html#207
На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |