Я каждый вечер, годами, слушаю украинский националистский телеканал. Знаю, сколько ненависти с него льётся десятилетиями. Я теперь вижу, как он показывает этот евромайдан. И когда мне прислали слушать эту песню на русском языке (а шла она с клипами, где муссировались кадры с нэзалэжнистью времён перестройки), я в четверть уха слушал и никак не воспринял. Параллельно лихорадочно искал, в каком году это сочинено. (Для меня ж дата создания имеет значения для определения скрытого смысла, если таковой в произведении скрыт.)

А нашедши первоисточник и дату, я стал читать и… старый человек… Ну понимаете. Потом я позвонил товарищу, знакомому с десятилетнего возраста. И сквозь… писать не хочется… прочитал ему. И он крякнул.

Мда. В 35 лет Коротич излился похожим на экзистенциалистское произведением. Экзистенциализм. То, что возникло в культуре Франции от позорного поражения от Гитлера.

Как, ещё со времён рождения романтизма, спасались от жизненных поражений все пасынки своего века? – Правильно: уходом в сверхценность внутренней жизни. – Вот и экзистенциалист. Только уже – в сверхценность всего лишь некоторых моментов внутренней жизни: любви и смерти.

Что Коротича ушибло? Что там провалилось к 1971-му? Оттепель?

“В 1969 году не был переизбран секретарем СП Украины, а также был выведен из правления СП СССР — по словам Коротича, за то, что он “сказал и написал что-то не то”” (Википедия).

Да не что-то… С ним случилось что-то масштаба поражения Франции… Воспринятого лично. Так лично, что ни до кого и ни до чего вовне не стало больше дела.

Да и внутри…

“Мину її i навiть не пiзнаю”. Когда-то любившую его… А он с ней только “був”…

Сына она родила. А считал и он его своим? Он так же значим для него, как тучи, проходящие над тополями.

“Мiй син тепер спiває на майданi”.

Всё – мимо теперь.

Нет. Кроме одной любви.

“З незабутою любов'ю”.

А может, и та – то же, что проходяшие тучи. В одном же ряду “З жалями”, с никчемностями…

Что теперь вспоминать? Что было, что не было… Всё теперь по инерции.

Взяло його у себе i вело ще”.

То есть и настоящести предсмертия нету! – Врали экзистенциалисты.

И никакой не экзистенциализм тут, а постмодернизм. Нет на свете того, что можно назвать идеалом.

Он хотел

Де тиша набивається у вуха”,

а, оказалось,

“поля за майданом не було”.

Или он же не узнал…

Так зато автор узнал.

Может, и подсознательно. Провёл же он своего старика через самые-самые миги его жизни… удач и неудач… бесчувственным, зато с одним оставшимся чувством: достичь тишины… нирваны и вне себя, не только внутри. Какой-никакой, а идеал всё же. Страсть, прямо. Отрицание суеты, майдана было почти полным. Почти… Счастье было так близко, так возможно… А оказалось, что НЕ было. Как у мотыльков, летящих в пламя свечи. И того не дано узнать. – Так старик же красиво прожил конец жизни! – И вот это столкновение счастья с несчастьем не даёт ли – редкий случай – переживание отсутствия чего бы то ни было в ранге идеала.

Понятно, отчего Коротич с такой сластью громил власть в перестройку? – Ради реставрации капитализма? – Вряд ли.

Но индивидуалистом он стал.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/197.html#197

Меня просят сравнить стихи Коротича с переводом Мориц, с пением Никитиных…

Плохо всё по сравнению с Коротичем. Пение Никитиных – вообще некое торжество, благодарность, что жизнь БЫЛА. Таков уж у них тембр их голосов – жизнеутверждающий такой, светлый… Не им петь такой мрак, что выразил Коротич.

Да и перевод…

Переведи меня через майдан,

Через родное торжище людское

Туда, где пчелы в гречневом покое,

Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан, –

Он битвами, слезами, смехом дышит,

Порой меня и сам себя не слышит.

Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,

Где мной все песни сыграны и спеты,

Я в тишь войду и стихну – был и нету.

Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,

Где плачет женщина, – я был когда - то с нею.

Теперь пройду и даже не узнаю.

Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,

С моей любовью, с болью от потравы.

Здесь дни моей ничтожности и славы.

Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,

Где тучи пьяные на пьяный тополь тянет.

Мой сын поет сегодня на майдане.

Переведи меня через майдан.

Переведи...

Майдана океан

Качнулся, взял и вел его в тумане,

Когда упал он мертвым на майдане...

А поля не было, где кончился майдан.

1980 г.

Первое же слово у Мориц хуже. Старик – одинок по Коротичу. Ему не к кому обратиться во втором лице. Он к кому-нибудь обращается. Его у Коротича так никто и не взялся перевести: “Майдану тлумне тло / Взяло його у себе i вело”. Безлично. Как жил индивидуалистом, так и был кто возле него при конце. “Майдана океан” это ненужный поэтизм. То ли дело у Коротича – глухое поле майдана. Там полно людей, а к старику они все глухи.

И никакое оно не “родное торжище людское”, как у Мориц. Даже мать своего сына он не узнает – родное…

А разве можно сравнить “Туда, где пчелы в гречневом покое” и “Туди, де бджоли в гречцi стогнуть глухо”? – У Коротича так и слышишь пчелиный гул. А у Мориц есть что-то живое? У неё – сразу итог: покой. Умопостигаемое. У Коротича же – чувством постигаемое. Тихий гул живого по контрасту как бы рождает абсолютную тишину: “Де тиша набивається у вуха”.

Хуже и следующее: “Он битвами, слезами, смехом дышит”. Это “дышит” какое-то одобрительное. Многоцветье жизни, мол. Органичность существования майдана. А у Коротича: “Де все святкують, б'ються i воюють”. Оттенок надоедливости: “все”. Оттенок отстранённости “я” от “они”. Причём эти “они” аж брезгливо не упомянуты, и лишь чувствуются в глагольной форме действий.

То же и в следующем сравнении: “Порой меня и сам себя не слышит” и “Де часом i себе й мене не чують”. Причём у Мориц какая-то абстракция – не слышание себя майданом. А у Коротича это ж неназванные “они”, люди. Оттенок мошкары проскальзывает. Отношение старика к ним сверху вниз.

Ненатуральность у Мориц, как началась, так и длится: “Где мной все песни сыграны и спеты”. Зачем такая активность песням? Естественнее у Коротича: “Де я спiвав усiх пiсень, що знаю”.

То же дальше: “и стихну”. “i там сконаю” - проще. А слова: “был и нету” у Мориц - это итоговое переживание от стихотворения Коротича, названное словами. Коротич, умолчанием, даёт восприемнику подвести итог. И именно так и поступает художник. А Мориц тут выступает как иллюстратор.

Строка: “Где тучи пьяные на пьяный тополь тянет”, - откровенно плоха. У Коротича же соответствующая строка резко изобразительная: “Де на тополях виснуть хмари п'янi”.

Ну и ударный глагол у Коротича “не було” в конце, что здорово, а у Мориц – не в конце, что слабо: “А поля не было, где кончился майдан” и “А поля за майданом не було”.

Ну всё-всё у Мориц хуже, чем у Коротича.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/197.html#197