Я когда-то стал писать об искусстве (самообразовавшись, конечно) из-за возмущения искусствоведами. В первую очередь теми, кто убегал в биографию художника, только бы не обсуждать детали его картин. Давно это было, полвека назад. Теперь если б я начинал, и что б меня возмутило – это смакование стоимости картин.

И вдруг – уж и не знаю, каким образом (может, от того, что я надоел сам себе) – мне захотелось поискать в первую очередь что-то биографическое, чтоб так, “низко”, подпереть то смутное, что мне захотелось написать о картинах Юстины Копаня, аж пучащихся от переизбытка масляных красок на холсте.

Мне вспомнился один случай от этого переизбытка. Тоже почти полувековой давности.

Я только что женился. Еле уговорил выйти за меня. Она хотела от меня обещания, что мы уедем жить в глушь, в Сибирь, на Север, чтоб не было комфорта. Потому что комфорт - это предательство коммунизма. Наверно, она имела в виду формулу “каждому - по разумным потребностям!”. Которую стоящие у власти коммунисты заменяли обратным лозунгом: “Догоним и перегоним США по потреблению мяса и молока на душу населения!”. Всех совращала царящая кругом эра Потребления. А я свою жену, привезя к себе в город, вырвал из деятельности по воспитанию в людях мужества, нужного в общественных битвах за коммунизм. Она воспитывала… туризмом. Физическими трудностями. Опасными для жизни походами для себя и не без трудностей – для организовываемых ею других. Они её там, в её городе, называли Мать. А тут она – после работы – оказалась без дела. И я, жалкий тип, чтоб унять её тоску, организовал воскресный пикник на озеро, куда было сколько-то проблемно добраться. – Добрались. Мои знакомые, две пары, и две её сослуживицы - 8 человек. - Наелись, напились (в меру), наигрались, назагорались. Один придумал пить чай по горло в воде. Извне холодит, а изнутри греет. – И вдруг мне стало так противно. От пресыщения. Что захотелось ото всех убежать.

Это я вспомнил от переизбытка масляных красок на пейзажах. И полез искать биографию Юстины Копаня. И обрадовался от первого же, на что наткнулся:

"Искусство это мое убежище…” (http://infoglaz.ru/?p=36086).

Значит, я правильно почуял…

Но то, что я почуял, мне стыдно называть. Я собственно потому, наверно, и захотел подпереться чем-то более материальным, так сказать, чем вытягивание из своего подсознания словесного намёка на то, что я почуял.

Мне легко стало вытягивать из подсознания. У меня в сознании есть целая сложная схема идеалов. И мне достаточно перебрать их (их, если типов, немного), как мне почти сразу становится ясным ответ на внутренний вопрос, чем вдохновлён был художник, создавая то-то или то-то.

У Юстины Копаня ж не только избыток краски, а и какая-то завороженная тишина. И обездвиженность.

Согласитесь, что даже взметнувшиеся вверх брызги прибоя как-то замерли. И волны, хоть и с пенными барашками, замерли. И чайки не летят, а висят. И лучи, как ни рвутся сквозь тучи – бессильны. И как ни всклочена трава на морском берегу, она словно окаменевшие узоры. То же и с красными кустами над водой во второй репродукции. И даже узоры струй в воде какие-то не изменяющиеся. Они как потёки масляной краски, засохшей. Не образ текучести, вода, а сама высушенность краски образ чего-то. И то же со многими сотнями листьев в третьей картине. Они все – отдельные и не шевелятся. Как загипнотизированные луной. И как-то оцепенели волны лунной дорожки. – Иномирие какое-то. Все художники считают достижением как-то передать движение. А Копаня – наоборот. Выставляет вперёд засохшие массы масляной краски. И от такой неожиданности представляешь себе довольно неожиданное мировоззрение, этому соответствующее. Что-то среднее между пассивным и активным демонизмом, между чем-то буддистским, бесчувственным, и метафизически посмертным, ницшеанским. Не пейзаж своей прекрасной души, как у бегущих от плохого-преплохого внешнего мира романтиков, а нечто гораздо более разочарованное действительностью, и даже красотой своего внутреннего мира неутоляемое.

Парусник и играющие волны свободы всегда был любимым образом бегства из общества для несчастных романтиков.

Так Юстине, наоборот, повисшие паруса и какая-то остекленевшая вода стали образом, далёким от романтизма. – Это сколько ж времени должно было быть так безветренно, чтоб морская поверхность стала зеркальной? Остались последние случайные крохотные волночки на зеркальной глади воды. А чайки – не птицы, а какие-то бесплотные символы. И небо какое-то очень нехорошее. Тяжёлое. Хоть там и не тучи, а какой-то сгущающийся мрак.

Ближе всего к некой нирване, по-моему, это:

Тут, правда, нет этой тяжести мазков, столь характерной для художницы.

А когда она есть – застывает всё движущееся.

И этому иномирию можно не давать названий. Они тяготили б. Наводили б, разные, на какие-то оттенки смысла. А какие могут быть оттенки в иномирии? Будь к земному без участья…

Моя жена разочарованием в провале левого шестидесятничества во времена после хрущёвской оттепели не была побеждена – она в глуши хотела отлежаться, залечить раны, передать свою душу детям. Я ей всё испортил. Юстина тоже не побеждена, хоть Польша вложила очень большой вклад в провал лжесоциализма, хоть поляки первыми бросились в Рынок и в западную ипостась общества потребления. Солидарно бросились. Во главе с Валенсой. – А вот Юстина оказалась исключением. Правда, не коллективистским, как моя жена, а индивидуалистским. Но – исключением.

И надо совсем не обращать внимания на то, что о своём творчестве она говорит словами:

"Мои работы отражают мир, каким я его вижу, все мои чувства, людей, которых я встречаю и люблю, природу, которой я восхищаюсь, и вещи, которые меня окружают и влияют на меня. Человек основной источник моего вдохновения, это главная тема моих работ. Особо мне интересна психология отношений, манеры, внутренняя жизнь человека и мир, который его окружает. Главное это передать атмосферу картины, кусочки моих воспоминаний так, чтоб зритель тоже смог их прочувствовать и понять” (http://speromelius.ucoz.ru/news/polskaja_khudozhnica_justyna_kopania_justina_kopanja/2014-10-11-278).

Это и естественно. Её ж сознанию на дан подсознательный идеал, которым она движима при живописании. А от неё хотят, кроме картин, ещё и слов. И она не знает, что, если б она умела сказать словами верно, то не смогла б так пронзительно живописать. У неё и в живописи-то ей характерная пронзительность не всегда получается (тот голубой гладкий мир с белой луной над озером). А верные слова: "Искусство это мое убежище…”, - это просто исключение, без которого не бывает правила. Прорвалось из подсознания… Как оговорка. Там же – в словах – дальше всё очень позитивное, здешнее…

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6082.html