Чувствую себя, как Дон Кихот. Неправды вокруг слишком много, а у меня нет воли проходить мимо, когда я думаю, что мне ничего не стоит прижучить. Вот касалось бы это современной живописи. Так нет. С нею я не подкован, как с живописью, про которую написаны прорывные разборы. Я имею в виду работу Н.Н. Александрова “Стиль модерн” (http://alexnn.trinitas.pro/files/2011/12/Stil-modern-ar-nuvo-4.pdf).

Лауреат Нобелевской премии по медицине Кандель Александрова явно не читал. И мелет чушь в своей книге “Век самопознания”.

1.

Имеются в виду, наверно, всё-таки существа, а не существо.

Другие пишут в том же русле:

На изображённое смотреть противно, а не эротизм… Но Кандель хотя бы “текстуально” без натяжек конкретен ("темно-синее существо”). Всё-таки учёный.

2.

3.

Должен признаться читателю, что поводов злиться на Канделя у меня так много, что я в растерянности, оспаривать ли его немедленно при появлении раздражителя в читаемом тексте, или сперва классифицировать. – Нет, я не справлюсь со своей злостью – буду писать, как бог на душу положит.

Моей идеей-фикс является обнаруживать, каким подсознательным идеалом (то есть чем-то обязательно позитивным с некоторой точки зрения и если подсознательное удаётся критику перевести в своё сознание) был движим художник при создании конкретного произведения путём создания конкретных элементов произведения.

Чем-то подобным движим и Кандель. Более того, название его книги состоит из двух предложений. Второе: “Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней”. Но каким-то странным образом он – пока, по крайней мере – пишет так, что ясно, что он выявляет не бессознательное, а, наоборот, осознаваемое.

Я это могу даже и использовать. Осознаваемое выдаёт Кандель, опираясь на конкретику “текста”. А подсознательное (да простится мне привычное мне, но не употребляемое в психологии слово) буду выдавать я. И опираться я буду не только на конкретику текста, не замеченную Канделем, но ещё и на общие рассуждения об истории духа на рубеже XIX и XX веков в Западной Европе.

А там и тогда было засилье серости из-за перехода центра революционности в Россию. Высокие идеалы себя изжили. Развился натурализм-безыдеалье. Даже самые бедные и голодные (импрессионисты) всё равно принимали действительность – абы какую. Ну так от нетерпимости к этому одни ударились в, так сказать, сверхвверх (в символизм), а другие – в субвниз (в ницшеанство).

Это второе мне повезло понять как такую крайнюю альтернативу действительности, - иномирие, - которое аж похоже на иномирие христианства и символизма, но… принципиально недостижимо, только помыслить можно, да и то каким-то кривым, что ли, образом (Вневременность, Апричинность…). – Эти Абсолюты (позитивные!) в таком, абсолютном, качестве оказываются не только редкостью, но и подсознательны.

(Что не доказуемо, но вероятно.)

И только резкость неприятия действительности остаётся осознаваемой (так оно, неприятие, и не позитивно как раз, а негативно).

И – пожалуйста (если вам двух предыдущих мерзких репродукций мало):

Тут мерзки только пальцы. Но я не из-за них обращаю внимание, а из-за текста (опять):

Так если этот Элсен прав, то перед нами не произведение искусства. Для меня. Принявшего определение неприкладного искусства Атанса Натева: непосредственное и непринуждённое испытание сокровенного отношении человека с целью совершенствования человечества.

Нарушена непринуждённость (если верить Элсену, повторяю): рисунок призван вызывать половое возбуждение. И получается уже не испытание, а жизнь. Ну, разве что, всё-таки это произведение графическое, то есть с сильной условностью (нет иллюзорности “как живое”), и поэтому принуждения, как в жизни, всё-таки нет. Но человек молодой – не как я, 80-летний – возбудится-таки (если верить Элсену). И тогда это – произведение прикладного искусства (призванного усиливать знаемые эмоции, здесь – полового возбуждения). – Так я и против восхваления прикладного искусства тоже. Я, повторяю, за неприкладное (со следами подсознательного идеала). И данное – из-за силы и осознанности – неприкладным никак не сочтёшь. – То есть “фэ”, пока не будет общепризнано, что неприкладное ценнее, чем прикладное.

И Браун, и Кандель, и Элсен манифестируют позитив побуждений художника:

Но это, по-моему, как бы хорошая мина при плохой игре. Мина перед самим собой. Самообман.

Мне вспомнился фильм Салтыкова “Председатель” (1964). Измученный борьбой с догматиком эмгэбэшником, всесильным в послевоенное время, всё же верит, но уже не в партию а в то, что, мол, несмотря ни на какую усталость (а послевоенные колхозники работали адски) Манька все-таки пробуждает желание в Ваньке, и он идет к ней.

Позитив побуждений на стыке XIX и XX веков в Западной Европе мог быть только подсознательным и только у несчастных, бедных и туго признаваемых импрессионистов. Они доходили до воспевания просто существования… того материала, из которого творили: самих линий, если это графика.

Причём самообман присутствовал и тут:

Если Кандель это написал от имени Родена, а тот, если так и говорил, то говорил он о точности, а получалась – каша линий, их как бы самостоятельная жизнь. Что и восторгало Родена, подсознательно исповедующего торжество любого существования.

Самообман же Климта, творящего в стиле модерн, состоял в том, что для него на самом деле позитива в Этом мире не было. Отрицал он всё. И радикально. Говоря (если он говорил) все те позитивности, какие я выписал о нём у Канделя.

И есть у меня доказательство. Самое маленькое – в последней здесь его репродукции (я подчеркнул те слова выше): мерзкие пальцы. Это пальцы скелета, а не женщины.

И тут вступает вышеупомянутый Н.Н. Александров: неживое нарисовано, как и у импрессионистов, живым (складки платья в рисунке “Женщина в кресле”), а живое нарисовано мёртвым.

Посмотрите на трупные пятна на теле Данаи, на то же в “Надежде” и на синий оттенок лица в той же “Надежде”.

Я не зря писал с большой буквы Этот мир. Идеал Климта – не Этот мир. Иномирие. Отличающееся от христианского и символистского. Те – благие какие-то: бестелесное Царство Божие, облачное Нечто… И они в принципе считаются достижимыми. А ницшеанское – нет. Над Добром и Злом. И помыслить о нём едва ли возможно. Тем более позитивное чувство – иметь ТАКОЕ за высшее.

Это, правда, я уже выразился, словно осознан идеал. Но осознать ТАКОЕ можно только критику, а не творцу. (И слава богу, а то б творение сразу стало иллюстрацией, а не чем-то художественным. Уж не знаю, как, но мы бы почувствовали. И не смогли б воздать Климту хвалу – за умение выразить невыразимое.) И… такой особый, с позволения сказать, критик, я, по-моему имею право Климта хвалить, хоть непосредственно глядя на его вещи испытываешь гадливость. (Потому Канделю, знающему про гадливость, и понадобилось столько позитивной патоки вылить по поводу модерна.)

Надо признаться. Я подгонял факты, если говорить об этом самыми плохими словами. Не все эротические рисунки Родена со множеством разбредающихся линий.

Не всюду в рисунках у Климта пальцы выдадут, что они скелет.

Можно ли мне простить? – Я думаю, можно. Есть понятие нехарактерное. – Вот я нехарактерное и отсеял.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/5971.html