Недогматизм.

А догмы, - я б хотел, - чтоб были приняты мои.

(Я хочу говорить о Климте.)

Одна догма, что большие художники выражают свою философию жизни. Другая, что большие художники средства для этого выражения находят подсознанием. Третья, что философии эти (одним словом – идеалы) упорядоченно можно расположить между двумя ценностными полюсами: коллективизмом и индивидуализмом.

(Догмы – плохое слово. Красивее – аксиомы.)

Из последней аксиомы какую можно вывести теорему: 1) что Свобода – это коллективизм или 2) что Свобода – это индивидуализм?

По-моему, каждый согласится, что вариант 2 – верный. Ну какая может быть с большой буквы Свобода при необходимости согласовывать свои поступки много с кем? Там молиться надо не на Свободу, а на Порядок.

И вот я читаю, что у Климта "жажда абсолютной свободы" (http://smallbay.ru/klimt.html). А не противопоставлены ей слова: "в контексте символизма как выражение недостижимого мира, стоящего над временем и реальностью".

Так я вою от возмущения.

Потому что кроме совершенно справедливо охарактеризованного символизма, есть и противоположное нечто, тоже требующее выражения "недостижимого мира, стоящего над временем и реальностью".

Читатель, если вы выше согласились, что все ценности лежат между коллективизмом и индивидуализмом, то куда вы поместите религии спасения? Нет, не любую, а именно христианскую? (Климт всё-таки австриец, и давайте рискнём думать, что он компетентен в христианстве, а не в, скажем, буддизме.)

Это ж религия. Ей привержены миллионы. Богослужение совершается в храмах, приспособленных для множества людей.

Я очень испорчу истину, предложив отнести христианство ближе к коллективизму и Порядку (Божественному Порядку в последнем итоге), чем к индивидуализму и Свободе?

Ну. А что противоположно Богу? – Дьявол. Царь познанья и свободы, враг небес, зло природы, - как сказал поэт.

Если правда, что во времена Климта был кризис христианства, то понятно, почему в это же время жил величайший враг христианства, Ницше. Ницше, грубо говоря, оттого и сошёл с ума, что имеется факт "недостижимого мира, стоящего над временем и реальностью", - мира, являющегося царством Дьявола на небе. На земле Дьявол уже царствует, и это по`шло, а вот на небе…

Собственно и символизм, - из-за того же кризиса христианства, - был не христианским. Это была, если с точки зрения веры, квазирелигия. Скажем, такой символист, как Метерлинк… "Метерлинку кажется, что мир, созерцаемый не религиозно, а научно, еще более непостижим, бесконечен, мистичен, и отраден, и даже более нравственен. "Не удивительно ли, — спрашивает он, — что, несмотря на ослабление религиозного чувства, сумма справедливости и доброты, а равно качество всеобщей совести не только не умалились, но еще несравненно возросли?" Метерлинку даже кажется, что религиозность противна истинному мистицизму" (http://www.gramotey.com/?open_file=1269085114).

То же и с ницшеанством: он не Чёрта имеет вместо Бога, а нечто мистическое над Добром и Злом.

И если стиль модерн, которому принадлежит Климт, вдохновлялся ницшеанством (а это признано), то к Климту нельзя применять слово "символизм".

(Понимаете моё бешенство? Ну если я, красно говоря, всю жизнь посвятил расстановке художников по полочкам этажерки ценностей, где верх – даже сверхверх – положен символизму, а низ – даже субниз – ницшеанству.)

Так если до символизма господствовал натурализм, и символизм от него рванул… То как должен себя вести модерн, если он – враг символизма? – Правильно. Он не станет чураться натурализма. И я, конечно, не соглашусь с логикой ввергшего меня в бешенство:

Тут вот от натурализма – волосы, чуть не до волосинки выписанные. А от орнамента – пятнистость кожи. Аж нездоровым чем-то мерцает она, если натуралистически её рассматривать. Но если натуралистически – не получится впечатления "недостижимого мира, стоящего над временем и реальностью".

Иное дело – такая сентенция: "фон – активнее фигуры. Неживое живёт активно, живое мертвеет и застывает" (Александров. http://alexnn.trinitas.pro/files/2011/12/Stil-modern-ar-nuvo-4.pdf).

Я вынужден идти от догм. Модерн – очень странный стиль. Естественным порядком его не поймёшь. Нужны всякие вводные.

Теперь проверяем.

К фону, конечно же, относится материя (неживое по идее) и, пожалуй, золотой дождь-Зевс, который непосредственно живым (сперматозоиды) не воспринимается.

В их живости, - после сентенции, - убеждать не надо. Впрочем, можно: эта дробность, эта глазастость орнамента на ткани, эти головастики с хвостиками капель дождя-Зевса… Но не только. Ещё – цветовой контраст: "оранжевого и сине-фиолетового… коричневое (на базе оранжевого, сильно погашенного тёмным) и белое" (Там же). Контраст как-то оживляет.

А вот трупные пятна на коже Данаи теперь оправданы "заданием" мертвить живое. Но не только. Хищная судорога пальцев из-за оргазма сделана ж как жест скелета!..

Всё это вызывает "напряжённое беспокойство (невозможность выбора)" (Там же). То есть является образом "недостижимого". Причём как-то связанного со смертью (не с потусторонней же жизнью, как в религиях спасения). Полагаю, если поддаться внушению Александрова, то суть "сказанного" Климтом нашему подсознанию – "страшновата".

Но и сверхтонко это. Кого-то не убедит.

Безоговорочно мёртвость живого и живость неживого видна тут.

Тут, по-моему, не только отвратительно кожное заболевание на правой (да и на левой) руке, но и подбородок подозрителен, и щёки… И взгляд – вряд ли живого человека. И уж совершенно мертва какая-то беременная женщина справа (глядя от нас) с распушенными волосами.

О какой-то огненной живости одежды можно и не говорить.

Неуютно в этой жизни. Но доводит ли это до предвзрыва желания иномирия?.. - Не знаю. Мне, возводящему всякие штрихи и цвета в ранг образов идеала, любопытно. Но непосредственно что-то не действует.

Виноват ли я?..

Вот тут

пленительная жуть как-то ощущается непосредственнее. – Женщина-вамп…

В волосах, - этом наиболее неживом в человеке, - независимая от человека жизнь (свобода от общества): эти переплетения отдельными волосками самих себя, эти петли… Для того волосы и нарисованы во многом как отдельные волоски.

Но мало того – штриховка теней осуществлена отдельными – наоборот – прямыми линиями.

И читаем у этого пронзительного идеолога Александрова: "Прямые линии, симметричные идеальные фигуры встречаются только в кристаллах (в абиотческом)" (Там же). Так если из жизни бегут, то почему б не аж в абиотическое. Лицо ж… Живое… Вот и мертвить его кристаллами.

Градацию принимаемого – отвергаемого Александров даёт такую: геометрические – сложные кривые – кванты-точки (мир социума как организма, состоящего из единиц). Социум отвергается больше всего.

Тогда вот такой пейзаж

столь же жутко притягателен как женщина-вамп.

И он, по-моему, вполне оправдывает непосредственное чувство зрителя. Этот образ доводящей до предвзрыва скуки-повторяемости вполне, мне кажется, подводит к жажде иномирия. Не зря Климт дальнее небо и облака на нём не сделал нудно квантовым: вон отсюда, из здешности, вон!

Вон в небо или в воду – только прочь от этого скучного, сытого бюргерства.

В порядке анекдотичности…

Александров в некотором смысле зря напирал на слово "квант": из-за существования теперь всем (или многим) известного понятия "квантовая теория". А по ней чего только не наблюдают в микро- и даже в макромире. По ней нет обычного для нас бесконечного дробления мира при рассматривании всё более мелких его частиц, чтоб при этом сохранялись те же законы физики, что в нашем обычном макромире. По этой теории весь-весь-весь мир (и микро-, и макро) это как бы индивид. Само понятие "квант" родилось тогда, когда стало понятно, что с дроблением что-то не то: нельзя бесконечно дробить, а, дойдя до кванта, дальше с дроблением осечка получается. Ты по элементарной частице ударяешь, а она не раскалывается на более мелкие части, а – пре-вра-щается в другие, чем-то похожие, на раскалываемую. Скажем, на две. И обе летят в разные стороны. Так сколько б они ни летели, они остаются в некой связи друг с другом. Причём, в связи мгновенной (не так, как в нашем обычном мире, где мгновенного дальнодействия нет, мол, а есть только распространение вдаль короткодействия, распространение со скоростью, не выше скорости света). Теперь рассудим: две частицы по нашей воле родились, разлетаются и в то же время остаются едины (что происходит с одной – мгновенно сказывается на второй), а в Большом Взрыве (который на днях даже папа римский признал) вся нынешняя Вселенная родилась из одной области, очень крохотной по меркам нашего, обычного мира. Ну? Понимаете? То есть всё во Вселенной как-то связано друг с другом, как те две частицы. Вселенная – индивид, а не коллектив.

И, порываясь прочь от нудного и скучного социума, ницшеанца куда тянет? Что это за иномир ему мерещится? – Это Индивид. Нечто без времени (время появляется только там, где различаются многие, скучные в одинаковости). Нечто без причинности.

А к чему в пределе приводит причинность? – К предопределению. То есть, коллективное – предопределено, а индивидуальное – нет.

Вот вам и то, с чего мы начали – с полюсности: Свобода (для индивида) – Порядок (для коллектива).

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/257.html#257