Сегодня мне стукнуло 85 лет, и я держу марку последнего моего времени: честность!

Для меня когда-то не было душевно ближе человека, чем двоюродный брат, Фима Кинбер. А потом мы стали идейные антиподы. И, не исключено, что я довёл его до смерти. Смотрите сами. (Мне только очень жаль, что не сохранил ту ссылку…) В США открыли, что рак мозга коррелирует с нечестностью. Что-то там нечестность в мозгу образует в виде нейронной сети, и та вредит жизни особи. А я вскоре после его эмиграции в США – в результате начавшейся интенсивной электронной переписки – выяснил, что он американцем стал ещё до эмиграции. И мы стали жёстко спорить. Он никогда не признавал своей неправоты. А был сплошь неправ. И вот – умер от рака мозга.

Жена его, Рина, в споры не входит, но полностью на стороне антисоветской, с мужем. И в третью годовщину его смерти сочинила стихотворное обращение к нему и своему поколению и, вот, прислала мне. А я – другое поколение, на 10 лет старше, до войны родился, просоветский, хоть был стихийный левый диссидент, за настоящий социализм, без тоталитаризма, точнее – с отмирающим государством. Которое спасло, признаю, не будучи отмирающим, весь мир от нацизма. Эти двое точно б не родились, не будь тоталитаризма и победы его над Германией.

И я, как человек разбирающий произведения, претендующие называться искусством, почувствовал себя обязанным как-то на эти стихи среагировать. Тем паче, что 6 четверостиший из 28-ми там посвящено Высоцкому (понимай по-ихнеиу, правому диссиденту, когда он был левым), а скоро-скоро день его рождения и хорошо б как-то помянуть.

Итак.

Я жестокий человек перед произведениями, претендующими считаться художественными. Обжегшись на молоке, могу дунуть и на воду. – Мне кажется, что здесь нарочно многое что сделано непонятным. Люди чуют, что понятность – это плохие стихи. Ну и мутят авторы. Но общий тон ясен: в общем – жизнь плоха. Советская. Война с немцами – плохо. Уничтожение немцами евреев за то, что они евреи – плохо. В Сталинграде госпиталь горит – плохо. (Что я знаю: его папа, врач, очень маленького роста, выхватил пистолет из кобуры и не дал дюжим разведчикам выкинуть из лодок раненных для своих дел, удивлённые такой храбростью, они сообщили наверх, и так он получил орден Красной Звезды.) Военные потери – плохо. Колыма за плен – плохо. (Что я знаю: его мама, тоже врач, удрала из плена за какой-то час до прихода красных в лагерь и пешком дошла до родного города, уже освобождённого, там пошла в комендатуру и всё рассказала, её пожалели и просто отправили снова на фронт.) Хрущёвская оттепель – хорошо. Колоссальные развалины города больше чем через 10 лет после войны – плохо. Пацаны подрываются на минах – плохо. Одноклассница хорошенькая – хорошо. Только на как-то незаглушенной “Немецкой волне” по радио можно узнать правду – плохо. Кампания против врачей-вредителей, евреев, и ожидание ареста с приготовленным чемоданчиком с вещами – плохо. Дворовый футбол – хорошо. Запоем научно-фантастиические книги – плохо, ибо это от затурканности духовной. Бегство в науку – хорошо и плохо; плохо, потому что бегство от плохой жизни. КВН, Битлз, Высоцкий – хорошо, но и плохо, ибо форточки в душной комнате. Понимаемый как антисоветчик ещё Высоцкий – хорошо. И ещё. И ещё. (Что я знаю: и за границей его всё слушал и слушал, как только вёл легковую. Чуяло подсознание, что всё не так, ребята.) И смерть.

А заставка – судьба достойная печальной музыки и родина, бывший СССР, материально покрытая знаками воинской славы на минорном фоне, а по сути, беспамятная.

Что последнее значит: Антироссия в бывших советских республиках, или у эмигрантов из всего постсоветского пространства на Запад?

Материал для стихов – это его ей рассказы о себе до его встречи с нею. Что это за гордая девушка в гестапо, гетто, восстание там с последовавшим окружением и старшина, сосланный на Колыму – я не знаю. Это его не касается. Разве что приплетено ради поколения, что в заглавии. Впечатление – пришей кобыле хвост.

Коробит вот это место:

Он не пил, не умел драться и избегал драк. И был большой рационалист.

Правда, это, возможно, характеристика пьющего страстного Высоцкого, которого он обожал, может, по противоположности себе, и что она в нём поняла и ценила за порыв хотя бы.

Ещё коробит. Если я смог придумать логику для своей вины в его смерти (не дрючил бы его письмами за духовное предательство родины, исчезнувшего СССР – у него б не стала опухоль в мозгу), то её покаяние, что не удержала его от смерти, или фальшь (ибо что она могла?), или мистика, что не любила его – вот он и ушёл.

Но бедный Высоцкий… Догадывался ль он, что его так извратят: до всего лишь форточки в душной комнате тоталитаризма?

В общем всё понятно. Что плохо, ибо означает, что это, если и искусство, то прикладное, приложенное к разбиранию нюансов ностальгии по плохой родине, усилению негативных переживаний касательно и самой ностальгии, и плохости родины, ну и ещё предназначенное бередить рану всего лишь заинтересованности этим человеком, как хорошей парой ей, когда они познакомились, - заинтересованности всего лишь.