Предположим, что Якимович прав, что:

"Живопись Кандинского после 1915 года — это именно живопись [иного, чем прежде] человека…” (ЖЗЛ. Кандинский).

Если, по Якимовичу же, до того у него был расцвет… И если я правильно его понимал (см. тут), как торжество Беспредметности даже над самыми бестелесными тенями жизни в Этом мире, над человеческими эмоциями, выраженными всего лишь протяжённым патетическим цветом и порхающими линиями… То скатывание с этой высоты будет возвращение к выражению нуды суеты Этого мира, лишённого протяжённой патетики цвета и порхания линий в пользу привязанности их опять, как прежде, к предметам и сюжетам, осмеиваемым "условным театральным антуражем” на темы, самые… святые для русских, среди которых он опять оказался. – Что это? – Это каша "доабстрактных “исторических фантазий” с всадниками, дамами и царевнами, церковками”. "В Третьяковке к этому разряду картин… принадлежит известная картина Кандинского “Святой Георгий и змей””. (Да простит меня Якимович за такое препарирование мною его текста, но что делать, если он на 99% не прав.)

В чём можно увидеть негативизм ко всему-всему? – В мраке, каким окутан Святой Георгий. Силён он не святым духом, чему символ тончайшее копьё, а материально – копьё толстое. А ножки его какие-то хиленькие. Конь под ним Змея испугался, встал на дыбы, а не скачет вперёд. Сами передние его ноги, какие-то слишком длинные, его не пускают. Змей в выгодном положении – в пещере и за какой-то засекой. Просто к нему не подберёшься. Змей смеётся над Георгием. А по нём плачут деревья. Небесный Иерусалим какой-то суетливый вид имеет. Спасаемая святым девушка не смотрит, как он это сделает. Дерево за неё это сделает? И всё в каком-то мельтешении суетливом по цвету. Какой цвет где? Всюду – не ясен, всюду – в дробных пятнах смешанного тона. – От-вра-тительно всё и достойно только одного – бегства из Этого мира в какое-то иномирие. Метафизическое. Где нет предметов. Но выражено это – через отрицание сущего.

Мне вспомнился советский анекдот… Приходит один наниматься на работу в милицию. “Видишь столб?” - “Вижу”. – “Придерись к нему”. – “За что? Он же столб?” - “Смотри. – Стоишь тут… Окопался, контра… Связи навёл…”.

Или как Мартин Иден сделал вывод, став культурным, что всё со всем можно связать…

Но у Якимовича хуже. Третье Пришествие как идеал Кандинского выглядит совсем как пришей кобыле хвост. Непосредственное чувство говорит, что Кандинский скорее смеётся над любым вариантом религии, чем наоборот.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/predpolojim-605f5f3e96354e3b8a4ea4c9