Отсутствие характеров.

Действительно. Не о бесхарактерности ж Георгия речь в рассказе: не сумел взрослый человек удержать себя от совращения несовершеннолетней. И не о бесхарактерности ж податливой девочки. Они оба просто никакие.

Грустная беспомощность.

В самом деле, вляпались оба в житейском смысле.

Выдуманная психология.

Ну да. Ему - вдруг взбеситься на ровном месте, как говорится. Ей – провидчески, видно, понять, что такое "вдруг" будет у него всегда. Что-то больно умна.

Сочиненные ситуации.

Начать искать рынок в чужом городе, не спросив предварительно, где он. Не найдя, хотеть вернуться домой, а не спросить. Намереваться впредь, спросив, аж что-то рисовать по ответу.

Сочиненные страдания.

Критикесса женщина. Ей виднее. Уже после падения, так сказать, купаясь в счастьи, станет ли девочка жалеть, что не предупредила соблазнителя, что она несовершеннолетняя? Может, и не станет. Акселерация ж на дворе. Или: типично ли желание через три года жениться при широком распространении курортных романов на три недели?

Наверно все верно.

Но верна ли авторская самооценка: "Мой рассказ находится где-то посерединке, ближе, пожалуй к зарисовке". Чем к психологическому произведению.

Я обращаю внимание читателей на вакуум вокруг героев. Ни одного человека, кроме этой пары. Тень матери отвечает, что нет дочки дома. Город, вроде, безлюдный. Пустота на пляже. Встречаются тайно и не в общественных местах, чтоб не донес кто-то родителям, надо понимать. Но все-таки что-то нарочито безлюдно тут. Разговоры какие-то бессодержательные. Любовь – не любовь, собственно, а автоматическая половая тяга. Нет любви.

А что если это антипсихологическая вещь? И Калашникова это сама недоосознает? Что если она "игнорирует мир за [рассказочным] пространством" (Куми Татэока. Театральное представление как остранение вербального строя пьесы. В сб. Русская культура на пороге нового века. Sapporo, 2001)?

Там у Татэоки написано, что классика русская, - а она психологическая, - дышала мессианством России. А оно потерпело крах.

Там по поводу театра писалось (я потому при цитировании и заменил слово "театральным" на дикое "рассказочным":

Нет ничего достойного, в смысле. Пофигизм. Постмодернизм.

Не может ли быть, что именно в этом направлении и эволюционирует Калашникова?

Но.

Не является ли у нее вакуум вокруг героев, выдуманность ситуации, психологии, бедность языка чем-то лобовым (как у других – внушение, заражение)? То есть, является ли этот рассказ нехудожественным? Или в нем есть скрытая противоречивость, и он художественный?

На простое ж читательское сочувствие (или его отсутствие) полагаться ж – ненадежно…

Скажем, заставляет нас Калашникова изживать эротическое переживание, рисуя и не дорисовывая (зарисовка) любовные отношения.

Выготский называл все эротические стихи исполняющими такую функцию. Изживания.

Однако он же замечал, что любые стихи несут в себе противоречие тактирующей и фразирующей тенденции – ради ритма. (Сочувствие – другое сочувствие – катарсис.) А ведь нынче не всё то искусство, что есть стихи. Мало теперь микроскопического, так сказать, противочувствия-катарсиса. Он есть во многих просто, так называемых, художественных средствах: метафорах, антитезах…

Я царь – я раб – я червь – я Бог!

Надо ж, чтоб микроскопическое смыкалась с макроскопическим.

Вряд ли Татьяна Калашникова и эротику в своей тяге к пофигизму дезавуировала: что-то возвышено у нее, например, совращение несовершеннолетней.

Единства, вроде, нет.

Я, во всяком случае, не решаюсь, в результате, окончательно судить. Но, вот, считаю стоящим свое ни бэ, ни мэ публикации.

Впервые опубликовано по адресу