Все встречались с рифмоплётами. В их произведениях есть противоречие: фразирующее произношение сталкивается с тактирующим. А никакого особого впечатления на вас творение не производит. – В чём дело? – Я думаю, в том, что это не новость – такое противоречие. Банальность. Ничего глубже за ним не лежит. Вот вам и плевать на прочтённое.

То же, по-моему, происходит с прозой графоманов, только на другом материале.

“…весь ход развития сюжета дается читателю как прошедшее, которое одновременно является как бы настоящим, и условное, которое одновременно является как бы реальным” (Лотман. http://yanko.lib.ru/books/cultur/lotman_semiosphera.htm).

Тоже противоречие. Но если ничего принципиально нового не происходит… Ну получает Ганс свою Гретхен… И сколько раз мы такое читали….

И смущённый Кабаков в романе “Старик и ангел” (2012) не показывает, как. А сразу, на 46-й странице (316-страничного романа) перескакивает в конец жизни своего профессора Кузнецова. Там – видения в забытьи перед клинической смертью, при ней и после возвращения из неё. Говорят, промелькивает вся жизнь… Вот Кабаков тогда-то и останавливается на подробностях перипетий типа Ганса и Гретхен. – Ну тогда я пропускаю всё это. И занимаюсь “как бы настоящим” – откровенным бредом. – Так и это ж скучно. – Кабаков и это понимает. И выходит из повествования:

Ну и что?

Он, вообще-то, много-много раз выходил непосредственно автором, только не так многословно.

Ну и что опять?

Дикий скачок мысли… Стихотворение 18-летнего Лермонтова:

Неужели Кабаков может тягаться пусть даже и с 18-летним Лермонтовым?!.

Ведь Лермонтов ЧТО написал? Что он против надежды на сверхбудущее. Потому что вокруг нет совершенно никого (не так, как был Горацио у Гамлета), кто б мог обеспечить минимум наследственности тому, коллективистскому (ибо антагонистичному клавдиевому индивидуализму, - антагонистичному, за который умирает Гамлет), - тому идеалу, за который хочется умереть лирическому “я” лермонтовского стихотворения.

То есть (мне так удобно; и так допустимо мыслить – из-за повторяемости идеостилей в веках) Лермонтов в этом стихотворении исповедует идеал трагического героизма, как Высоцкий. (Вот-вот и взойдёт… Та единственная цитируемость художественного смысла всего творчества Высоцкого.) Саркастическая интонация последней строки: “Что за блаженство, боже мой!” - говорит нам, что “я” против победы своих врагов в сверхбудущем.

Ведь это почему случится? – Потому, что “я” после смерти своей оставит жить толпу Мартыновых-Грушницких, подражателей жившему “я”. Тот “я”-коллективист, исповедовал презрение к льстецам-мужчинам и иудам-женщинам (всё индивидуалисткам). Но тот “я”-коллективист был склонен скорее “поболтать”, чем что-то против них сделать. Этак сверхбудущее никогда не сбудется. Следовательно, надо не умирать. Как бы “умереть” ни выглядело “веселее” разочаровавшемуся.

Не то же ли движет Кабаковым, всё не дающим умереть своему герою? Какому герою? – Всю почти жизнь ненавидевшему советскую власть, не бедствовавшему и после её свержения (когда бедствовали все не шибко крупные учёные, как этот профессор Кузнецов)… Какому герою? – Теперь, около клинической смерти, прозревшему, что вся прошлая жизнь была ерунда…

Это как я. До приобщения к интернету я смирился, решил, что пишу для будущих людей. И был спокоен. Как Мартыновы-Грушницкие. А с приобщением… Стал же просто воителем за повергнутый коммунизм. Мало, что повергнутый был за неограниченный материальный прогресс, а мой, пардон, новый – против неограниченного. Так ведь основной слоган остался прежний: “Каждому – по разумным потребностям!” (Только слово “разумным” перекочевало из дополнительных к основному слогану предложений в основной.) Если того же Высоцкого тянуло от трагического героизма с его наивным оптимизмом (вот-вот и взойдёт!) в сверхисторический оптимизм (как и творца “Гамлета” из первого периода своего творчества во второй), то меня – наоборот. (Не потому ль и “мой” Высоцкий со временем у меня уточнился в таком же направлении: сперва я его понимал, как сверхисторического оптимиста, а потом стал – как наивного?..)

Ну как я мог не отозваться на писанину Кабакова, когда у него такое:

“- Нет уж, не взял меня [КГБ-шника в прошлом] Чёрт, это ты зря, профессор! Совершенно не собираюсь служить Дьяволу! Напротив, мы всё сделаем, чтобы Князя тьмы свергнуть и установить повсеместно дружественные прогрессивные режимы. Социальное государство, возрождение традиционных национальных ценностей, добро торжествует… В общем, как говорило наше, если б не фальсификация, имя России, любов [без мягкого знака у Кабакова] побеждает смерть”.

Я ж тоже считаю тихонько, что Путин – это замаскировавшийся коммунист моего, извиняюсь (базирующегося на ограниченность прогресса), пошиба. И тоже хочет в последнем итоге Россию вырвать из власти Дьявола-Зла--капитализма, чтоб передать её Добру-коммунизму.

Как и у насмехающегося надо мною, получается, Кабакова в этом романе. Там же какая фабула? От успехов медицины всё больше людей не отдают Богу души (не умирают), а вытягиваются из клинической смерти. Души возвращаются от Бога. И – прямо к Дьяволу. Этак, вся к Дьяволу, попала более продвинутая в медицине Западная Европа. А для России есть шанс спастись. Ею правит дуумвират Инспектора и Инструктора. Они единогласно (из двух голосовавших) избрали профессора Кузнецова главой оппозиции. Потому что у него отроду не было души (он был зачат в позиции “она - раком”). После его клинической смерти не было чему попадать в лапы Дьяволу. И – это шанс России. Ибо у профессора есть все шансы быть избранным в Президенты.

Ну как мне было не начать – ещё до окончания чтения – отзываться на этот вызов Кабакова лично мне. (Оно всегда так: произведение искусства воспринимается обращением непосредственно к тебе, но всё же удивительно, что и это произведение. Неужели таких, как я, полным-полно в России, а не являюсь я каким-то единственным ископаемым динозавром, как назвал меня в интернете кто-то прокапиталистический.)

Да-а-а.

Нет, я ещё не кончил читать. Я просто дошёл до объяснения, почему поручено заниматься возведением Кузнецова на президентское место бывшим кагэбэшникам. (Сюжетно: как ветеран КГБ – так это инфаркт у Кузнецова или предынфарктное состояние. И он видит невероятное: перспективу президентства или настоящую любовь непонятно когда и откуда взявшейся 45-тилетней санитарки Тани, причём настоящая любовь к ней у Кузнецова. Насмехается так Кабаков над бывшим лжесоциализмом и отсутствием в нём настоящей любви.) Так что за разгадка – про бывших КГБ-шников? – Не верность идее коммунизма у ветеранов КГБ, как можно было подумать. А просто они за “перехватим у байкеров промгаз”. Байкеры в этом мире кабаковского романа – это Путин и Медведев в реальной действительности (понимать надо, что лично им тайно что-то перепадает от промгазовских денег). То есть всюду – шкурничество, по Кабакову, и идеалов НЕТ.

Или есть? Мещанский. Ибо кагэбэшники разлучают Кузнецова с Таней, а та – до того – совершенно реальной осталась после выхода Кузнецова из больницы подлеченным.

Осталось две главы и Последнее слово автора.

Давно, давно спровоцировал Кабаков в читателе подозрения, что после клинических смертей у Кузнецова появилась душа. Вот и сейчас:

Банально? – Согласен. Согласен и автор, сам врываясь, аж с другим шрифтом, в повествование:

“Хрен тебе, а не прощение — это уж я, автор, говорю вам, уважаемый Сергей Григорьевич. За все платить надо, друг мой. Сейчас и заплатите, да еще скажете спасибо, что легко отделались”.

…

Хм. Я как-то, - спасибо Кабакову, - чувственно понял ду-шев-ность. Это вот эти разговоры любящего 72-тидвухлетнего импотента с любимой и любящей его (и ничего ей больше от него не нужно) сочной ещё женщиной:

Хм. И это не конец, оказалось.

А там совсем метафизика:

Нет-нет, Кабаков не впал в религиозную моду.

Не во что верить, - подумалось от имени Кабакова. - Идеалов нет.

С ума сойти…

Якобы утопившийся, ушедший из семьи (ради, вот оказывается, любви к другой) отец Кузнецова (мистическим, получается, образом нашедший его, живущего – ну кто это знает? – у мистически же образовавшейся Тани) пришёл, чтоб извиниться за то, что осиротил сына когда-то…

“Теперь [говорит любимая профессорского отца (до сих пор любимая!)], когда вы нашли свою душу, отец пришёл проститься с вами”.

Хэппи энд.

А до того профессорская жена позвонила, развод даёт… (Значит, полквартиры профессору отойдёт.)

Хэппи энд…

“Они [Кузнецов и Таня] умолкли и лежали молча.

Мда.

Просто это всё были мысли выздоравливающего человека: “…медсестра, полковник, мотоциклисты какие-то…”

Наполовину хэппи энд.

С абсолютно объяснившейся этой метафизикой – никакой не хэппи энд. Ибо идеалов всё-таки В ЖИЗНИ не осталось. Раз они в выдумке (тексте) есть.

Осталось ещё “Последнее слово автора”. Другим шрифтом.

А оно и не нужно. Им автор ещё раз доказал, что идеалов у него нет, что он – постмодернист. И, увы, опроверг автор мою уверенность в том, что наличие противоречий в тексте [например, здесь: 1) явное баловство с правилом Лотмана, что процитировано в начале, с составлением художественного текста и 2) сентиментальное наличие мещанского идеала в тексте) означает 3) выражение его подсознания. А оно, подсознание, если его “расшифровать” - будет тут такое: “идеалов не осталось”], - оно оказалось не подсознанием, а вполне себе осознанностью.

Разве что автор – артист в жизни. Сумел вжиться в роль писателя-постмодерниста так, что играл её вполне “ото всей души” (цитата из “Последнего слова автора”), пока роман писал. – Молодец.

Может, постмодернизм, как исповедующий отсутствие идеалов, неплохо подвергается вживанию в себя? (И это ж только НАЛИЧИЕ подсознательного идеала заставляет художника хвататься за противоречия, иначе не умея самовыразиться…) Во всяком случае, люди, знающие оранжевую литературу, не видят свежести в подкалывании тандема от, скажем, двуглавого орла, головы которого смотрят друг на друга. Во всяком случае, интервью Кабакова вроде бы сперва не показывает, что он постмодернист-пофигист. Вполне с идеалом человек. С прозападным? За индивидуалистскую свободу (против противополюса - порядка), против левизны (из которой исключается прудонизм, т.е. самоуправление, т.е почти свобода, но где-то проколлективистская)… Или не с прозападным? “…потом борьбу добра со злом и победу зла, после этого зло остается единственным объектом. Я не думаю, что общество разрушится, оно видоизменится. На Западе оно уже меняется…” (http://www.sinergia-lib.ru/index.php?page=kabakov_a_a). – Так что в результате? – “выхода нет”; “Все - это измерительные приборы, которыми ничего нельзя измерить”. – Всё-таки постмодернист… Хорошо, что каким-то образом он не понимает постмодернизм обычно, как пофигизм: “Вся эта ностальгия [по советскому] идет из телевизора, происходит массовое промывание мозгов… На этой ниве трудятся энтузиасты эстетских постмодернистских игр”. Хорошо это его заблуждение потому, что обеспечивает ему недоосознавание своего постмодернизма, что, в свою очередь, обеспечит противоречивость его выражения. И будет художественность. Хорошо его, судя по интервью, заблуждение относительно своего пиетета к христианству. – Тем лучше он от него откажется в произведении.

То есть серьёзно относиться к высказыванию художника вне пределов своего художественного произведения – не стоит.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/195.html#195