Механизм создания догматизма у меня такой. – Я насобирал искусствоведческих принципов, заметил, что они взаимосогласованы, нанизал на них целые гирлянды примеров и – стал думать, что у меня – истина в кармане.

Одна из взаимосогласованностей – особое, наверно, понимание слова “идеостиль”. Стиль ориентируется на внешние признаки, а идеостиль, по-моему, - на внутренний: подсознательный идеал автора.

А ориентация на внешние приводит к ерунде. – Например:

Предполагаю, что Сарабьянов в голове имел что-то такое из Сезанна.

А у Сезанна вовсе выражена не первоосонова, не материя и не одушевление их, а иномирие, как альтернатива Этом плохому-преплохому миру. И потому овалы торца столба и тарелки не подобны. Ибо не параллельны в этом иномирии горизонтальные плоскости. И потому не сойдутся невидимые за фруктами левый с правым ободками тарелки.

Особенно показательно искажение обычного пространства у Сезанна в продолжениях кромки стола, в центре заслонённой свесившейся скатертью. Кромка не продолжается! Смещена.

Но искажение пространства не заметны. Зато заметно такое искажение натуры, как обводка контуров тёмной полосой: яблок, сахарницы, складок материи: скатерти, полотенца, тряпки… Обводка издавна иногда переходила в живопись из рисунка и в живописи не кажется иномирием.

А кто-то, уважаемый, наверно, когда-то сказал, что Сезанн выражает повышенную материальность. – Всё. Догма. Все как попугаи продолжают утверждать то же.

Я не думаю, что Сарабьянов под якобы сезанновской утрированной материальностью подразумевал, что круглость стола у Александра Иванова какая-то сомнительная (справа вдали).

Мне кажется, что Иванов в этюдах драпировок пытался найти среднее между тем, что у него в “Явлении Христа народу” выражали люди, стихия психики, и тем, что выражала природа. Люди живут "как бы в странном междуцарствии” (Алленов. Александр Андреевич Иванов. Л., 1989). Подсознанием (в сознании не могло быть такой чёткости, как вы прочтёте дальше) Иванов “понимал”, что своим “текстом” о состоянии между язычеством и монотеизмом он-де, художник, даёт образ того состояния человечества, когда оно усомнилось в движении современной истории к капитализму и ещё не смотрит (на картине – буквально: никто Христа не видит {вглядитесь в картину и убедитесь сами}) на только-только появившийся тоже сомнительный сенсимонизм. Природа же была для Иванова образом "царствующего… спокойствия” (Там же).

Вот волнующиеся складки драпировок мне представляются образом волнующегося и сомневающегося человечества, а их обводка – образом как бы их утихомиривающего, обездвиживающего начала. И то же – в самой якобы круглости стола, заявленной в именовании этюда. Круглость – спокойствие, а её нарушение – волнение.

Иванов – реалист, если считать реализмом чуяние художником более или менее скорого будущего в социуме – массового социалистического и коммунистического движения – тогда как большинство художников этого совершенно не чует (хоть “Манифест коммунистической партии” Маркса и Энгельса и “Что такое собственность” Прудона уже напечатаны).

А Сезанн – ницшеанец, вконец разочаровавшийся в Этом мире (с его христианством, духовно спасущим на том свете, и скукой благополучия среднего класса на свете этом), личную (и больше ничью) радость чувствующий только в умении дать образ принципиально недостижимого метафизического иномирия (восприемники тоже могут пережить радость сотворчества, смутно “понимая” {подсознанием} это иномирие, но художника это не касается {он совершенно не стремится быть понятым публикой, и ему плевать, если она не “поймёт”}).

Для Сарабьянова же главное, что у обоих – у Иванова и Сезанна – есть обводка контуров. Всё! У Иванова-де "предчувствие Сезанна”.

Ну как мне не выть?!.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/ruzhizn/ia-volkom-by-vygryz-5dac1224d4f07a00adee62c6