Последние несколько недель я занимаюсь тем, что беру из списка принимаемых в Третьяковскую галерею художников современного искусства очередное имя, разыскиваю, как художник представлен в интернете, смотрю и пишу статью. Каждый раз с ужасом, что может ведь ничего не получиться. Там же, в современном искусстве, просто головоломки какие-то. И каждый раз проносит – удаётся что-то связное написать. – Я обнаглел. И вот порядок действий переменил. Узнал новое имя – Алиса Иоффе. Назвал её именем новый файл. Дал название “Обнаглел”. И стал писать статью до всякого смотрения. Ибо решил разобраться, почему у меня так всё получается?

Я живу у моря. Почти. Во всяком случае, я каждый день утром и вечером гуляю по набережной. И, если я не озадачен искусствоведчески (если мне не нужно всмотреться, вчувствоваться во что-то неясное в каком-то произведении), я забавляюсь всматриванием в неясные материальные объекты в море и над ним.

Море наше пустынное. Редко-редко проплывёт вдоль берега яхта, одна-другая, или – я и не знаю, как сказать – проскользит на доске “лыжник”, один-другой, которых за стропы тянут по ветру парашюты. Корабли тут не плавают – мелко. Даже на горизонте могу не больше нескольких раз за много лет вспомнить, что видел проходящий корабль.

И вдруг сколько-то лет назад стал на рейд правее города на горизонте белый корабль с красной полосой над ватерлинией (выглядит розовой из-за дали) – стал и больше не сдвинулся с места. Говорят, в связи с открывшимся там газовым месторождением.

И его не всегда видно. Как чуть туман над морем – я его не вижу. А зрение у меня не ахти (я только для чтения очки надеваю). Раз и при, казалось бы, ясной погоде не увидел. Сказал знакомому. Он посмеялся: “Выйдите сюда вечером – его огни видны, я вчера видел”.

А вообще он чаще всего виден как еле заметная белая полоска между небом и морем. И есть интерес – его высмотреть.

Для этого надо всматриваться. А при всматривании постоянна иллюзия, будто я его вижу, а оказывается, что это не он, а кажимость, а он – в другом месте.

Я понимаю физиологию этого явления. Мозг же сравнивает то, что видишь, с тем, что держит память, а память держит: еле видную белую полоску. В памяти эта штука всегда, и малейшее что-то заставляет подумать: о, вот он. Из-за этого есть и другой эффект: пристально всматриваясь в горизонт, я вижу, ну явно вижу(!) множество таких кораблей. И только знание, что море здесь пустое, заставляет меня назвать эти корабли кажимостью.

Это по утрам.

То же вечерами с Венерой, появляющейся над морем на закате раз в два года на несколько месяцев. Когда пара в атмосфере очень много, а сама она достаточно высоко в небе, можно её увидеть до захода солнца. Но надо очень всматриваться. И мерещатся много венер там, где их не может быть. И только знание заставляет отказать тем венерам в существовании. Когда отказываешь – их перестаёшь видеть. Как и с кораблями.

Это как с идеей, на которой основывался СССР. Для тех, кто в неё верил, многое что подтверждало правильность этой идеи. Например, победительность армии, вооружённой этой идеей: в гражданской войне, в столкновении с Японией до ВОВ, победа в ВОВ, победа над Японией после ВОВ, победы тех стран, которым СССР помогал. Или первенство по медальному зачёту в олимпиадах, этих мирных эквивалентах войн: социализм, мол, строй для народа, вот народ и жирует, когда другие мучаются.

Не таковы ли и мои искусствоведческие победы? Не кажимости ль они, как те корабли и венеры? – Пока я верю – они есть…

Один из столпов моей веры – совершенная муть с некоторой точки зрения: я-де умею чуять “текстовые” следы подсознательного идеала автора произведения имярек (это – или крайняя – аж до недопонимания – неожиданность образа, или противоречивость “текста”). Другой столп – что типов идеалов шесть или чуть больше, и они в веках повторяются в одном и том же порядке, плавно превращаясь друг в друга.

Новое с идеалом – это хорошо забытое старое, что обеспечивает художественность нового (подсознательность идеала). Ещё подсознательность его, мол, длится долго у одного и того же автора потому, что автор впадает в изменённое психическое состояние при вдохновении, которое как бы оглупляет автора, уводит из сознания в подсознание то, что вдохновляет. И даже после акта творения может длиться это (потому нельзя считаться со словами автора вне текста его произведения).

И во всём-де этом мне дано разбираться. А проверить мою правоту (как прийти вечером и посмотреть огни корабля, чтоб убедиться, что он не уплыл) можно будет тогда, когда сканы мозга смогут отличать подсознательный идеал от сознаваемого. До тех пор предлагается просто удостовериться, встраивается ли новое толкование в систему с теми толкования, какие я уже сделал. Попросту – предлагается верить мне на слово. Как я верю существованию миражных кораблей и Венер, пока не одёрну себя, - предлагается верить мне, в надежде, что я ж всё-таки целую систему выстроил, наверно ж, она чего-то сто`ит.

Что мне сейчас предстоит делать с произведениями Алисы Иоффе? 1) определить надуманные они или стихийные и 2) если стихийное какое-то, определить, к какому из 6-ти (почти 6-ти) типов подсознательных идеалов оно относится. – Всё. Каким оно ни окажется представителем современного искусства (т.е. с новациями формальными), больше деваться ему некуда. Ни в какую иную заготовленную мною клеточку из 6+1 штук – произведение Иоффе не попадёт, что б она ни придумала по форме. – В этом причина моих успехов. Всё учтено могучим ураганом.

Теперь к Иоффе.

Гильоширование (выжигание по ткани).

Начало. Конец.

Процесс. (Ряд подвешенных к потолку полотен в “затылок” друг другу.)

Подбор репродукций, чтоб далеко не ходить, у меня получился от такого текста:

"Примером раннего творчества может служить работа “Guilloshe” для выставки “Мавзолей бунта” (2009) — кусок ткани с вышитыми неуловимо знакомыми орнаментами. При ближайшем рассмотрении они оказывались узорами со сторублевой купюры, местами трансформированные, что должно было символизировать деконструкцию. Легко проследить, как работы менялись от критического структурализма к психоделической симптоматике на примере двух последних выставок. В ДК ЗИЛ демонстрировалась живописная серия “Я хочу есть твоим ртом”…” (Антон Николаев. http://di.mmoma.ru/news?id=104&mid=678).

Интерпретация (она у меня уже сложилась в душе к тому моменту, когда я это пишу) оттолкнулась от нескольких слов в таком тексте:

"В своем проекте “Я хочу есть твоим ртом” Алиса Йоффе синтезирует в одном пространстве личный опыт социального взаимодействия инженера [Владимира Айгистова] и художника [Алисы Иоффе], включающее дружбу, общность политических взглядов, творческое взаимодействие и собственный, очень разноплановый и разнонаправленный художественный поиск.

Дача (и это типично русское название загородного дома в данном случае принципиально для автора), вечер, костер, разговоры и споры, наползающие сумерки и движение. Движение вверх, движение вниз – качели. Кадры “прыгающей камеры”. Любительская съемка и антиэстетика, начатая с “Догмы 95” Ларсом фон Триером, продолженная затем многими, в том числе любимым режиссером Алисы Хармони Корином, врезается в сознание с повторяющейся настойчивостью череды однообразных кадров с единственным “тиражируемым” образом. Идеи прагматизма, выраженные Дьюи еще в первой половине 20 века в книге “Искусство как опыт” (1934), остаются актуальными и сегодня” (https://old.zilcc.ru/index.php/education-centre/2-uncategorised/715-yahochuesttvoimrtom).

Пришлось срочно получить образование.

1.

Догма 95.

Направление в кинематографе. Принципы (Википедия):

- против замордованности красотой,

- против обмана публики (съёмки – только на натуре, музыка не может звучать в фильме, если она реально не звучит в снимаемой сцене, камера – ручная, фильм цветной – обязательно, специальное освещение запрещается, оптические эффекты и фильтры запрещены, без мнимого действия {убийства}, действие должно происходить здесь и сейчас {никакого прошлого, будущего}),

- против иллюзии (например, любви, что происходит от драматургии, от внутренней жизни}. Результат — оскудение, зато это не иллюзия.

2.

Дюи.

Ни в чём не надо разбираться – истинно что или нет! Всё равно не разберёшься в последнем итоге. Живи, как животное – не раздумывая. "…функция интеллекта… в том, чтобы усматривать путь, каким могут быть созданы в будущем наиболее эффективные и выгодные отношения с… объектами” (Дюи. “Современная буржуазная философия”, М., 1978. С. 24). Главное – приспособляемость. "…универсальным средством осуществления желательных изменений в любой сфере общественной жизни является изменение привычек, отказ от старых, уже не оправдывающих себя…” (Там же. С.25). – Прагматическое мировоззрение, в общем. Идеал – мещанский (один из упомянутых шести). "Истина, говорит Джемс [предшественник Дьюи], это то, во что нам лучше всего верить… слово “истина”, может употребляться лишь в особом, прагматическом, смысле” (Там же. С. 26).

“В своей книге “Искусство как опыт” Дьюи хочет прежде всего восстановить связь искусства с повседневностью” (Дегтярёв. https://tolldo.livejournal.com/21876.html).

А повседневность – серая преимущественно.

Всё в искусстве понимается только через себя. Вживаясь.

Что такое был я в молодости?

Раз я случайно подслушал о себе разговор двух девушек на заводе, где я работал (меня тогда крупно повысили):

- Кто это?

- Ну, такой, невзрачный, из техотдела. Молодой.

- А-а-а.

Дело было в Прибалтике. Я проигрывал местным уроженцам в росте. Лицом и фигурой тоже не очень удался. Правда, со мной было интересно, но легкомысленным красоткам не это было нужно. Получив повышение, например, я осмелел и предложил секретарше директора, красавице, встретиться на танцах. Она согласилась. Но там дала понять, чтоб я к ней не шился. Потом, на работе объяснила: “Ты среди других такой маленький мне показался”. А мне было подавай только красивых, когда я им не пара. – Что делать? – Только ждать отпуска и поехать на юг, там мой рост был вполне конкурентоспособен. Или дома проявить словесную изобретательность (язык у меня хорошо подвешен). Но. Кто строил на меня дальние виды, тех я сам избегал – молод ещё. А иные мною пользовались как временным прибежищем, пока настоящая не найдётся, что называется, “пара”, или даже для проверки: “могу ли я ему не поддаться и не отдаться?” – Получались драмы разрыва одна за другой. Нарушалось внутреннее равновесие. Я унывал. Раз. Другой. Третий…

Как это выглядит в льняных ленточках с узором у Алисы Иоффе. Деконструкция…

Но я реалист. Иногда на много и не претендовал.

Всенощный костёр на даче своей непрезентабельностью и ассоциациями со скудостью “Догмы 95” и серой философией прагматизма Дьюи напомнил мне случай, да почти ничто, который я никогда-никогда не вспоминал (ибо ничто ж).

Дело было в Ялте. Я зашёл в городском парке на танцы под самый их конец. Пригласил танцевать на последний танец приглянувшуюся мне девушку, здорово красивую. И… Я уж и не помню, что я ей сказал. Но она мне с обезоруживающей открытостью ответила, что она замужняя, что муж в отъезде, что она сюда зашла от скуки и что у неё со мной ничего не будет, как это хотят те, кто ходит на танцульки. Я был в восторге. И попросил только разрешения проводить её после танцев через парк, местами тёмный, ибо я-то не опасный – она-де сама видит. Кажется, я её до остановки автобуса проводил. И успел ей сказать, что она большая-пребольшая молодец, что я б, когда захочу жениться, хотел бы жениться на такой, как она. И нам обоим, чувствовалось, было очень хорошо от такой взаимной откровенности. И я совершенно ничего иного не хотел, кроме как вывести её из парка без приключений. Что и удалось.

С какой стати Алису Иоффе считают представителем современного искусства? – Наверно, не помести она свои холсты на гибких подрамниках, повесь их обычно: на стену, слева на право последовательно – как обычно делают с живописной серией, назови она серю не так вычурно, а, скажем “Общность”, - её б не считали новатором. А так… Она и училась в соответствующем месте. И вообще своя…

И всем плевать, что у неё, в сущности, произведения прикладного искусства, призванного усиливать, в общем, знаемое чувство (здесь – раздрая {в первом произведении}, душевного родства {во втором}). Всем плевать, что ничего у неё нет от подсознательного идеала, что и определяет художественность, то есть принадлежность к высшему разряду – к неприкладному искусству.

Оно-то, да, наглость предлагать публике критерии, которые ею ещё не приняты. Но кто-то когда-то должен же их предложить.

Впервые опубликовано по адресу

https://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/7020.html