С. Воложин
Григорьев. Картины
Есенин. Яр
Художественный смысл
|
У одного – идеал иномирия, у другого – благого для всех сверхбудущего. |
Про забытого Бориса Григорьева
Большевики в 1930-е годы написали об удравшем в эмиграцию Григорьеве:
"Попробовав… изобразить “Расею”, он дал ее в искажении садистической, звериной гримасы”” (https://www.dissercat.com/content/tvorcheskii-put-b-d-grigoreva-1886-1939-gg).
Когда в СССР о Борисе Григорьеве вспомнили второй раз, то припудрили его и перепричесали:
Григорьев. Старуха-молочница. 1917. Из цикла “Расея”. 1917-1920.
"…добиваясь единства преходящего и вечного, прихотливо-изменчивого и устойчиво-постоянного, гротеска и романтической апологии, художник жаждал сохранить силу и господствующую власть рисунка и соединить его с мощной живописной плотью….
Окончательно все подобные черты творчества Григорьева сформировались к 1917 году и выразились в цикле “Расея” из живописных полотен и рисунков, который он создавал, начиная с этого года, в течение нескольких лет…
Главный пафос художника в этих произведениях — стремление раскрыть гротесковую характерность в душевном и физическом облике персонажей. Характерность состоит в пластической заостренности крупных женских фигур, в особой гармонии подчас неправильных черт, в окаменелой неподвижности лиц стариков. Художник стремится здесь к своеобразной поэтизации, но в ней отчетливо обнаруживается угловатость, дисгармоничность, едкость гротеска. К тому же, создавая свой, тяготеющий к фресковому звучанию образ патриархальной России, художник ограничивает его содержание утверждением национального начала как некой исконной, изначально данной и неизменной вечной сущности, не лишенной элемента мистицизма. Природа, люди, животные — все словно связаны между собой непостижимой тайной. В картине “Старуха с коровой. Молочница” (1917, Гос. Третьяковская галерея) лицо деревенской старухи, густо испещренное морщинами, так же загадочно и таинственно в своем безмолвном оцепенении, как взгляд стоящей рядом коровы. Написанный с оптической иллюзорностью образ может показаться мистифицированным. И так во всей серии — все полно значимости и в любой момент может оказаться миражем. Все эти черты содержания искусства Григорьева предопределили характер его живописно-пластической системы. Рубленые, грубые, тяжелые, с первого взгляда, объемы оказываются эфемерными” (История русского искусства. Том Х, кн. 2. М., 1969. С. 149 -150).
Но и теперь, при смене строя и власти, считаю, так и не удалось Григорьева адекватно объяснить:
"Это двойной портрет, причем влажный фиолетовый глаз коровы, решенной фрагментарно, выразительней и доброжелательней острого колючего взгляда старухи. Форма огрубевшего лица, жилистой шеи и много работающих рук будто состоит из кристаллов. Они утратили человеческое тепло, став почти картонными. Потеряв благостность сказки, типажи серии приобрели эпическую, былинную вечность. Такое экспрессивное решение темы вполне соотносится с прозой Сергея Есенина, далёкой от его лирики" (https://www.tretyakovgallery.ru/collection/starukha-molochnitsa/).
Адекватность толкования, по моему, достигается только от привлечения суждения о стиле модерн:
"На первом месте здесь стоит свобода, воли человека, отталкивающая любые формы общественного диктата… но такую судьбу она подразумевает только для себя лично (идеология Ф. Ницше)… неживое в модерне живет активно, а живое — мертвеет и застывает. Отсюда проистекает потаенная “жуткость” стиля, которую не сразу осознаешь” (Александров. Стиль “модерн” http://alexnn.trinitas.pro/files/2011/12/Stil-modern-ar-nuvo-4.pdf).
Заранее зная про "мертвеет и застывает” и про "жуткость” в четвёртой цитате, я во всех трёх первых цитатах про первое соответствующие слова подчеркнул, а про второе выделил жирным косым шрифтом. Совсем всё переврать искусствоведам не удалось.
Но и сам Александров меня не удовлетворяет, потому что он не применил закон художественности по Выготскому: столкновение могущих быть осознанными противочувствий ("живет” и "мертвеет”) рождает в зрителе третье, смутное, неосознаваемое переживание ("жуткость” и мистицизма), которое, будучи осознанно в акте последействия искусства даёт четвёртое, словесное озарение (принципиально недостижимое иномирие, которое "идеология Ф. Ницше” имеет в себе в качестве подсознательного идеала).
Четвёртое случается как правило не со всеми (для чего и нужны искусствоведы, но квалифицированные, чуткие).
Сам я до осознания, что передо мной стиль модерн дошёл только после прочтения слов: "соотносится с прозой Сергея Есенина, далёкой от его лирики”, после прочтения (впервые) первой попавшейся прозаической вещи Есенина “Яр” (1915) и после (совсем случайность) рассказа Малышевой по ТВ в программе “Жить здорово”, что морщинистость кожи стариков происходит от того, что не отпадают омертвевшие клетки кожи (не моется человек).
Другие представители стиля модерн более явно демонстрировали мёртвость живого и живость мёртвого.
Климт. Портрет Адели Блох-Бауэр. 1907.
Творчество Есенина, символизм (см. тут), даже и в прозе, оказалось противоположно Григорьеву по подсознательному идеалу Есенина, вдохновившему (насколько всё вокруг ужасно {там почти не осталось живых персонажей к концу вещи}, настолько рвётся душа читателя к какому-то сверхбудущему, благому для всех). Но так как ужасность показана…
"На пиленом столе в граненом графине шипела сивуха.
Филипп, опоражнивая стакан, прислонял к носу хлеб и, понюхав, пихал за поросшие, как мшаниной, скулы”.
“Филипп вышел на дорогу и упал ухом на мятущие порошни. В ухо, как вата, втыкался пуховитый налет”.
“На пол капал огуречный сок и сливался с жилкой пролитого из махотки молока”.
И т.д. На каждой строчке. Ультранецивилизованность…
Вот искусствовед и ухватился. Они отдают предпочтение материальному частности перед духовным целого.
Потому – в пику искусствоведам – и надо доходить до подсознательного идеала автора.
Григорьеву была ненавистна не Советская Россия, а весь белый свет (с тем светом христианства, обслуживающим Этот свет). Его подсознательным идеалом было метафизическое иномирие, что обеспечивало художественность его безобразий-в-том-числе. Но большевикам было плевать на так понимаемую художественность, и они такую гнобили. А на Западе плевать на то, что себе позволяют рисовать художники. Вот он туда и уехал, не перестав ненавидеть Весь Этот свет.
Григорьев. Женщина в зелёном платье. 1933.
У этой блеск платья (особенно на рукавах) поживее лица, а уж ковёр и даже столешница – тем более.
Григорьев. Портрет С.В. Рахманинова. 1930.
Тут фон пришлось взбурлить для оживляжа, раз одежду нельзя.
30 октября 2020 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
| На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |