С. Воложин.
Гор. Корова.
Прикладной смысл.
|
Приторно сладкое корёжение натуры – возмущение насильственной коллективизацией. |
Украина чему учит? – Не торопись!
Недавно я открыл для себя новый вид экспрессионизма. Если у старого корёжение натуроподобия было горькое, так сказать, то у нового оно приторно сладкое.
Вот смотрите, с каким еле подавляемым бешенством пишет Геннадий Гор свой роман “Корова” (1929). Кругом идёт преимущественно насильственная и медленная (не удовлетворяющая власть) коллективизация крестьян, а он изображает то, как должна б – добровольно и быстро – она осуществляться.
Беднячка Катерина, разрываясь между лугом и домом, попросила пионеров-колхозников приглядеть за её коровой, чтоб она успела дома по хозяйству. Те согласились. Но случилась драка с кулацкими детьми. И один из врагов зарезал Катеринину корову.
"Тут читатель догадывается, о чем думает автор, автор догадывается, о чем думают Чашкин и Коньков.
— А хорошо бы, хорошо бы, — мечтают Чашкин и Коньков, — хорошо бы залучить нам ее в колхоз. Первую замужнюю женщину. Они думают каждый в отдельности и оба вместе, и они сообщают один другому, о чем они думают. И вдруг оба машут рукой и сердито смотрят один на другого.
— Это не может быть, — говорят они.
— Это невозможно, — говорю я читателю, и читатель мне.
Это невозможно.
Вот они подходят к избе, похожей на избушку, вот они подходят к избушке, к старым воротам, похожим на калитку, нет, не к воротам, а к дыре, вот они заходят на воображаемый двор, потому что двора нет, а вместо двора открытая площадка, очень удобная для игры; но в избу никто не хочет идти первым. И тогда они протискиваются всей толпой, молчаливой и невеселой, толпой, не похожей на толпу. Они видят в избе стол, длинный стол, ничего, кроме стола, и на столе каравай хлеба. И Катерина, увидев их, поняла все: что–то случилось с коровой. Чашкин рассказывает, что именно. Тогда вся толпа ребятишек говорит громким шепотом:
— Это кулацкие дети. Мы им покажем.
Но что с Катериной, она улыбается, все были уверены, что она будет плакать, улыбается и подходит к ним. Вот она кладет свою длинную коричневую руку на плечо одному, и всем кажется, что она положила свою руку, эту руку на плечо всем. Каждый чувствует ее на своем плече. Она их спрашивает:
— А вы примете меня к себе в колхоз?”
Скрытое бешенство я вижу в этой ненатуральной речи, выражающей собою моду производственного искусства упрощенством всяким выражать аскетизм в пику буржуазному комфорту.
Тугой ход мысли в повторах: "Они думают каждый в отдельности и оба вместе, и они сообщают один другому, о чем они думают".
“Вот они подходят к избе, похожей на избушку, вот они подходят к избушке, к старым воротам, похожим на калитку, нет, не к воротам, а к дыре, вот они заходят на воображаемый двор…”.
А повторы – корёжение натуры. А вот – приторность (как-только заявлено о принятии в колхоз, получено согласие председателя, вечером будет собрание, а сейчас можно уже праздновать – чаепитием):
"Так они сидят и разговаривают. Весело разговаривают и пьют чай. Молодцев ласкает куриц Катерины, как собак. Кажется, что вся обстановка смеется вместе с ними и вместе с ними пьет чай.
На стене товарищ Калинин [Михаил Иванович, глава СССР] улыбается веселой улыбкой Михаила Ивановича. Перья точно не пишут, а поют. Бумага смеется чернилами”.
Тишь да гладь, да божья благодать. Чего нет в жизни. И благодать криком кричит об этом.
И эти непрерывные повторы непереносимо читать, как непереносимо смотреть на множество колёс мотоциклиста, изображённого футуристом. Но то множество кричит о множестве жертв из-за самого появления мотоциклов в жизни. А роман кричит от несуществующей полной добровольности вступления в колхоз.
Писать статью я начал, как только догадался про новый экспрессионизм. Это было в начале книги. И надо её дочитать до конца – вдруг там дольше будет такое, что заставит усомниться в догадке. И вот я читаю и мучаюсь, как я смотрю на живопись обычного экспрессионизма и тоже мучаюсь – от непрерывных несуразностей текста.
Впечатление, что автор ненавидит себя, когда пишет. До фантасмагории доходит. Как песня “У попа была собака”. (Нарочно вернусь и перечитаю.) – Слова:
"Я вижу маленький участок, и маленький старичок на маленькой лошадке пашет маленькое поле.
— Единоличник, — думаю я”, -
повторены… Я сбился на одиннадцатом разе.
В чём дело? – В том, что это старики, они колхозники, но пашут ту же землю, которая было их наделом до обобществления. Они так привыкли. Зачем разрушать их привычку? – Никакого принуждения!
Ну как не взвыть?
Это до какой степени Геннадия Гора возмущает реальная принудиловка кампании массового вступления в колхоз! Его как бы аж трясёт от возмущения от добровольно-принудительности…
Дальше история повторяется с варкой пищи. Молодёжь варит для себя в больших котлах, старухи, каждая, для своей семьи. И это “для своей” – опять дано бесконечным повторением текста.
И…
"— Это сон, — думаю я, — или не сон.
И просыпаюсь.
. . . . . . .
Этот сон похож на кулацкую агитацию”.
И думаете дальше такая белиберда прекратится?
Это была подводка под социалистическое соревнование, рождённое снизу. И я до середины романа ещё не дочитал. – Что? Дальше будет ненасильственное втягивание кулаков в колхоз?
Глава пятая – чудовищная (из-за повторов) говорильня про тех в селе, кто не крестьянин. – Совершенно не понятно, к чему она. Для иллюстрации тупика?
Следующая глава – о социалистическом соревновании. Сначала не понимаемом: садовница вызывает на соревнование птичника. Потом исправляются.
"Теперь труд напоминает игру. Он стремителен, как погоня, и плодотворен, как труд. Но главное, работа состязающихся людей почти не знает утомления. Утомление появляется только тогда, когда человек занят неприятной работой. Разве игра знает утомление?”
И тут занос…
Заскок в плохо понимаемое соревнование – с вредительством партнёру.
Путь проб и ошибок… Главное – всё естественно. Никакой направляющей роли партии большевиков. – Да это идеал нецентрализованного социализма – злейший враг централизованного социализма, как и пошло дело в СССР.
И – переслащённая идиллия строительства этакого настоящего социализма. И автор "был отчислен из университета” (Википедия). Никого не обманула приторная сладость.
Ужас. Я дочитал только до середины. Плевать мне на авторскую ярость в словесных перегибах. Мне скучно.
Пошли притчи. Про зубную щётку. Про футбольный мяч. – В общем, как естественным образом меняется быт.
Глава восьмая. Параллель Тайной вечери. Поп и кулаки. Пьянка. Словоблудие какое-то. Опять ни к селу, ни к городу.
Далее – председатель колхоза Молодцев, двадцатипятитысячник, в Ленинграде был художником. Открывает художественный кружок. Приносит бывшую барской Венеру. У парней получается ерунда. (Если из футбольного мяча получился футбол…) Через пять дней все приносят… чудо: "Фактура лучше, чем у Пикассо, рисунок лучше, чем у Энгра”.
Гор знает, что пишет. Пикассо – было дело – приходил-таки к акцентированию фактуры материала, из которого он делал произведения. Но за рисунок Энгра как раз критиковали… Дальше – блуд на тему выразительности. И…
"Теперь Молодцев уже знал, что самодеятельность его учеников сделает все сама…”.
Это истерика из-за побед курса на централизованный социализм?
А… Гору не нравится р-р-революционное искусство.
"Сдвиг, излюбленный прием всех левых течений искусства, кубизма и футуризма, экспрессионизма и веризма, дадаизма и сюрреализма, оказывается вдруг излюбленным приемом деревенских ребятишек, не видевших, за исключением икон и лубков, никаких картин, ни левых, ни правых”.
Молодцев ребят увещевает, и те обретают вкус. (По щучьему велению, по моему хотению…) Это истерика человека: он изображает всемогущество, будучи бессилен пред всесильной советской властью, строящей централизованный социализм.
"Вдохновения, спутника всякого искусства, вот чего не хватало работникам полей и огородов. И они приносят вдохновение сюда, на поля и на огороды. И вот вдохновение, спутник таланта, омывает поля и людей, как дождь. Работа блестит, поет, цветет”.
Истерика из истерик.
"Вдохновение передается всем. Теперь все работают талантливо”.
(Я не понимаю, где у меня берутся силы читать эту белиберду… Прервусь. Уж который раз.)
Десятая глава опять какая-то безумная. Про попа.
Одиннадцатая глава про вдруг прожектёрство Молодцева. Что это? Скрытая сатира на прожектёрство первой пятилетки? Но мура есть мура.
Чёрт-те что! Предыдущее оказалось клеветническим преувеличением. Вредителя.
И.
"Помочь бедняку — это раздавить кулака”.
Почему такие агрессивные слова без агрессивных дел? – Потому что это мечта, не действительность?
Последняя глава, тринадцатая. Появилась корова голландской породы. Катерина будет за ней ухаживать. Кулаки мечтают отнять эту корову. Но боятся. Дальше – муть. Воображение превратилось в действие: корова, подпаленная кулаком. Бросилась на него и забодала.
Не советская власть кулаков уничтожила.
Вот. Я прочёл, вы эту белиберду новоэкспрессионистскую не читайте. Как не смотрите на бешеные картины обычных экспрессионистов, пользующихся горьким корёжением натуры, а не приторно сладким.
.
Какая мораль? Что нельзя торопиться. Надо с каждым произведением разбираться отдельно.
Да, произведения обычного (горького) экспрессионизма это уже в большинстве случаев не искусство, а выход за его пределы: вас не предупреждают, что действие будет не условное (непосредственное и непринуждённое), а как сама жизнь (непосредственное и принуждающее). И вас только что не тошнит. Ибо исследовательская честность заставляет прочесть до конца – ведь имя автора так славят некоторые – то есть действие принудительное.
Да, то же самое с произведениями переслащённого, так сказать, экспрессионизма. Противны.
Но.
И на старуху бывает проруха. Надо не торопиться. Вдруг что-то да окажется не вышедшим за границу искусства (условности).
3 мая 2022 г.
Натанеия. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
| На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |