Я должен начать издалека.

Моя дочка в школе плохо относилась к литературе. Кончала она школу уже при реставрации капитализма, то есть после гласности. Помнится, я почувствовал, что надо ей помочь с сочинением. Оно было об Ахматовой. Я засел. Попался текст Коржавина об Ахматовой. И так, собственно, мне открылось, что акмеизм это, если философски, ницшеанство. Идеал исключительности в сверхтонкости переживаний супервуменши. – Впервые ницшеанство для меня оказалось в положении идеала, которым вдохновлён художник. И – начался для меня обвал. Один за другим великие имена, получалось, отнесены должны быть к ницшеанству. Гумилёв, помню, стал вторым. Когда-то потом – постимпрессионисты. Но это меня как-то внутренне не смущало. Их всех кляли при советской власти, как и само ницшеанство. Всё, получалось, было естественным.

Потрясён я оказался много-много спустя, когда к ницшеанцам пришлось отнести Чехова. Я тогда уже публиковал статьи в электронных журналах. Долго колебался, куда послать и, наконец, точное попадание. Опубликовали.

Уже меньшим потрясением было, когда я открыл ницшеанца в Гомере. Ритмом избавляться от нуды жизни, от предопределённости её. Этакая, понимаете ли, вседозволенность! Чудо! Чем? – Тем, чего нет в жизни (ритма). А скульпторы – соответственно – сумели мрамор превратить в как живое! Невидимое (им вообразившееся) – сделать видимым.

Все ницшеанцы оказались очень тонкокожие, так сказать, и не перенесли ужаса (или скуки, или ещё чего-то) действительности. Не перенесли сильнее, чем романтики. Те удрали от страшной внешней жизни в свою прекрасную жизнь внутреннюю. А эти идеал перенесли аж из Этого мира – в иномирие. В антирелигиозное. Даже и Гомер. Иномирие не было религией в античность. Боги Эллады были очень материальны, жили на реальном Олимпе… А в XIX веке христианство потерпело такое поражение от науки, что бежать от предопределённости Этого рационального мира, включающего в себя и тот свет христианства со спасением прощённым – было такой же скукой, как и всё знающая позитивистская наука.

Им, бедным ницшеанцам тонкокожим всё Здесь представлялось как дурная бесконечность. Потенциальная: всегда можно сделать ещё один шаг. Это скучно! Им подавай актуальную бесконечность (как Кантор, кстати, открыл тогда, что бесконечности можно складывать…). Им подавай Абсолют!

Обычным людям, толстокожим, и представить трудно такие страдания. Они, обычные, за вседозволенность просто считают ницшеанцев аморальными и всё.

А Абсолют и тем практически не даётся. Только и радости – творцам и понявшим сотворцам, восприемникам – что дать образ (восприемникам – воспринять образ) этого метафизического иномирия.

Благо моё саморазвитие дошло до того, что я любое вдохновение автора неприкладного искусства, любое вдохновение любым идеалом стал считать (вслед за тем, как Выготский катарсис считал подсознательным), - стал я считать подсознательным идеалом. Что применительно к иномирию окончательно избавило меня от смущения перед ницшеанством. Смущения оттого, что Гитлер любил Ницше.

Это – условность. Как и полагается в искусстве. Не жизнь. В жизни автор может быть кем угодно, для меня, искусствоведа, важно, чтоб у художника подсознательный идеал был. Всё!

А Гитлер рисовал.

Вдруг у него был этот самый подсознательный идеал?

А у меня уже давно сложилось мнение, что стремление к Абсолюту может удовлетвориться не такой заумностью, как иномирие, но более земной штукой, близкой к Вечности. – Не умирает же народ. Не изменятся ж веками его менталитет! (Закроем на минуту глаза, что за несколько лет либерализм и глобализм, вот, сумел сменить менталитет Запада на гомиков.) На грани XIX и XX столетий, наоборот, бушевал национализм. И уставшие от революций и вообще от рациональной суеты художники косяками стали выражать – пейзажами (без людей) – исключительность своих народов.

В объединении “Союз русских художников” влюблено воспевали раскованность при материальной недостижительности русских души ради. А Гитлер – наоборот что-то. В виде роскошной архитектуры прошлых веков. Такую вот исключительность Германии. (Она и по природе – гористая – уютно красива.)

И людей изображать Гитлеру для этого не надо. Наоборот! Современники с их жизненной суетой годятся скорее для отталкивания.

Что ближе к Абсолюту в перспективе: ближняя или дальняя точка схода? – Конечно дальняя. Вот и дать её зданиям (пусть и не точную), а возчику оставить ближнюю.

Это я так прореагировал на выпад, что у Гитлера не выдержана перспектива, и что у него преимущественно нет людей.

Желающему Абсолюта и ненавидящему пошлую обычность было бы странно акцентировать на улице людей.

Что там ещё ему вменяют в вину? (Я читаю сайт https://shakko.ru/1336628.html)

Автор предостерегает, что полно лощено-аукционных подделок под Гитлера. Но именно эту репродукцию опубликовал так, что можно понять, что это – не подделка.

Вот это подаётся как точно не подделка.

Упрёки:

Бакшеев, Страхов, Рылов, Жуковский (см. тут), основатели “Союза русских художников” тоже на пейзаж налегали, и никто их этим не попрекал. Пейзаж очень годится для выражения такого Абсолюта, как менталитет народа.

Очень сомнителен мне и такой критерий как "мало пустоты”. По-моему, её довольно много у Гитлера.

Сомнителен и другой выпад: "кадрирован так, будто это не выбор автора, а перерисовка с почтовой открытки с видами города”.

Такая открытка, по-моему, немыслима. Потому что трущоба перед нами. Другое дело, что автор как бы говорит, что даже и трущоба немецкая – это что-то. Венец цивилизации своего времени.

Меня, десятилетку, в 1948 году привезли из захолустного украинского города Ромны в Каунас. Я городов вообще-то не видел. А до дома нас с вокзала везли на фаэтоне. Так что я смотрел во все глаза. И мне показалось, что город не стыдится, а гордится тем, что в нём сплошь тёмно-серые дома. Каменные. В Ромнах каменные были бело-каменными.

Я, помню, удивился, и спросил, почему так. Мне ответили, что тут почти Западная Европа, что тут равнялись на Германию.

А ещё выпад, что не использует Гитлер контур. – Так правомерен ли он, если в демонстрируемых тут же как истинно-гитлеровские вещи, контур встречается: обводка розовой голой стены.

Другой вопрос: чем этими трущобами Германии гордиться как таковой?

Я вспоминаю, как в том же Каунасе, уже взрослым, я посетил привезённую выставку старинного голландского искусства и поразился: любая халупа 400 лет назад – каменная. А в России (я уже поездил в командировки) и в областных городах часты деревянные дома, или наполовину деревянные: первый этаж каменный, а второй – деревянный. Я даже читал, что это на коллективистском менталитете русских сказалось. Из брёвен избу один не построишь, а из кирпича – можно.

Удивителен и такой выпад:

И демонстрируется такая вещь (слева Гитлер, справа Дюрер).

Так мостовая, по-моему, обоими художниками выполнена "беспорядочными пятнами”. А что черепица у Дюрера выполнена гладко, а у Гитлера нет, то, по-моему, Гитлер более прав. И небо с невнятной облачностью тоже бывает.

Естественно, что я как интерпретатор, нацеленный на странности как следы подсознательного идеала автора произведения неприкладного искусства, не знаю даже что такое "набитая, твердая рука”, которой не чувствуется у Гитлера*. – Бордюр правого тротуара в вышепоказанной улице неровный, что ли? Или не вполне прямой контур (есть-таки контур) в той же картине карниза дома, что прямо впереди по центру?

Похоже на придирку.

Упрёк, что не передаются никакие эмоции тоже трудно принять, помня о бесчеловечном идеале Абсолюта, несколько бесчеловечном даже при теме менталитета.

Ну а на общие слова я и вообще не реагирую. Я человек конкретики.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/kakoi-gitler-hudojnik-5fbff0ae1080732360916c17

- Смог увидеть завал шпиля влево, только на огромном увеличении.