Чем я могу быть полезен читателям, если всем рассказ нравится и все в нем все поняли? Какой кому интерес вникать, как я могу объяснить какую-то текстовую частность, исходя из своей сложнейшей системы ценностей, идейных и художественных? Чем это лучше ла-ла-ла-словоблудия, не опирающегося на текст или слегка касающегося его? Или элементарно (пусть и приблизительно или даже неверно) выраженного удовольствия от прочтения? Все-таки выраженного и всем, опять же, понятного…

В общем, пишу для специфического гурмана. Пишу в надежде убедить его – будто он еще со мною не согласился – что моя сложнейшая система опять срабатывает.

Грубо говоря, хочется писать, когда натыкаешься на вкусный рассказ.

Я пишу о "Гуд бай, Америка!" (http://www.pereplet.ru/text/felde08jan07.html) Светланы Фельде. (Я потом лишь прочел, какая она молодец. Тем приятнее.)

А чтоб было с интригой, я возражу читателю, отозвавшемуся: "Ярко, как кино". – Нет! Сухо, как в протоколе.

Ну в самом деле:

Вот такое начало. Абзац из двух предложений. Аж нарочито просто. Могло б быть и одним предложением. Даже запятой не разделенным. – Ан нет! – Поджарость, подобранность, лапидарность, краткость. Никаких эмоций. Эмоции загнаны под спуд. Авторский текст находится в области сознания старушки-матери, которую выбросили за ненадобностью в дом престарелых любимые две дочери, переезжая в Америку. Она сжалась, крепится, политкорректно внушает себе что-то о рациональности. А эта сухость от ежестрочного столкновения с чудовищным, по сути, аморализмом детей кричит. Криком кричит. И действует с кинематографической силой (внушительнее – для тех, кто может ее переживать – действует только музыка). – Вот откуда это "ярко, как кино".

Но… Вдруг это мое пронзительное сочувствие и противочувствие – от предвзятости, от шкурного интереса старика, в будущем которого тоже маячит дом престарелых, как бы "счастливо и благополучно" ни сложилась жизнь моего собственного ребенка.

Я не смею быть предвзятым. Мало ли что может вызвать сочувствие из-за предвзятости?! Не считать же рассказ хорошим только из-за того, что он лично мне потрафил?

Ну так пожалуйста. Существует в нем и с ног сшибающий элемент.

Для него отвлекусь.

В Одессе есть такое пригородное село – Черноморка. Туда ходит городской трамвай. По одной колее, что проведена по степи между городом и селом. При въезде в Черноморку колея раздваивается, охватывая село одноколейной же петлей. При этом раздвоении – одна остановка, на дальнем развороте петли на 180 градусов – другая остановка. Из-за домов и деревьев с одной остановки другую не видно. Но сразу после разворота вдали трамвай долго идет по прямой. Если с берега моря подходишь к этой прямой где-то в ее середине и видишь, что трамвай вдали только вывернул из-за дальнего поворота, то можно успеть на остановку у развилки, если побежишь даже и не очень шибко. Удобно. Подбегаешь – тебе подают трамвай. Садишься в него и едешь в город.

Вот так раз я побежал, увидев поворачивавший вдали на прямую трамвай, - искры под дугой на повороте сыпались… Подбегаю к остановке, оборачиваюсь и… трамвая нет. Исчез.

Я не стал особо размышлять над этим чудом. Было голове чем и без того заниматься. Дождался приезда из города трамвая, сел в него и поехал себе до конца петли потом обратно в город.

Одессит я был новоиспеченный. Я не знал, что петля где-то перед ее дальним разворотом имеет срезающую колею-соединение. Там отстаивались трамваи во время обеда водителей, или при ремонтах. Колея эта в гуще садов была не видна невнимательному пассажиру, севшему на первой, при развилке, остановке, чтоб захватить место и не стоять при долгом проезде через степь.

Когда я узнал о существовании запасной петли-колеи, я вспомнил про чудо исчезновения трамвая. Все объяснилось. Я лишь слегка удивился самому себе: насколько устойчива психика атеиста. Нет чудес на свете, потому что их не может быть. А что вот – чудо воочию? – Плевать.

Как-то вот так, как бы между прочим, рассказано у Светланы Фельде о чуде с исчезновением фотографий старушки. Драгоценные цепочки, ожерелья и кольца (что в описи) – не пропали. Зловредности персонала в том доме престарелых не было. Никому там старушка не было близка. НЕКОМУ было взять фотографии себе. От безразличия к личности умершей мог, конечно, персонал отнестись к фотографиям, как к мусору, и выбросить безмозгло. Но, во-первых, на это нет и намека, во-вторых, как-то напирает повествователь на чудесность случая. Хоть старушка и умерла, текст по-прежнему находится в зоне ее сознания и речи. Просто старушка взяла и против вопиющего аморализма взбунтовалась, наконец, явно:

Раньше бунт ее был скрытый - сарказм "Гуд бай, Америка!" вместо "Спокойной ночи". Америка, в смысле самое плохое, что есть на свете, т.е. рационализм, - свирепствует в стране, называвшейся СССР.

Почему в России случилась социалистическая революция? – учили. – Потому что Россия была слабым звеном капитализма. Так что если и теперь она – слабое звено?

В каком смысле?

А вот. "…доля генетически дефектных особей вида Homo sapiens в его нынешнем состоянии намного выше, чем у представителей нетронутого цивилизацией животного мира (на начало XXI века она составляла около 30%), - это, можно считать, уже доказанный научный факт, беспристрастное свидетельство того, что человек - быстро вырождающийся вид… Существует, например, сильное подозрение, что попрание этических норм и особая жестокость в отношении к себе подобным, ставшие обычными для последнего столетия, связаны именно с этими моментами" (http://iwp.ru/prob/kndd/ch52.html). Известен же такой биологический закон, что когда какого-то вида становится слишком много – особи становятся агрессивными и губят друг друга. Что если пришла пора человечеству погибнуть и россияне опять впереди планеты всей?

В 19-м веке Константин Леонтьев еще не понял этого. Нацию он считал ту великой, в которой велико добро и зло: растопчут кого-нибудь в дверях - туда и дорога. И радовался за Россию.

А оказывается, печалиться надо, причем не за Россию, а за все человечество, во главе с Америкой мчащееся в тартарары.

И в том и состоит значение мистики в рассказе Светланы Фельде, чтоб крикнуть: "Нет!" - этой жуткой перспективе. Второй ее рассказ, "A capite" (http://www.pereplet.ru/text/felde08jan07.html), похоже, имеет мистику в своем составе в том же качестве.

Недавно (http://www.codistics.com/sakansky/paper/volojin/solomon13.htm) мне пришлось писать, что Набоков – от стеснения перед людьми за свой идеал сверхбудущего – писал так, что, читая, видишь, слышишь, обоняешь и осязаешь. "Ярко, как кино" - другими словами. Так теперь я хочу сказать, что Светлана Фельде, по-видимому, не стесняется такого типа идеала и ничтоже сумняшеся антинаобковски, так сказать, мутит во всю:

Так дневной хребет таки аж видишь. Но это исключение.

Я считаю своим достижением четкое различение между идеалом романтическим (эгоистическим, если одним словом и в моральном плане, центропупским, витающим в СВОЕМ внутреннем мире) и маньеристским (ингуманистическим в своем залете сверхвверх и квазиколлективистским).

Казалось бы, старушка Светланы Фельде находит спасение в своем солипсизме. Даже тела своего она не ощущает, и это дано позитивно. Витает в воспоминаниях. Но нет! Ей стыдно перед медсестрами, что она обгаживается. Она коллективист. И автор недалеко ушел от ее мироотношения. Хоть и держит дистанцию.

То же с моральными заповедями во втором рассказе. ОНИ побеждают, а не солипсизм физических страданий путника в горах.

И нисколько этакого коллективизма Светлане Фельде не совестно. Наоборот. Она на нем парит.

Мне самому нравится такой тип идеала. Но так как автор продвигает его путем наибольшего сопротивления – погружая своих героев в, казалось бы, пучину их внутренних переживаний (а не в себя), то я не боюсь, что я предвзят. – Путь-то наибольшего сопротивления оказался объективно обнаруженной данностью, а не высосан мною из своего пальца.

Итак, спасибо автору. Было на чем проехаться, усовершенствуя плоды любимых дум.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/25.html#25