Читать будет трудно. Но попробовать стоит.

Художников я считаю немного глупыми. Этому есть и нейрофизиологическое объяснение. Кора левого полушария мозга у нас занимается логическим и словесным мышлением, а правого – мышлением вещественно-зрительным, какое и у животных есть. – Так у творцов искусства переразвито второе. Мы, обычные, получаем удовольствие от обработки результата их переразвитости, и называем процесс обработки красотой образа. А сами творцы чаще всего – просто красотой. И они, зачастую, плохо себя чувствуют, если их спросить, чего образ они выдали. Глуповатые.

Это я говорил скорее о неприкладном искусстве. Потому неприкладное оно, что неопределённым ЧЕМ-ТО вдохновлено в художнике, да и в нас рождает неопределённое ЧТО-ТО, словами невыразимое. Мы впадаем как бы в транс, похожий на тот транс, когда творил художник. Общение подсознаний, можно сказать.

Иные говорят, что об искусстве (речь о неприкладном) надо молчать. Им так удобно, у них недоразвита кора левого полушария. А нам, обычным, – неудобно. Нам нужен, посредник, искусствовед (с переразвитой корой и левого, и правого полушария), чтоб он словесно нам сказал, что хотел “сказать” художник. “Сказать” я взял в кавычки, потому что речь-то – подсознания, можно так выразиться.

Если же над результатом деятельности переразвитой коры правого полушария прямо в процессе создания результата верх над процессом возьмёт кора левого полушария творца, то он, - эстет, не художник, - создаст произведение прикладного искусства. Приложенного (уточняющего или усиливающего) к, в общем-то, знаемому людьми переживанию или вещественно-зрительной мысли. Образ будет легко понят (выражен словами). Волнение превысит ЧТО-ТО неприкладного, но то – тоньше. Ценнее. За то автора неприкладного искусства помнят веками. А при жизни могут и не понять.

Переразвитость коры правого полушария может сочетаться с разной недоразвитостью коры левого. У одних нечто словесно-логическое может как бы исчезнуть, перейдя в вещественно-зрительное в коре правого полушария – человек впал в художественное вдохновение. Он способен осознать после акта творения (выразить словами), что это за то, ЧТО-ТО, что у него получилось, пока в его коре левого полушария словесно-логическое как бы исчезло. Например, красота противоречий, у Фаворского. Что другие творцы (я уже написал выше) называют просто красотой. А себя – эстетами. (Ну я их так называю.)

А у других недоразвитость коры левого полушария такова, что в неё только поступать и могут вещественно-зрительные мысли из правого полушария. Обратно – нет. Это – художники. До их левого полушария никогда не доходит, что это за ЧТО-ТО они создали. Например, Чехов, певец… нуды жизни. Ни он в этом (что троеточием разделено) видит противоречие, ни он это красотой противоречия не назовёт. А уж что рождает это противоречие в читателе (или что противоречие породило в писателе – метафизическое иномирие {в противовес опозорившемуся и надоевшему тому свету христианства, спасавшего было людей и при жизни от скуки мещанства и позитивизма}), то до сознания Чехова никогда не доходит.

Фаворский, получается, по сути, оказывается между эстетами и художниками.

Меня восторгает это сияние… пола в полутёмной башне. Свет на него льётся из правого окна. Там, наверно, солнце. Но и из левого окна тоже светит день. И освещает левые от нас стороны фигуры Ивана, кувшина, двух копий и правой руки рыцаря Альбера. Два света борются друг с другом – свет трудящегося и свет убийцы. Но, собственно, восторгает и удивляет, ЧТО можно вырезать на доске, забывая о том, что тут изображено.

А изображена растерянность на лице Альбера и натужное участие в проблемах Альбера у Ивана. Иван, не убийца, и менее искренен, и менее красив. Убийца же – красавец.

Красота Зла. Чёрное изделие-гравюра сияет. Для чего Фаворский сделал революцию в ксилографии: фон – чёрный, штрихи – белые. Обратно предыдущей практике.

Что Фаворского заставило сделать такое открытие, он, конечно, не понял. А нам, спустя столько лет, ясно. – Бунт.

В России до того целый век в изобразительном искусстве главным настроением интеллигенции был плач о несчастном народе натуроподобным изображением. Легко понятными образами. Прикладным, круто говоря, искусством, приложенным к знаемой идее-переживанию сострадания. А в историческом масштабе вскоре после этого случилась победа этого народа над угнетателями в 1917 году, и плач сменился позитивом теми же средствами.

И одно и другое надоело. Вот и бунт. Эстетический. Красивым стало зло. Эстетами осознаваемое всего лишь как красота противоречия, а художниками и восприемниками искусства – как ЧТО-ТО, словами невыразимое. Но искусствоведами это названо ницшеанством, “над Добром и Злом”. А я и ещё мало кто идём дальше и называем первоисточник упоминавшимся иномирием.

То есть столкновение света и тьмы в приведённой иллюстрации порождено иномирием (и нашему подсознанию себя внушает, да мы без искусствоведа это не просечём).

Гравюра создана в хрущёвскую оттепель, когда был некий бунт против сталинизма. И недалёкому (с усиленным вещественно-зрительным мышлением) Фаворскому, наверно же, казалось, что он образами противоречий выражает одобрение этому бунту. Он понимал созданное им – произведением прикладного искусства, и потому охотно писал о том, как он его создавал и что хотел – красоту противоречия показать.

То есть я, строго говоря, не должен его называть художником (как это ни ужасно), а должен – эстетом. В крайнем случае – серединой между художником и эстетом.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/podumaem-vmeste-ia--s-klaviaturoi-5f045b99257bf07a9be82ca4