Фаворский. Иллюстрация к “Скупому рыцарю”. Прикладной и скрытый художественный смысл.

С. Воложин

Фаворский. Иллюстрация к “Скупому рыцарю”.

Прикладной и скрытый художественный смысл

Красота важнее нравственности!

 

Однажды Борис Бурда…

Однажды Борис Бурда, прочитав мою машинописную книгу о Высоцком, сказал, что тот бы мне морду набил. – Оно и понятно. Бурда кулинарией хорошо вписался в наступивший периферийный капитализм, а по-моему выходило, что Высоцкий был левым шестидесятником, то есть был за спасение сковырнувшегося с пути в коммунизм советского социализма.

Мне реакция Бурды вспомнилась в связи с такими словами художника Фаворского:

"…композиция приносит нам большие выгоды, как бы позволяет читать между строк и изображать пространство между предметами. Композиционное изображение как бы стирает названия предметов, и мы должны понять и назвать их сызнова, и всякое изображение начинается с удивления.

Удивление должно быть вначале.

Теперь о чем мы можем говорить дальше: о правде, о красоте, о добре-справедливости.

Что такое правда? Это не правдоподобие. Ей противопоставляешь не неправду, а ложь. И тогда она значением повышается.

А цельность приводит нас к красоте. И пропорции вещей и пространственность выражаются в красоте. Грация — это красота отдельного предмета, а гармония — красота пространства, понятого как мир бесконечно сложный и замкнутый.

Когда мы говорим о красоте нашей природы и начинаем хвалить ее, то мы говорим большею частью так: “Пускай она проста и даже бедна — какая-нибудь береза или пейзаж, но она родная, нам близка, и мы ее красоту ни на что не променяем”.

Все это, в сущности, говорит о моральном понятии, о добре. Так что красота есть только другое лицо правды.

Таким образом мы овладеваем добром.

Всякое цельное изображение приводит нас к красоте и тем самым к добру…

Но мы встречаем и другой подход — контрастный…

…трагедия…

Рок — судьба, но герой все-таки остается героем. Это подкупает нас. А вот “Маленькие трагедии” Пушкина. “Скупой рыцарь”. Я уже говорил, что рыцарь остается рыцарем, несмотря на все свои злодеяния…

Изображая злодейство, мы находим красоту как контраст злодейскому конфликту. Можно представить себе, когда мы изображаем некрасивые или злодейские темы, что мы в уме имеем красоту, добро-справедливость, тогда искусство живет негодованием. Но я не представляю, как изображать абсолютное зло и остаться чистым?

21 декабря 1963 года”

(Фаворский. Литературно-теоретическое наследие. М., 1988. С. 251 - 252).

А что сделал я? Не оклеветал ли Фаворского? В предположении:

"У самого же Фаворского, если и допустить наличие собственного подсознательного идеала, то это будет скорее всего ницшеанское метафизическое иномирие – через красоту некрасивого (аморального), через соотношения белого и чёрного – выражает Никакое” (см. тут).

Не дал ли и он бы мне по морде, восстань он из гроба?

Фаворский. Одна из иллюстраций к “Скупому рыцарю”. 1959-1961.

В чём злодейство рыцаря – не видно сразу. Если он и злодей, он художником прощён – он на стороне света, льющегося из окна. Он красавец. Он даже вот сейчас совершает моральный подвиг, выгоняя ростовщика за совершенно ужасное предложение того отравить отца ради вступления в наследство. Точнее, за предложение того денег дать рыцарю, чтоб тот только не повесил его (о чём тот уже распорядился слуге) за такое жуткое предложение (а угрожать смертью он намеревался c самого начала и до того злостного предложения, а просто так – ему б ничего не было за убийство еврея).

Честь! Она тут у Фаворского во всей своей ценности? – Нет. Рыцарь дан всё-таки против света. Он в тени.

Но разве "негодованием” движим Фаворский в этой гравюре?

Поперёк свету и два копья, которыми этот рыцарь, несомненно, убил уже не одного из других рыцарей – на турнирах. Он – злодей. (И таковым себя покажет ещё в будущем, как мы знаем.)

А противостоит его злодейству… ещё и красота выполнения произведения. Эта явленность исходного материала – резьбы по дереву штрихами. “Красота важнее нравственности!” - как бы кричит гравюра.

И тут Фаворский в контрах с Пушкиным, с того пронзительным лаконизмом письма, выразившемся даже и в том, что трагедии названы маленькими. У Пушкина в 1830 году лаконизм – от остаточного родства с декабризмом, готовым к смерти в борьбе за лучшее будущее.

Несколькими строками перед процитированным Фаворский, кратко описывая все четыре трагедии, не удержался. И написал о последней тот акцент, какого сам Пушкин ей не дал (а применил лишь как одно из противоречий):

"…в “Пире во время чумы” трагедийное положение доходит до крайней степени напряжения и провозглашает устами Председателя гимн: “Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья — бессмертья, может быть, залог!”” (Там же. С. 151).

А что такое бессмертье у изверившихся в Боге? – Это подсознательный идеал ницшеанства: принципиально недостижимое метафизическое иномирие, хорошее лишь тем, что творцы могут ему найти образ, чем и не преминул воспользоваться Председатель (и что для Пушкина лишь одна из красок).

А Фаворский не сдержался и раскрыл себя.

Если он честный человек и восстанет из мёртвых, он, как и честный Высоцкий, не дадут мне в морду за наглую, мол, натяжку на них моих мыслей.

29 июня 2020 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/odnajdy-boris-burda-5ef9fb794c9929520a22b7da

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)