Художественный смысл*.

*- Вывод неверный. Верный тут.

Уважаемый читатель, вам не приходилось поймать себя на том, что знаменитейший, прославленный везде и всеми "Броненосец Потёмкин" (1925) Эйзенштейна на вас не действует?

Лично я не знаю, смотрел ли я его когда-то давно. Лет 7 мне было. Только что кончилась война, и, высчитываю теперь, было 40-летие восстания на броненосце. Почти помню киноафишу – что-то в сумасшедшем ракурсе и чёрно-красное. И – смутное ощущение от разговоров взрослых, что это Что-то … И больше ничего.

Лет через 60 я посмотрел его на компьютере. – Никакого волнения. Показалось, что это – киноиллюстрация к музыке. Музыка таки чуть ли не впечатляла. А видеоряд – нет.

Я к этому времени давно уж был воспитан считать, что художественное – это противоречивое. Ценностно противоречивое. – Так никакой другой ценности, кроме прореволюционной, я там что-то не ощутил.

Можно пояснить. Скажем, гады-офицеры (у них и лица соответствующие)…

Ну так они потому и отрицательны, что антиреволюционны. Их бросают за борт, и снято это без сочувствия – общо: летит, нелепо дрыгаясь, одна фигурка человеческая,

другая; как тонут, не видно. Жалости – никакой. – И это тоже не в разрез революционности. Гады ж… Траур по убитому Вакулинчуку чуть ли не трогает – такие уж разные люди пришли на панихиду,

так это растянуто… Чуть ли не заражает, как плакальщицы… - Так и это – прореволюционная ценность.

Всё как-то тебя не касается. Ну было. Ну быльём поросло.

И вдруг недавно…

Я напоролся на ещё одну фундаментальную ошибку Ленина…

Это уж не первая для меня его фундаментальная ошибка. Самая большая и им самим признанная – это неверный расчёт на скорую Мировую Революцию.

Она произошла от фундаментальной же ошибки, по Шубину, Маркса. "Капитал"-то должен был, оказывается, по замыслу Маркса быть относительно малой частью его исследования капитализма. Огромная часть должна была быть посвящена изучению поведения рабочего класса, причём не только английского. Шубин пишет, что Маркс смутно почувствовал, что это может его привести к изменению вывода о неизбежности скорого краха капитализма. И… Он-де, не признаваясь себе, счёл себя занятым текучкой и прочим, и так и не занялся тем, что должно было его привести к открытию падения революционности рабочего класса по мере развития капиталистического повсеместного богатства, всё больше распространяющегося и на рабочих, превращая их во что-то имущих таки, тогда как, не изучая, можно было продолжать думать, что имеешь дело с пролетариатом, которому нечего терять, кроме своих цепей.

В 1925 году, к 20-й годовщине революции 1905 года, после неожиданного поражения в войне с Польшей в 1920-м, после поражения революций в Венгрии (1919) и Германии (1919 и 1923), кое-кому стало ясно, что Мировой Революции не будет. А кому-то – и раньше.

Но и передышка-НЭП оказался тупиком, как выясняется. Как Маркс не знал, по большому счёту, рабочих, так Ленин не знал российских крестьян. Он не знал закона Чаянова: "тягостность сельскохозяйственного труда в России в летний период настолько велика, что экономические меры стимулирования производства зерна оказываются неэффективными" (http://www.contrtv.ru/common/2345/).

Чаянов-то, наверно, вывел этот закон эмпирически – наблюдая крестьян, собирая статистику о продуктивности их работы.

А глубже-то – это результат ментальной недостижительности всего народа. В самом деле, закон Чаянова распространяется на немашинизированный труд. Но вот с колхозами появились на селе машины, и – тот же результат: довоенного уровня сбора зерна не достигли. Более того:

Пришлось принимать меры. За лето 1948 г. только из РСФСР были высланы в отдаленные районы 12 тысяч колхозников за уклонение от работы. Причем высылались они по решению колхозного собрания…" (http://www.xliby.ru/istorija/_golodomor_na_rusi/p7.php).

А всё из-за недостижительности.

Недостижительность – пережиток православия в атеистической стране. Труд-де – сфера всего лишь земного, материального благополучия. Труд не ставится в ряд со спасением и терпением, которые выше его. Труд не смысл и предназначение человека в мире, не главное средство очищения и созидания души, но это всё есть "одна осьмая". Ибо есть ещё хранение сердца. Ибо простоте и смирению являет Себя Бог. Ибо есть лучший удел, чем труд. А на своё устроение остаётся лишь "три осьмых".

География тоже свой вклад в недостижительность внесла. Пока жили на чернозёме, урожай был всегда хороший. А потом, когда степняки вытеснили русских в леса, и в голову не приходило, что нужно удобрять землю. А почвы - бедные, урожай - маленький. Как констатирует народная мудрость: от трудов праведных не построишь палат каменных. А потом - крепостное право… И вовсе невозможно чего-то достичь. Или всегда есть потенциальная возможность плюнуть на всё и податься в бега, в казаки. А ещё регулярные пожары и наводнения сводят к нулю, чего бы ни достиг. Не Голландия, где без дамб и вовсе не проживёшь. А так… кое-как…

Недостижительность как-то и не только на крестьян распространяется.

То есть российский народ, его традиционализм, лучше всего подходят для тех времён, когда человечество спохватится, что погибнет от перепроизводства и перепотребления и возьмётся за коммунистический принцип удовлетворения РАЗУМНЫХ потребностей.

(Уже для одного того русскость должна быть сохранена от смертельно опасной американской глобализации, нивелирующей всех и ведущей просто к гибели человечества во всемирной экологической катастрофе.)

Но те времена неизвестно когда наступят. А в 20-х Ленин решил, что НЭП-ом можно вернуться к довоенному уровню производства зерна. – Шиш. Довоенный давался за счёт крупных хозяйств, которых теперь не было.

"Крестьяне производили сами для себя столько, сколько считали нужным и не считались с интересами государства" (Там же).

(Но Ленин это уже не застал.)

И вот – 1925-й год. Ещё не дошло, что страна в тупике. Правоуклонисты ещё говорят, что надо не спешить, не давить на крестьян, заинтересовывать (они ж тоже народа не знают). И много-премного кого тоже тянет успокоиться, наконец, после недавно только кончившейся гражданской войны.

Но много и ужасающихся, что это ж – ползучая контрреволюция! Стрелялись некоторые большевики.

И Эйзенштейн, наверно, если и не был из этих ужасающихся, но бунтарём-то он точно был. И поручение ему сделать кино к 20-й годовщине революции 1905 года (поручение дано, наверно, некими ужасающимися – неясно ж было, как спасать революцию от обратного сползания в капитализм) Эйзенштейн решил использовать для подстёгивания не всеми ещё забытого революционного подъёма против всякой власти.

Всякой!..

Уже первые кадры – яростный морской прибой на молу – говорят о каком-то исступлении революционеров. Ничего не могут поделать с молом волны. Но они от этого не успокаиваются. А мол - тоже молодец: не поддаётся никакому влиянию на себя.

Вот тут-то и есть в "тексте" фильма ценностное противоречие. Но и только. В остальном "тексте" в лучшем случае есть так называемый минус-приём: когда противоположная ценность (недостижительность) только подразумевается всеми существующей в действительности, которой ценность активизма "текста" как раз и противостоит.

Но если с морской стихией ничего поделать нельзя, как и с молом, то можно со всем остальным в кино. Это ж не литература…

"Решая при постановке фильма показать зрителю то или другое, так или этак, с той или иной точки зрения, Бытие словно разрубили цепью вопросов на ряд действий - и вот оно уже оказывается вторичным, является как следствие активной анализирующей мысли" (http://akazin.by.ru/Book_1/Part_1/soderj_jud_obr.htm?extract=1118003479).

Более того, сама частота этого "разрубили", частота смены монтажа действует на подсознание зрителя. Чем чаще монтаж – тем напряжённее предмет внушения. Минуя сознание.

Длительность первого куска (с борта одного корабля виден соседний) – 2 секунды; второго (поднимающийся по лестнице матрос) – 4 секунды; третьего (спорят поднявшийся и подошедший к нему сбоку другой) – 2 секунды. – Лихорадка ж.

А что для сознания значат эти три монтажных микрокусочка? – Пассивность, активность, борьба активности с пассивностью. Что и подтверждается подоспевшими титрами, дважды прервавшими спор: 1) "Матросы Матюшенко и Вакулинчук" и 2) "Мы, матросы "Потёмкина" должны поддержать рабочих, наших братьев и стать в первые ряды революции".

Следующий 4-хсекундный монтажный кусочек – оба махнули рукой друг на друга и пошли вниз по той же лестнице, по которой поднимался первый матрос. То есть пассивность победила. Как факт – секундный монтаж покоящегося в спокойной воде силуэт военного корабля в профиль. Как второй факт – титр: "Тяжёл и мрачен сон сменившейся вахты". Как третий факт – потом демонстрируется этот сон.

Пассивность-то пассивность, но как всё напряжено. Из-за частоты смены монтажа.

А это уже столкновение. Столкновение двух ценностей, как в прибое: пассивности и активности. Но тут оно даёт…третье: чревата взрывом активности эта пассивность.

Это за 29 секунд фильма (17 секунд занимают титры).

А ну посмотрим, как обстоит дело со снятой в тот же 1925-й год "Золотой лихорадкой" Чаплина.

1) Грандиозная панорама: страшная горная гряда на заднем плане, перед нею колоссальная снежная долина, переходящая постепенно в передний план, в городок, плавно поднимающийся по пологому склону "нашего" хребта. Из городка через снежную долину ввысь, на хребет тянется цепочка людей с интервалом шаг-два один от другого. Надпись: "Аляска в Золотую Лихорадку была мечтой и сиреной". Голосовая информация: то же на английском языке. – 8 секунд.

2) То же, но объектив приближает место, где цепочка людей взбирается в гору под углом градусов 30. Метров с 50-ти снято. Голос и надписи: "Севера, манящей путника", "прильнуть к её ледяной груди", "влекущей тысячи обездоленных" – 4 секунды.

3) Снято метров с 5-ти "в лоб" первому поднимающемуся, виден далеко внизу и хвост цепочки на снежной долине. Карабкающиеся цепляются за кем-то протянутую верёвку. Голос и надписи: "Чилкут, перевал на пути к золотым приискам", "испытание человеческой выносливости". Один за другим два взошедшие человека уходят влево. – 6 секунд.

4) То же с метров 3-х. Взобравшийся уходит вправо. "Многие поплатились здесь своей жизнью". Один с санями и поклажей на спине упал перед объективом. "Обескураженные повернули". Упавшего обходит кто-то и как муравей почти на четвереньках торопливо уходит вправо. – 9 секунд.

Итого 27 секунд на 4 смены монтажа. В два раза больше времени, чем в "Броненосце".

Причём в США речь о жизни и смерти в конкурентной борьбе, а в СССР – всего лишь о пока абстрактной активности и пассивности в революции.

Американское столкновение спокойного, можно сказать, монтажа со страшенной индивидуальной активностью тоже даёт третье – усиленная активность чревата внутренним спокойствием.

Так не потому ли русским назван монтаж после демонстрации "Броненосца Потёмкин", что он даёт при столкновении монтируемого результат (третье) – недовольство существующим, тогда как американский – удовлетворение, даже развлечение, можно сказать? (Где тот Маркс с его "нечего терять, кроме своих цепей"? Очень даже есть, что терять: мечту о крупном обогащении – а это главный закон капитализма.)

Или не в том русскость, не в столкновении бессознательного (темпа монтажа) с сознательным? А в просто столкновении кадров? Как в японской письменности: "Сочетанием двух "изобразимых" достигается начертание графически неизобразимого. Например: изображение воды и глаза означает - "плакать"" (http://metaphor.narod.ru/eizenstein_beyond.htm).

Скажем, выброшенный за борт офицер:

и спасательный круг, который никто ему не бросает.

Что вместе означает что-то типа "антагонистическое противоречие сословий". Вполне по Марксу (ошибшемуся, как известно теперь).

Только вот ничего подсознательного тут у Эйзенштейна нет. Тогда как у Чаплина при, похоже, отсутствии-таки столкновения противоречивых кадров (что затесался кадр, когда упавшему никто не помогает, так он не противопоставлен кадрам без упавшего: каждый – за себя) подсознательный гимн капитализму, в итоге, поётся: чем труднее успех, тем он счастливее. И да здравствует сверхчеловек! (Для того самый неприспособленный быть сверхчеловеком избирается в герои фильма, а его успех – сохранение собственной жизни в критических обстоятельствах – есть залог новых надежд, на обогащение иным образом.)

И потом… Ведь не на каждом же шагу такой значимый монтаж у самого Эйзенштейна… Впрочем, это я открываю Америку. "Нетрудно заметить, как переоценивал он [Эйзенштейн] монтаж, считая его сущностью киноискусства" (http://www.fedy-diary.ru/html/052012/15052012-09a.html).

Огромный успех "Броненосца Потёмкина" по всему миру объясняется, по-моему, молодостью кино как искусства вообще.

Вот музыка – искусство старое. В нём давно установился ранжир: лёгкая и серьёзная музыка. Но и в ней предельно резкое различение низкого и высокого было провозглашено достаточно поздно – Асафьев, в ХХ веке, написал про сонаты и симфонии, что, только принявшись отвечать идейным запросам общества, музыка смогла стать искусством самостоятельных форм и собственного языка, а не прикладным (как это было раньше) искусством: "при" церкви, "при" театральных и прочих "играх", "при" поэзии, "при" танце, "при" дворе, "при" войске.

Кино начинало как развлечение и вообще только в ХХ веке появилось. Начинало как вообще не искусство, то есть не рождающее глубоких переживаний. На таком фоне даже превращение развлечения в произведение прикладного искусства было переходом в новое качество – искусства. Плюс радовались, что появилось нечто специфически киношное. И думали, что поймали бога за бороду. Тот же факт, что произведение при этом стало всего лишь прикладным, стало киноприспособлением для усиления совершенно конкретного, заранее известного чувства, - этот факт не только не воспринимался как недостаток, но и не замечался. На самом же деле такой фильм как "Броненосец Потёмкин" стал обслуживать политически темпераментных людей так же, как, например, любовные песни обслуживают влюблённых. Или как плакальщицы обслуживают похороны. – Как? – Заражением. Внушением. И тому подобными простыми способами, какими пользуются при создании любой тенденциозности.

Я думаю (теперь), что Фейхтвангер в своём "Успехе" (1930) просто сочинил сцену, как профашистский министр юстиции Кленк почувствовал себя неожиданно миролюбивым среди сотен соседей по кинотеатру, тоже желающих, чтоб в конце эскадра не стреляла по восставшему броненосцу. (Как факт – в увлечении сочинения автор по памяти воспроизводил перипетии кино, и – частично неправильно. Его, что называется, несло.)

А это – кино для своих.

И команда одного голландского корабля восстала после просмотра. Неравнодушны были и только что потерпевшие поражение ротфронтовцы. Волновались и партийцы в СССР. Ведь перед ними был явлен пример самоорганизации масс. Без никакого государства и без никакой властвующей партии. Хаос на наших глазах каким-то чудом превращается в организацию.

Если вдуматься, что это за чудо… Это узкие лестницы и узкий мол. Особенно впечатляет мол.

Шаг влево, шаг вправо…

Аж досадно становится, что додумался.

Вот самая известная самоорганизация в мире неживого – воронка над сливным отверстием в ванной… И представьте, что вы стали понимать, как это сама по себе вытекающая струя заворачивается в воронку. – Чудо тает. А то можно ж как к священному отнестись.

Священная Самоорганизация… народа.

Всеразнообразнейшее возмущение криком какого-то буржуйчика-провокатора в шляпе: "Бей жидов!" - выливается в стройные колонны шагающих. – Куда? – Чёрт его знает, куда. Наверно, на место, с которого хорошо видно броненосец. На знаменитую широченную одесскую лестницу, с верха которой открывается панорама моря. Да и неважно, куда. Важно стихийно упорядочившееся движение огромных масс. В то время как в действительности, в правящей партии 20-х годов – молчаливый раскол, ибо разномыслие стало вот уж несколько лет как запрещено. А результат централизации что-то не внушал оптимизма. (Сталину было из-за чего насторожиться и обратить пристальное внимание на Эйзенштейна, способного своим киновнушением, кажется, горы своротить.) Ну и роптавшие на сам факт НЭП-овской передышки взволновались активистским фильмом.

Но всё это были – свои.

А для взбудораживания своих можно и изменить кое-что относительно действительности. Это подозреваешь уже на третьей минуте фильма, когда неуклюжему искателю революционного компромата, рыскающему в тесноте между гамаками со спящими матросами, помешала голова одного матроса, слишком в сторону свесившаяся из гамака. Тот схлопотал за то удар в плечо, и… заплакал от обиды. Что невероятно для действительности. То же – со степенью червивости мяса, какую представил в кино режиссёр.

Под полсотни шевелящихся, толщиной миллиметра в два, червей на квадратный дециметр поверхности мяса. Почти то же – с расстрелом на знаменитой лестнице.

Расстрел был, но не на лестнице, а при возвращении людей с кладбища после похорон Вакулинчука. И это была месть за баррикадные бои, которые накануне вели рабочие Одессы с полицией и войсками в ответ за подавление восстания в Лодзи. Потёмкинцы отказались высадить десант для поддержки восставших рабочих. Но предъявили ультиматум властям с требованием прекратить боевые действия против рабочих и обеспечить матросам безопасность во время похорон Вакулинчука. Ультиматум был нарушен властями. Броненосец нанес артиллерийский удар по зданию Одесского градоначальства (http://www.hrono.info/sobyt/1900sob/19051907.php). – В общем, такие на таких, а не – вооружённые на совсем-совсем мирных.

История с брезентом (его стелили, чтоб палубу кровью не запачкать – шла война с Японией, и неисполнение приказа должно было наказываться расстрелом, для чего и предназначался брезент) таки была, но, видно, для устрашения, а не для казни.

Большая часть команды отнеслась к восстанию неодобрительно" (http://www.situation.ru/app/j_art_898.htm).

Я не хочу сказать, что Эйзенштейн лгун. Нет. Как создатель произведения искусства он волен делать, что угодно.

"А эпизод действительно таков, что в нем звучат почти все мотивы, характерные для великого года. Восторженность на Одесской лестнице и зверская расправа перекликаются с Девятым января. Отказ стрелять в "братьев"…" (Там же).

Застрожный тоже совершенно прав, сочинив: "С ветки облетает / Черемухи цвет. / В жизни раз бывает / Восемнадцать лет". Хоть утрата невинности и в другие времена года случается.

И "Броненосец Потёмкин", и "Восемнадцать лет" призваны пронзать. Так песня "Восемнадцать лет" меня заставляла-таки млеть, когда я ещё только ожидал с собою такого же события. Но не в 75 лет! Вот и "Броненосец". Я впервые посмотрел его, будучи чуть не до сердечных приступов в страхе от новостей и комментариев, что опять идейно расколотую Россию ждёт окончательный распад, если будет ещё одна революция, пятая за сто лет. И я к своболюбивому фильму остался хладнокровен.

А этого не было б с "Броненосцем", будь в нём больше ценностной противоречивости, чем противоречие минус-приёма (самоценной пассивности масс в действительности), т.е. материи внетекстовой, - тексту (с его самоценной активностью масс).

Ведь то, что называется "русский монтаж", не есть монтаж ценностных противоречий.

Кадр с просяще поднятой рукой выброшенного за борт офицера разве позитивное отношение вызывает к себе как к знаку общечеловеческой ценности – к милосердию? – Нет. Ведь он сам следует после проиллюстрированного выше кадра, как офицер, смешно кувыркаясь, летит в воду. (А ещё перед этим идёт же просто забавный цирк акробатической погони за офицерами.) И – сострадания кадр с поднятой рукой не вызывает. Вообще всё ж дано на фоне отсутствия общечеловеческих ценностей и наличия революционных и антиреволюционных. И последние совсем не показаны ж как именно позитивные ценности. А Эйзенштейн вполне мог, если б хотел, сделать трагедию из смерти офицера. Как он сделал трагедию из смерти Вакулинчука.

При численном превосходстве матросов над офицерами и погоне первых за вторыми в случае с Вакулинчуком – противоположная ситуация. Вдруг Вакулинчук и преследующий его офицер с винтовкой оказываются в изолированном ото всех пространстве, и идёт трагический цирк – с неизбежной гибелью Вакулинчука. И какой картинной! Упав за борт, смертельно раненный Вакулинчук этак шикарно повис на какой-то снасти.

А когда он сорвался всё же в воду, спасти его прыгнули сразу несколько человек. Но он уже был мёртв.

Нет, я верю, что постепенным нагнетанием можно добиться эффекта сопереживания. В литературе это называется градация (Шампанское стаканами тянул… Бутылками и пребольшими… Нет-с, бочками сороковыми!). Несправедливый удар спящего в плечо, несправедливая угроза расстрела за пустяк, несправедливый выстрел в безоружного матроса, несправедливые залпы по безоружной толпе гражданских лиц…

Но непосредственно с текстом связанных ценностных противоречий – раз, два и обчёлся: восстал самый немыслимый контингент – матросы, по уставу во время войны за неподчинение наказываемые расстрелом; и восстание, потерпевшее, известно, в итоге поражение, побеждает по сюжету.

Понимай, тяга к свободе – в человеческой сущности.

То есть, - если согласиться, что художественность есть выражение подсознательного противоречиями, - то данный фильм есть слабохудожественная иллюстрация заранее известного мысле-чувства.

И если б люди согласились держать в музеях, библиотеках, видеотеках и пр. так и только так понимаемые художественные произведения отдельно от остальных, которых хранили б в музеях остального искусства, то "Броненосец Потёмкин" (и "Восемнадцать лет") надо было б поместить туда, где остальное.

- Ужас!

- Зато это сильно помогло б сосредоточению России уж во всяком случае. России с её Статьёй 13.1 Конституции: "В Российской Федерации признается идеологическое многообразие". Определённости ради нужно чему-то обеспечивать преобладание. Нельзя жить без национальной идеи.

Как симфонии не исполняют на стадионах с электронными усилителями звука и со световыми и иными эффектами, так надо поступать и с немузыкальными произведениями, выражающими подсознательное.

Курс – на Культуру! Отделяя её от культуры.

Случай с восстанием на голландском корабле из-за фильма "Броненосец Потёмкин" есть прекрасная иллюстрация исключения из правила. А правило то, что время революций в эпоху потребления ушло. Правящее капиталистическое меньшинство настолько ублажило материально неправящее капиталистическое большинство, демократия настолько изловчилась этим большинством манипулировать, потакая его низкому, что либерализму стало возможным сделать последнее для своего окончательного господства. Это – горохизировать мир. Сделать так, чтоб все люди в мире, где человек человеку волк, если б и объединялись для чего, то в маленькие группки, численно сопоставимые с правящим меньшинством. Разделяй и властвуй – старый-престарый принцип. Чехословакию – разделить. Югославию – разделить. Шотландии и Уэльсу, Валлонии и Фландрии, Каталонии и кому там ещё – независимость, если хотят. Ирак – практически расколот. Ливия – тоже. Сирия – на очереди. Что-то подобное угрожает в Средней Азии. Далее – везде. Новодворская – за разделение России на десятки государств. Пятые колонны формируются по всему миру. И внутри государств, если и не политически, но дробить, дробить и дробить. Даже пол – раздробить. Всё – против коллективизма!

"Дело в том, что сегодня вопрос о сексуальных меньшинствах, их легализации в обществе приобрёл политический характер не только у нас. Политический, идеологический не только у нас, а во всём мире. Это некоторое логическое развитие либерализма. Либерализм как идеология победил своих противников в лице коммунизма, национализма и фашизма и стал продолжать это освобождение, политическое, уже в том обществе, которое построено глобально. И от чего теперь освобождать? От нации освободили, от классовой… тоталитаризма освободили. Осталось освободить от всех форм коллективной идентичности. А пол – это коллективная идентичность. Нельзя быть мужчиной индивидуально. Мужчина и ещё другие мужчины. И так далее. Это вопрос развития либерализма при его полной победе. Это фундаментальная политика, идеология, которая обсуждается. Поэтому она обсуждается в парламентах, вызывает такую бурную реакцию на улицах. Мы имеем дело с поступью либеральной идеологии, которая продвигается глубже, продвигается шире. Если мы говорим ей "да", вот если мы говорим "да абсолютной свободе индивидуума", мы должны разрешать и гей-парады, и гей-мэриджи. Либо мы должны поставить вопрос о либерализме уже более серьёзно. Может быть, отвергая его вообще. Может быть, он в нашем обществе, или там в французском, или европейском, исламском вообще непригоден. Здесь очень серьёзный момент. И в этом отношении мы говорим не просто об этих группах, отдельных, о пороках, о болезнях. Мы сегодня обсуждаем вопрос действительно фундаментальный. Это идеология – либерализм. Он действительно безальтернативен? А тогда надо принимать его логику, вплоть до последнего, вплоть до легализации того, что называем грехом, пороком. Именно легализацию юридически. Либо мы его отвергаем вообще… Сегодня меняется понятие "демократия". На Западе – это власть меньшинств. А у нас – мы ещё по инерции воспринимаем как власть большинства" (Дугин http://russia.tv/video/show/brand_id/21385/video_id/421418).

Оно, конечно, это видимость, присущая демократии, – власть-то меньшинства, да, но какого? – бомонда финансово-промышленного. Ему выгодно создавать видимость власти любого иного меньшинства, потому что то ничего не может сделать с настоящей властью – бомонда.

Не страшны никакие элитки, ценящие революционный фильм за "русский монтаж", за интеллектуальный монтаж, за ритмический монтаж, за исторический факт продвижения кино из развлечения в прикладное искусство. Пусть эти элитки называют "Броненосец Потёмкин" самым-самым из десятилетия в десятилетие. Это только идеологическую пыль в глаза напустит настоящим врагам Либерализма с его курсом на культуру-с-маленькой-буквы (всё ниже, и ниже, и ниже!).

А враги да идут всё выше, и выше, и выше.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/147.html#147