Теперь Дягилев перекинулся на организацию для французов концертов симфонической музыки.

"Из Чайковского [а он же для меня ницшеанец] в программу включили не самую удачную Вторую симфонию (возможно, этот выбор объяснялся тем, что якобы в ней ярко проявился национальный характер)…” (с. 194).

Я не уверен, слушал ли я её. Вот и стал слушать. И, - не знаю, как это можно связать с ницшеанством, скорее – с буддизмом, этим пассивным видом ницшеанства, - меня впечатлили медленные части. Это какой-то контраст Германии, какою я её представляю по описаниям влюблённых в неё немцев. У них это лучшая по красоте и уюту земля на планете. Из-за невысоких гор рядом с долинами. Из-за бесчисленных средневековых замков. Из-за буйного разнообразия. – А у Чайковского я представил – словами Ленина – ужас деревенской жизни. Но не как ужас, а как блаженную спокойную основу всего-всего.

Мелодии нет. Запомнить ничего не могу. А – балдею. От шири и монотонности.

Это, думаю, из-за ландшафта, какой, я представляю, виделся в 19-м столетии Чайковскому из кареты в долгом пути откуда-то куда-то. Сколько ни едь – одно и то же. Плоский или могуче холмистый (и потому ровный) горизонт. И пустота. Как “Владимирка” у Левитана. Так там-то ницшеанство ого как чуется – “приятие остановившегося времени” (см. тут). – Потом я нашёл подтверждение:

"Чайковский создал образ большой впечатляющей силы. Тема вступления обладает глубиной и богатством интонационного развития, в ней ощущается широта, рожденная просторами родной земли” (http://files.school-collection.edu.ru/dlrstore/106de272-e3b5-ba12-f4d4-c1c1c37ab236/Chaikovskii.%20Simfonia%202-Opisanie.htm).

Больше у меня не получается – что и следовало ожидать – находить вкус Дягилева похожим на мой, ценящий наличие подсознательного идеала автора.

Постановка в Париже “Бориса Годунова” это подтверждает.

Даже национальную исключительность, близкую к ницшеанству за какую-то вечность и неизменность менталитета, нельзя привлечь.

А вот народный менталитет наибольшей важности “настроения сердца” (по укороченному выражению Феофана Затворника) – и мало ли, что сердцу захочется (не то, что рационалистам французам) – мог бы быть привлечён для подсознательного выражения в опере “Борис Годунов”. Но…

И, наконец, повествование Схейена подошло к знаменитым балетам. – Что тут поддаётся моей тенденциозности? Эскизы Бакста костюмов к балетам. В них живое, лица, не имеет значения, и они мертвы, а мёртвое, костюмы, выполнены очень даже живыми. Что, по Александрову, является ницшеанством для которого превыше всего "свобода, воли человека, отталкивающая любые формы общественного диктата” (http://alexnn.trinitas.pro/files/2011/12/Stil-modern-ar-nuvo-4.pdf). Ну а я занудно добавляю, что столкновение странно мёртвого со странно живым даёт катарсис с содержанием: метафизическое иномирие.

Мне интересно в этом ничего не говорящем сердцу повороте мысли только тот фокус, что и это вот удалось пристроить к модерну и выражаемому им ницшеанству. Ну и к проявлению подсознательного идеала, чего мне к Баксту никогда не удавалось привязать.

А вот это мне не понятно:

"Антинатуралистический характер балетного искусства, объединявшего формальное и чувственное начало, превращая его в идеальное средство пропаганды их [мирискусников] художественного мировоззрения”, “не навязывая… слов, всегда сковывающих мысль, сводящих её [мысль?] с неба на землю” (С. 211).

Не понятно, как это связывается с ницшеанством.

Когда я юношей впервые в жизни увидел балет (это была “Спящая красавица” Чаковского), я был потрясён обратным – что всё без слов так же понятно, словно были слова.

Разве что последующие слова Бенуа что-то скажут:

Им, как христианам, воспаряющим от вещного поглощения причастия (съедания тела и выпивания крови Христовой), нужно что-то похожее для улёта в метафизическое иномирие? Или всего лишь во вседозволенность?..

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/otchet-o-chtenii-knigi-o-diagileve-shestoe-prodoljenie-5f67191b725dfb4524a037ce