Где-то когда-то я вычитал, что представители первобытных племен от малейшего раздражения, выводящего их из дремоты, стараются исчезнуть. Могут сидеть часами неподвижно, когда же их спрашиваешь: “А что вы делаете? О чем думаете?” – они обижаются и говорят: “Только сумасшедшие думают – они держат мысли в своей голове. Мы не думаем”. Если же они вообще думают, то, скорее, животом или сердцем.

Похожими первобытным мне кажутся многие и многие мои современники. Они от мышления бегут. Трудно следить. А зачем они – трудности?

А я люблю мысль. И что мне делать, если такой я считаю своим долгом толковать скрытый смысл произведений искусства? Скрытый для того самого большинства, которому трудно следить за мыслью.

Тупик!

Я обманул себя, что будущие люди будут не такими и что надо писать для них.

И вот меня восхитили метания художников, исповедующих один и тот же тип идеала, ницшеанского. И мне захотелось это высветить перед пока незаинтересованной публикой. Как тот петух из анекдота, бегущий за курицей думает: “Не догоню, так хоть согреюсь”.

Подвох в том, что страшно сомнительный материал: подсознательный идеал. – Муть, да?

И вот я хочу следить за движением мысли искусствоведов о движении нюансов подсознательного идеала у ницшеанцев. В частности – абстракционистов.

Кандинского бесило, что развелось миллион якобы художников, пишущих в технике импрессионистов (точками несмешиваемых красок) или в технике кубистов (фигуры – геометрическими фигурами), но совсем бездушных. Это помимо другого миллиона, рисующих обычно. И всё – вещи, фигуры. И особенно бесило, что мещане за это большие деньги платят, хоть и соответствует бездушие картин и бездушие мещан. От такой двойной ненависти он бросился в нефигуративность. Понимая её как духовность. А чтоб мещанам, насолить он в первой своей абстрактной картине даже краски применил некрасивые (чтоб мещанам сам цвет не понравился). Например, тусклую красную.

Я тоже признаю такой порыв духовным. Только считаю, что из-за радикального отрицания всей предшествовавшей живописи от сознания Кандинского остаётся скрытым, что он и весь Этот скучный-прескучный мир заодно отрицает, и христианский тот свет, спасающий от плохо мира, тоже отрицает. И что` тогда, получается, он так утверждает (подсознанием)? – Я отвечаю за него: принципиально недостижимое метафизическое иномирие.

(Тут я должен извиниться перед Кандинским. Когда я первый раз писал о его первой абстрактной картине, я ещё не был вооружён этим иномирием, которого в сознании художника нет. То есть, по крайней мере первая абстрактная картина Кандинского должна быть отнесена к неприкладному искусству, а не к "около-идеологическому", то есть вообще неискусству.)

Художник Делоне и на духовное Кандинского озлился. Сознанием. Им "…идеалистическая метафизика отвергалась” (Википедия). Он, Делоне, наверно, подумал – как давеча подумал Кандинский про точки импрессионистов и геометрию кубистов – что каляки-маляки каждый может нарисовать, и это будет бездуховно, халтурно, для бездуховных мещан толь годное.

И что делать, если и вещи ему, абстракционисту Делоне, рисовать нельзя, и определённости хочется.

И он придумал. Сознанием: как там у "динамических качеств цвета” (Википедия)?

По цветовым контрастам Делоне понёсся. (А потому можно-де не обращать внимания на фигурность, и пусть тут превалируют круги.) Итак:

Таблица контрастов

1) тёплое – холодное , , , , 2) белое – чёрное , 3) красное – зелёное , 4) оранжевое – фиолетовое , 5) тёплое светлое – холодное тёмное , 6) холодное светлое – тёплое тёмное , 7) хроматическое – ахроматическое , . Цвет, мол, и его контрасты материальны.

И не знает сознание Делоне, что ненавистная "идеалистическая метафизика” Кандинского есть образ всё того же ницшеанского иномирия, противостоящего скучному-скучному всему Этому миру.

А в этом мире, наверно, за любовь к контрастам стиль Делоне Аполлинер назвал орфизмом. Ибо в орфизме "человек объединяет в себе приземлённое титаническое начало и божественное дионисийское” (Википедия). И был этот орфизм оппозиционным явлением: "Первоначально орфизм воспринимался как сугубо низовой народный культ” (Википедия).

Почему оппозиционным и низовым? Потому что верха интересовало соревноваться с богами в их вседозволенности. (Верха были ницшеанцами.) А низы были нравственнее. Их интересовала вечность души. "…орфизм стал прообразом более поздних монотеистических религий, в частности, христианства, поскольку ознаменовал собой переход от многобожия к поклонению Единому Богу” (Википедия).

Аполлинера, наверно, меньше интересовало орфическое конечное очищение души от тела, а больше – контрастность человека при жизни. Вот он ницшеанскую духовность Делоне и заземлил.

А до Ходасевича, опять же наверно, дошла именно оппозиционность орфизма по отношению к принятой религии в Древней Греции.

Был же Ходасевич очень зол на Этот мир. Может, из-за Октябрьской революции. Но по сути – был он зол на вообще Этот мир. С его недавним утешением в христианстве, и с нынешним официальным утешением в коммунизме. – Вот ему (его подсознанию, точнее) и захотелось образом Орфея выразить идеал ницшеанского иномирия, противопоставленного плохому всему Этому миру. По одному из древнегреческих мифов Орфея разорвали женщины, за то что он не захотел их плотски удовлетворить. Против общественности-де он.

В советской России, наверно, поняли Орфея в этом стихотворении, как образ поэта, улетающего в свой поэтический мир при вдохновении. ""Баллада” больше, чем что-либо, посодействовала тогдашнему расцветанию его славы” (Вейдле. О поэтах и поэзии. Paris 1973. С. 47).

А на самом деле Ходасевич был наименее годен, чтоб прославиться там и тогда. – Он эмигрировал и написал такое (видно и в эмиграции ему лучше не стало):

Признаюсь: я всю статью пишу ради того, чтоб ещё раз рассказать об этом принципиально недостижимом ницшеанском метафизическом иномирии.

Только предсмертие, любовь и творчество позволяют всё-таки достигнуть на мгновение принципиально недостижимого, если человек – ницшеанец, абсолютно разочарованный человек.

Такие люди (не боящиеся смерти и нарывающиеся на неё), по идее должны жить недолго. – Ходасевич прожил-таки недолго – 44 года. Но Делоне – 54, а Кандинский – аж 78. Наверно, неискренни стали последние двое.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6640.html