Я прочитал рассказ Чехова “Толстый и тонкий” (1883) по наводке теоретика Шмида, самого Шмида не читая, и ничего в рассказе не понял. Вернее, не увидел, как тут можно вывести всегдашнее ницшеанство чеховское, как подсознательный идеал, всегда его вдохновлявший. Это метафизическое иномирие, в котором всё-всё-всё не так, как в Этом (проклятом) мире.

В своём воинствующем русском национализме мне б хотелось, чтоб ницшеанство называлось чеховизмом. Ницше всё-таки, будучи философом, осознавал свой идеал и произведения искусства творил как прикладные, выражающие то, что уже сформировалось в его уме.

Потрясающая новизна обеспечивала этим творениям статус, кажущийся искусством неприкладным, рождённым подсознательным идеалом. Чехов же творил подряд произведения неприкладного искусства, а метафизическое иномирие так и не проникло в его сознание никогда. И по хорошему надо бы в области искусства называть это иномирие чеховизмом. Да, вот Ницше на 10 лет раньше стал писать…

Смешно, что и через полтора века многие и многие Чехова ницшеанцем не понимают. Даже этот Шмид. То, невременно`е и непричинное, что связывает у Чехова слова в последовательность, например, повторение фразы: "были приятно ошеломлены”, - в рассказе “Толстый и тонкий” 2 раза (второй раз это последние слова рассказа), Шмид называет эквивалентностью. А это замутняет. Я б назвал странностью как знаком наличия подсознательного идеала (не важно, какого).

Первый раз процитированные слова были в связи с равенством (друзья детства) встретившихся многие годы спустя двух человек, второй раз – в связи осознанием ими, казалось бы, категорического неравенства.

Толстому в конце "просто неприятно видеть Порфирия, принадлежащего некоторым образом к его миру, в таком унижении. Успокаивая тонкого и принимая подчиненного как равнозначного (“Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства”), он только защищает свое собственное достоинство. Но он, пожалуй, не забывает, что уже в прошлом ситуационное сходство школьников не стирало контраста их социальных ролей, обозначенных архетипичными прозвищами” (Шмид. https://litmir.club/br/?b=585135&p=50 ).

(А прозвища у обоих были отрицательного свойства: Герострат и Эфиальт, разрушитель и предатель. И они одинаково гадкими оказываются в конце.)

Тонкому в конце тоже неприятно, что толстый так его обогнал в карьере, но – верный своей вечной подлости – тонкий натягивает на себя мину приятного ошеломления.

Итого – Этот мир есть мерзейший. Настолько, что бежать из него остаётся только в метафизическое иномирие.

Без Шмида я б до этого не додумался.

Впервые опубликовано по адресу

https://dzen.ru/a/ZOSAAI6yVT_3oFAx