Опять, потому что мне заказали написать про рассказ "Хамелеон" 1884 года.

Нудный Чехов. Я смею так написать, потому что меня просветили (Шалыгина), что метод Чехова – довести читателя до предвзрыва, не меньше, чтоб читатель уже сам, из-за этого максимализма чеховского недовольства этим миром, понял в какое иномирие, любезное себе, Чехов читателя манит.

Это иномирие настолько необычно, что Чехов, понимая, что читатель не врубится, невольно подсказывает ему, давая образ.

"Начало работы А. П. Чехова над телеологией ритма мы видим в появлении среди рассказов-сценок начинающего Чехова таких рассказов, как "Налим", "Мыслитель", "Егерь", "Хамелеон", "Тоска", ритмическая организация которых буквально гипнотизирует читателей… В них Чехов пробует свою силу власти над читателем, удерживая его внимание на бесфабульном событии" (Шалыгина. http://shaligina.narod.ru/disser_1.htm).

Проще и конкретнее говоря, Чехов заражает нас погружением во вневременное:

Так это – лингвистические образы вневременного.

А ритмом даётся само время – "чередование " напряжения" - "разряжения"" (Там же).

Что есть разряжение? – Во-первых, монотонность:

Напряжением оказывается собачий визг, крик укушенного, ловля собаки.

Затем – разряжение в виде первого разбирательства. Виновата собака.

Вдруг – новое напряжение: собака генерала.

Новое разряжение в виде нового разбирательства. Виноват дразнивший.

И – новое напряжение: у генерала нет таких собак.

И так далее.

И кончается тем же, чем и начиналось:

Время идёт, а ничего, собственно, не происходит. А время идёт. А ничего не происходит.

Пусть не обманывает краткость рассказа. Чехов хотел довести вас до предвзрыва. Это ж ужас: жизнь – как смерть. В ней ни-че-го не происходит…

Нам, может, и трудно вспомнить про смерть. Но не Чехову в 1884 году, когда у него открылось кровохаркание.

И вот эта отвратительность жизни + отвратительность смерти = жажда иномирия, где вообще нет времени. Метафизика некая.

Замечательно то, что между прочим признана нецитируемость художественного смысла того произведения, которое создано всем организмом автора, т.е. – и подсознанием.

На подсознание указывает и тот факт, что Чехов, хоть и врач, долго не признавал наличие у себя чахотки.

Нецитируемость и подсознательное обусловливают друг друга.

Но оба не исчезли в творениях Чехова и тогда, когда он чахотку у себя признал. Одно слово – художник до мозга костей, не способный на иллюстрацию знаемого или усиление эмоций от него.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/252.html#252