Чехов. Скрипка Ротшильда. Герман. Двадцать дней без войны. Художественный смысл.

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

С. Воложин

Чехов. Скрипка Ротшильда

Герман. Двадцать дней без войны

Художественный смысл

Есть вечная жизнь личности, раз с такой отчаянностью, пусть и тайной, пусть и спрятанной, Чехов этот вопрос “ставит”.

 

Зачем Алексей Герман старший хотел снять кино по чеховскому рассказу

Сегодня он умер.

Боже, как меня грызут сомнения!..

Не прав ли злобствующий на меня один ультраинтеллигентный знакомый…

Что такое интеллигент? – Это пониматель. Но такой, который не произносит святое. Как Чехов. Как писал про его героев Скафтымов: “высшие стихии души не находят себе никакого применения” (http://chekhoved.ru/index.php/library/articles/164-2011-06-07-10-14-56), - а в чём они состоят, эти высшие стихии души, - не сказано у Чехова никогда, и Скафтымов молчит. Или слова Казанского: “есть силы <…> которые появляются откуда-то извне и которые подчиняют себе человека и заставляют его идти совсем не по той дороге, которую он себе наметил” (http://shaligina.narod.ru/disser_1.htm), - а что это за силы, ни у Чехова, ни у Скафтымова, ни у Казанского, ни у кого не сказано. Ясно, что это какой-то экстремизм. Но когда я его называю – ницшеанством – остаётся неприятный осадок, что очень уж многие не хотят согласиться с этим. Как с грубостью, минимум.

А ведь именно эти неведомые силы заставили Якова из “Скрипки Ротшильда” (1894) и быть злым по жизни, и играть на скрипке так…

“…и раз даже хотел побить его, и Ротшильд обиделся и проговорил, глядя на него свирепо:

— Если бы я не уважал вас за талант, то вы бы давно полетели у меня в окошке.

Потом заплакал”.

Если б этот Ротшильд объяснил, что он понял в злыдне Якове!?. – Нет. Никогда-никогда, ни персонаж какой-нибудь, ни его автор не проговорились.

А ведь экстремизм же может быть не только ницшеанским (индивидуалистским). Он же может быть и противоположным – коллективистским!

Что если я не прав, приписывая Чехову индивидуалистский?

Что так мучило Чехова, когда он, маскируясь, всё заговаривал о том, что после смерти его вскоре перестанут читать? Индивидуализм или коллективизм?

Вот этот Яков… Чехов же сделал так, что тот перед смертью создал музыкальный шедевр:

“И теперь в городе все спрашивают: откуда у Ротшильда такая хорошая скрипка? Купил он ее или украл, или, быть может, она попала к нему в заклад? Он давно уже оставил флейту и играет теперь только на скрипке. Из-под смычка у него льются такие же жалобные звуки, как в прежнее время из флейты, но когда он старается повторить то, что играл Яков, сидя на пороге, то у него выходит нечто такое унылое и скорбное, что слушатели плачут, и сам он под конец закатывает глаза и говорит: “Ваххх!..” И эта новая песня так понравилась в городе, что Ротшильда приглашают к себе наперерыв купцы и чиновники и заставляют играть ее по десяти раз”.

И это ж самый конец рассказа. Такое место является самым знаковым всегда. И вот тайно мечтающий, по-моему, о вечной жизни хотя бы творческой, скоро умрущий – он это знает – Чехов именно в конец помещает славу творения Якова, причём с именем умершего Якова эту бессмертную, получается, музыку НИКТО не связывает. – Так что? Есть вечная жизнь личности?

Не кажется ль, что есть, по Чехову, - раз с такой отчаянностью, пусть и тайной, пусть и спрятанной, Чехов этот вопрос “ставит”.

Индивидуализм это?

Горечь же слегка сквозит в безымянности авторства чудной музыки (как всем ясно, что скрипка у Ротшильда не его, так – думаешь – и мелодия: не его)…

Горечь?

Или – торжество? Песня стала народной…

И в том коллективизм?

И сегодня умерший Алексей Герман старший не зря хотел снимать фильм по чеховской “Скрипке Ротшильда”?..

А зачем Чеховым приплетена фамилия “известного богача Ротшильда”? Уж тот-то точно индивидуалист по капиталистической своей сущности… Как и сам Яков. Таким сквалыгой он сделан автором – ого. Или это прерогатива дьявола – быть причастным к творению гениальной музыки?.. (И в силу этой прерогативы через 14 лет написал ницшеанец Гумилёв о том “Скрипку Страдивариуса”?) И это неотделимо: Зло и вечная жизнь, пусть даже и вечная жизнь в доброй памяти человечества? По Чехову – неотделимо. Увы.

А Герман, будучи антиподом в своём тоже экстремизме, экстремизме торжества коллективизма в сверхбудущем, - Герман именно потому и хотел снимать “Скрипку Ротшильда”*, может?

Во всяком случае, можно думать, что Алексей Герман старший, снявший “Лапшина” по повести отца, коммуниста, и, по словам своего сына, “не предал своих идеалов”, - можно думать, что Алексей Герман старший идеалы имел именно коллективистские. И Чехова хотел вывернуть наоборот.

21 февраля 2013 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/135.html#135

* - Какая же тоска! Просто безысходная. Но о чём же здесь можно фильм снять?

- Изнасиловать Чехова и снять. Важно ж, во-первых, показать ужасность нуды – она у Чехова есть. И, во вторых, – как-то подтолкнуть к коллективистскому выводу зрителя. Лишить чеховских подталкиваний к индивидуалистскому выводу читателя. Например, убрать фамилию Ротшильд. Проакцентировать имеющееся у Чехова добро Якова. Тот же отчего умер? От осознания ужасности зла в себе, направленного против жены. И песня ж родилась от осознания этой ужасности. И Ротшильд же, вопреки своей фамилии, оказался продолжением и усилением добра в Якове.

Уж как по-чеховски нудно устроен показ всего-всего в “Двадцати днях без войны”. А выбран-то какой момент войны – начало разгрома немцев под Сталинградом. И закончен чем? Загадыванием главного героя, попавшего под миномётный обстрел: “Если сейчас будет три взрыва, а потом тишина, то со мной будет всё хорошо, и с ней будет всё хорошо”. И так и случилось – три взрыва, а потом тишина. И нуда войны продолжилась ещё минуту-другую.

Если тихонечко-тихонечко представить, чем была мечта о мире в то время (когда каждый день, минуту, секунду могли убить главного героя)… Если в это вжиться, то вера автора, так всё устроившего, – почти в сверхбудущем находится. Это по противоположности аналогия абсолютной бесконечности мрачного и трагичного ницшеанства. Только у ницшеанства это, так сказать, актуальная минус бесконечность, а у Германа – плюс. (Ведь что такое по сравнению с нудной потенциальной – всегда можно сделать ещё один шаг – бесконечностью актуальная бесконечность? Актуальная бесконечность – в твоём распоряжении. Как Кантор открыл: бесконечности можно, например, складывать друг с другом! Она во владении таком же оказывается, как конечное число. Чудо ж!)

И осуществившееся творческое бессмертие Якова в своей песне можно, наверно снять скрыто оптимистично, а не скрыто пессимистично, как написалось у Чехова.

Или иначе…

У Чехова – нуда однообразия. А у Германа в “Двадцати днях”, нуда разнообразия. То есть не так. Нуда однообразия всё-таки у Германа, но оно такое, что в нём скрыто торжество разнообразия. Ведь разнообразие – страховка от узости утопизма. Ведь разнообразие – залог выживания и эволюции дальше. Разнообразие – жизнь. А зацикленность на войне – смерть. И вот перед нами нудный показ незацикленности на войне. Разнообразные страдания вокруг любви и верности. И не обязательно из-за войны они происходят. Главную героиню муж ещё до войны бросил. Главный герой “сам виноват”, что жена его в войну бросила. Что-то копилось, видно, тоже до войны. Но и война, конечно… Будь не война, жена попутчика главного героя (которому он пишет письмо за него), не спохватилась бы, что она наделала, изменив мужу. Так что и война оказывается чем-то сверх. Как чудо, немыслимое в мирное время: изменила и… опамятовалась. Аж до возвращения мужа. Всюду – возможность осуществившихся чудес. На фронте… Привыкание к страху. В тылу… Трудовой героизм. Сверхжизнь какая-то. Под видом… нуды. Наверно, потому и нужны так были Герману звуки второго и третьего плана. И переполненность кадра.

24.02.2013

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)