Большинство таких проявлений как бы субъективны – “тестовые” странности для времени создания вещи. Ведь от меня зависит, правильно ли я определю нестранное для времени создания. Так? Я могу ошибиться, впасть в соблазн.

Более объективна возможность фальсифицируемости конкретного подсознательного идеала, угаданного мною и сформулированного словами. Пример. Я знаю, что я, в общем-то, мало знаю творчество и жизнь Высоцкого, как ни много я слышал его песен. Это объективный факт. И объективный факт (прошу поверить на слово), что я не слышал серьёзной его песни, в которой бы фигурировал Ленин. Объективный факт и тот, что и Сталин, и Хрущёв опирались якобы на идеи Ленина как верные, и это распространилось на многих, даже на художников-диссидентов, выставку которых обхаял Хрущёв вопреки ленинским-де идеям.

Смысл этого экспрессионистского произведения – истошный крик: Ленин (или ленинская идея настоящего социализма), на кого ты нас покинул (покинула)!

Анекдот в том, что в ленинском “Государстве и революции”, написанном накануне Октябрьской Революции, Ленин был за настоящий социализм (за постепенно отмирающее государство). Как только революция совершилась, он отказался от этой идеи ради централизма, без которого было не выжить. Я это узнал недавно, около полугода назад. Я сам имел, думал – доморощенную – такую же идею настоящего социализма. И находил много лет раньше её же в качестве подсознательного идеала Высоцкого. Из чего, из подсознательности, следовало, что Ленина не должно быть в песнях Высоцкого (святое не выговаривают словами). И это всё я тоже считаю достаточно объективными вещами.

И объективным же можно считать некое всезнайство интернета.

Так фальсифицируемость моей идеи о настоящем социализме как подсознательном идеале Высоцкого состоит в том, чтоб найти всё же его песню с Лениным как персонажем. (Найти можно с помощью всё знающего интернета.) Нашёл – моя теория не верна. Но если не нашёл – верна с большей, чем раньше, вероятностью.

Ну я спросил, помню, поисковик: “Высоцкий Ленин”. И тогда нашёл только его опросный лист. А тот – не серьёзная песня. – Фальшивая теория провалилась. А настоящая выдержала испытание на фальсифицируемость. Параллельно подтвердилось, что у Высоцкого был подсознательный идеал.

У меня ещё только один-два таких случая было за всё время моих штудий.

А вот теперь я, кажется, нарвался на ещё одно доказательство.

"Историю русского авангарда тоже можно представить как историю ссор и взаимных подозрений. Владимир Татлин даже днем плотно занавешивает окна своей мастерской, потому что ему кажется, что Малевич подглядывает и крадет идеи. Паранойя, конечно, но характерная. Ольга Розанова обвиняет Малевича в плагиате; она пишет: “Весь супрематизм — это целиком мои наклейки, сочетание плоскостей, линий, дисков (особенно дисков) и абсолютно без присоединения реальных предметов, и после этого вся эта сволочь скрывает мое имя”. Михаил Ларионов придумывает название “Бубновый валет”, но в объединении с этим именем уже не будет ни его, ни его жены Гончаровой: случилась, как писали в газетах, “ссора хвостов с валетами”. В начале 20-х годов Кандинский инициирует создание Инхука — московского Института художественной культуры, и совсем вскоре группа конструктивистов во главе с Александром Родченко оттуда его изгоняет. То же самое было в Витебске: Марк Шагал приглашает туда Эль Лисицкого, тот приглашает Малевича, после чего Шагалу приходится Витебск покинуть. Прежде ситуация конфликта никогда не выглядела столь тотальной” (Ельшевская).

А всё очень логично объясняется. "Прежде”, в XIX веке, было засилье прикладного искусства. Академизм усиливал переживание класса-победителя (дворяне поражением декабристов удержались на вершине социальной пирамиды). Неверно называемый реализм обслуживал плач разночинцев по несчастному народу, освобождённому от крепостничества без земли. Натурализм усиливал ненависть к безыдеалью. Из тоски натурализма были выходы тоже в прикладное искусство. Один: замысел сознания, что можно успокоиться, если признать Зло нормой – декадентство. Другой: осознаваемое крайнее отчаяние из-за, кажется, всесилья Зла – экспрессионизм. Третий: безумный рывок из отчаяния в какое-то заоблачье – символизм. Последние два из-за крайности чувств уже здорово заигрывались с корёжением натуроподобия. И всё это – прикладное искусство, порождение замысла сознания. Это не такие глубокие переживания, как от подсознательного идеала. А подсознательным идеал стал тогда же, в конце XIX века, от крайнего же разочарования не коллективистов, в общем-то, а индивидуалистов. Те, ницшеанцы, в глубине души побежали вообще в немыслимое для большинства принципиально недостижимое метафизическое иномирие. Выражается корёжением натуроподобия. Это – глубоко. Из-за такого возможны более глубокие ссоры. Другая глубина предстала и перед коллективистами – перед футуристами. У каждого было своё понимание о прогрессе, и они его славили. Но. У каждого прогресса есть свой непереносимый, но сознанию не данный изъян. И, чтоб прогресс всё же славить, приходилось как бы до боли закусывать губу – корёжение натуроподобия. Вот ницшеанцы и футуристы и дрались с повышенной силой.

У Татлина был такой вариант прогресса – научность. А Малевич очень близко подошёл к адекватности выражение метафизического иномирия: вещей уже нет (геометрические фигуры – не вещи), а пространство ещё есть (есть ближе и дальше). Ещё немного – исчезнет и пространство, и это будет полное метафизическое иномирие.

Представляете, какая разница в подсознательных идеалах? Научность и иномирие. Материал и метафизика.

Как им не драться друг с другом.

Кандинский сделал последний шаг к адекватности образа принципиально недостижимого метафизического иномирия – он стал рисовать совершенную беспредметность (у Малевича ещё оставались геометрические фигуры). А у Родченко был идеалом прогресс в виде абсолютной рациональности. Начавшийся НЭП был ему нож в сердце. А советская власть, НЭП введшая, была рукой, вонзившей нож. И он сооружал сборно-разборные вещи, способные при складировании занимать наименьшее место – принцип целесообразности! – Такую он держал фигу против советской власти, непонятным отступлением занявшейся. Кандинскому же любая власть была от мира сего, следовательно, бежать от неё в иномирие. – Опять как столкновение биллиардных шаров: Кандинский и Родченко. Один ницшеанец, другой футурист.

Даже ницшеанцы пассивные (“Бубновый валет”) дрались с активными (Ларионов).

Дрались подсознательные идеалы, не данные сознанию, поэтому сознание это оформляло самым поверхностным образом – как драку одних формализмов с другими формализмами же. Или как драку за славу, маркируемую тоже формалистски, что мы и прочитали у Ельшевской.

Впервые опубликовано по адресу

https://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/7078.html