- Ваша статья http://art-otkrytie.narod.ru/ahmatova5.htm"

- Возражаю по очереди (за исключением первого предложения, если считать что "Безвкусный” по ошибке написано с большой буквы).

Ответственность вы откуда взяли?

Сам я считаю, что художественный смысл (то, что хотел “сказать” автор) нецитируем. Вы этого чуда не представляете, и что у меня о нём, не заметили. Ладно. Я перейду на ваше понимание, дескать, что написано, то хотел сказать автор.

Так, повторяю, откуда вы взяли ответственность? Из слова “жаль”? Но почему вы забываете слова: “Я знаю: он с болью своей не сладит”? А ведь они с определённостью говорят, что самоубийство будет, а не не будет. Слово “жаль” это ведь просто оттенок дьявольской гордости, что “я” ТАК любима.

Вы сами не дьяволица, у вас не хватает воображения, что такие женщины бывают, и из-за этого вы натягиваете на слово “жаль” другую окраску, обычную, а не ту, необычную, какую оно приобретает от “знаю” про самоубийство.

Вы-то хватаетесь в доброте своей за соломинку “Поэтому она дает ему руку”.

А спросите себя: держание руки может заменить отсутствие любви? – Вас не занесло? Не лучше ли вам согласиться, что “я”, и отдавшись ему, но не любя, не спасёт его от смерти? Представьте, вдруг “я” такая опытная (не одного в могилу свела), что ЗНАЕТ-таки, что она – роковая: из-за неё кончают собой не только мальчики.

У меня и доказательство моей версии есть. – Двоеточие после слова “знаю”. Оно создаёт перебив ритма. Что придаёт значительность слову “знаю”.

Вашу личную доброту вам надо сломить перед таким доводом. Сломить на секунду. Не более. Но – сломить. Потому что в том-то и ценность большого искусства, что оно (цитирую одного учёного) непосредственно и непринуждённо испытывает сокровенное мироотношение человека с целью совершенствования человечества.

Вы не станет стервой от секундного слома своей доброты. (Только в порядке исключения в целом человечестве оказывается кто-то, кто испытания не выдерживает. Я почему-то – по вероятности, наверно – надеюсь, что выдержите и вы. И потому настаиваю: сломите себя на секунду, не трусьте.)

И тогда вы поймёте, что дача руки лишь приближает и гарантирует самоубийство и, следовательно, дьявольскую гордость “я” тем, что она – роковая.

Вы не различили меня и Коржавина. Это он написал, что лирическая героиня в себя влюбила. Причём, лирическая героиня, а на Ахматова (надо отличать лирическое “я” от автора произведения; вы этого нюанса не знаете – бог с вами). Я просто Коржавину не возразил насчёт “влюбили, интереса ради” (вы заметили, что когда я возражал, я ставил тут же квадратные скобки и писал там возражение? Так тут я не возразил).

Можно разве сказать, что раз не возразил, то я себя с Коржавиным насчёт “влюбили, интереса ради” отождествил? – Можно, но это будет не точно. – Согласны?

Коржавин, конечно, не бог весть что, но всё-таки он – очень известный поэт, знаете? Если не знаете, можете проверить (интернет всё знает). А поэты – человековеды. Я этим хочу сказать, что если Коржавин считает, что “я” влюбила в себя мальчика, то так оно и бывает с роковыми женщинами. Я не знаю вас, но, судя по куче грамматических ошибок, вы очень мало начитаны, и вам очень мало что известно, и потому вам стоит прислушаться к авторитету человековеда Коржавина (раз, по-вашему, от меня, безвестного, исходит “Безвкусный бред непонимающего человека”).

Насколько я понимающий могу рассказать один случай.

Я раз пошёл в больницу проведать попавшего туда знакомого поэта. Он много что моего читал. В том числе и о стихотворениях Ахматовой. Он был ходячий. Ко мне он вышел в коридор с книжкой подмышкой. Это были “Записки об Анне Ахматовой” Лидии Чуковской. Мы стали говорить об этой книге и об Ахматовой. Поэт выразил мне восхищение (приблизительно его слова помню): “Я читал и вспоминал вас”. – “Что такое?” - “Вы ведь ни разу не перешли на биографию, разбирая стихи Ахматовой”. – “Биографизм – это дурной тон”. – “Да, да. Но всё-таки. Я читал, как по-гадски вела себя Ахматова со своим сыном, и вспоминал, какой дьяволицей она получалась у вас из разбора её стихотворений”.

Вообще-то художник и человек – это разные люди. Какая прелесть Пушкин-поэт и какой это был ужасный человек в жизни: картёжник, задира, дуэлянт, сколько женщин от него страдали… А вот так случилось, что Ахматова и поэт, и человек – одинаковы. Но ценится-то, какой он творец, а не какой он человек. – Вы, по незнанию, наверно, думаете, что раз поэт великий, то и человек хороший. И вам проще обвинить меня, чем задуматься о себе.

Но вы не тревожьтесь. Вы меня не обидели. Искусство- и литературоведение – очень сложные для восприятия вещи. Естественно, что вы ошиблись. Я же вам даже благодарен. Мне редко кто откликается. А вы доставили мне редкое удовольствие защищать свою статью. И надеяться, что я до вас достучусь.

К объекту переписки: файлу Ахматова. Мальчик сказал: “Как больно”.