С. Воложин
Агеев. Паршивый народ
Художественный смысл
Нет, понимай, и у коммунистов достойного социального устройства, раз даже у них существует смертная казнь. |
Несогласие с Иваном Образцовым
Это ошибка: "…любой художественный текст предполагает… максимальную собранность и цельность, которую читателю предлагается открыть самому” (https://klauzura.ru/2017/09/ivan-obraztsov-o-dostoevskom-i-evrejstve-bez-dostoevskogo-kriticheskaya-zametka-o-hudozhestvennom-i-moralnom/).
Собранность и цельность есть у много чего помимо художественных произведений. Если цельность – органичная, то есть в целом больше, чем в сумме частей. Каждое слово таково. Каждая фраза. То, что мы довели до автоматизма умение "открыть самому”, не существенно. Когда-то мы с трудом это делали. Я как в начале читал слово “мама”? – “М-а – ма, м-а – ма, – мама”. Мало что не имеет цельности (как чего-то, большего, чем сумма частей). Например, инвентаризационная опись.
Но Образцов прав насчёт того, что я обозначил троеточием в цитате из него. Плохо, что о работе по открыванию художественного смысла произведения искусства принято говорить “разобрать”. Ибо на самом деле там два действия: разобрать и собрать, анализ и синтез.
Я слышал убойный рассказ на тему о перегибе с анализом.
На литературоведческом симпозиуме сделала доклад одна дама, приверженная структурализму. Она перечислила все случаи применения Пушкиным в “Станционном смотрителе” такого знака препинания как точка с запятой. И сошла с трибуны, так как у ошеломлённой аудитории не было вопросов.
Следующее сомнение со статьёй Образцова, что, мол, трагедия, если "историческую память оценивают негативно и потому решаются разрушить страну”.
Если имеется в виду революция, обычная или цветная, так называемая, то да. Но, скажем, раздел Польши, разве трагическим был для разделяющих её стран?
Вы меня, читатель, извините, что я по мере прочтения сомнительностей каждую обсуждаю. Но я с первой ошибки автора очень разозлился, ожидаю, что он и дальше будет их делать, и не хочу потом возвращаться к ним. Это – от большой разозлённости. Она у меня потому, что мне не удаётся распространить свои понятия об искусстве. Я чую, что у Образцова они не такие, как у меня (я ни у кого, собственно, не встречал понятий, подобных мне). Ну и меня несёт злость. Вы уж извините. А каковы мои понятия, вы поймёте по ходу моей критики. Одному из понятий – я много-много раз убеждался – стихийно следуют настоящие художники (творению противоречиями). Но критики – ни один – такое не применяет. Хоть открытие этого закона (Выготского) было широко опубликовано в 1965 году. Я ещё и потому так зол на критиков, на тех, кто нацелен на "цельность”. Ибо она-то предполагает озарение насчёт, так сказать, геометрической суммы от сочувствий соответствующим противоречиям, предполагает нецитируемость художественного смысла. А как тогда, думают критики, с неотрываением от текста? Образ-де не есть нецитируемость: там короткое “расстояние” между ЧЕМ (1) и ЧТО выражено (2). А геометрическая сумма – это ж полный-де произвол! Фу! – А какой он полный, когда все пары противоречий к одному и тому же приводят (правда, каждый раз – не логически, а озарением). Все! – Нет. Игнорирует научное сообщество. – Как не злиться?
Следующая ошибка: "говорить необходимо не столько о литературных достоинствах этого текста, сколько о той цельности мыслей, которую он провоцирует во мне как в читателе”.
Хоть смейся, хоть плачь.
Ведь "цельности мыслей, которую он провоцирует во мне как в читателе” соответствует та самая геометрическая сумма. А о ней нельзя говорить, не выводя её из слагаемых. Так меня-то восхищает сама такая возможность – выводить. Восхищение – от таких вот "литературных достоинствах” слагаемых: быть слагаемыми только, например, от решительности Гамлета (убивает Полония, думая, что за занавеской король), другой пример, от нерешительности Гамлета (не убивает короля). И я таки о своём восхищении молчу. Хочу, чтоб мой читатель, так мною наведённый, сам восхитился. Но от Образцова-то я жду отрыва слагаемых от геометрической суммы. Я при таком его подходе уверен, что до него геометрическая сумма даже и не дойдёт. Я жду, вопреки его обещанию "говорить необходимо не столько…”, что он возьмёт одно слагаемое, выведет из него вызываемое им чувство и о нём-то и станет говорить.
Упредить его, что ли? Вывести полдела самому, а потом сравнить с тем, что он написал?
Предыдущим к критикуемому предложению было такое: "Говорить я буду о небольшом рассказе М. Агеева “Паршивый народ”” (критиковать предложение было не за что).
Я этот рассказ читал. Даже о нём написал (см. тут). Его (и другого произведения) художественный смысл вынес в резюме. Оно такое: “Нет, понимай, и у коммунистов достойного социального устройства, раз даже у них существует смертная казнь”. Автора не соблазнила силовая дорога в коммунизм. Чуял, наверно, художническим чутьём (что и подтвердилось в историческом итоге), что такая дорога пагубна. И в рассказе дал еврею выразить своё “фэ” силе. Написан рассказ в 1934-м. Когда маховик сталинского террора стал вовсю раскручиваться. Потому что пошла инерция сталинского преодоления сопротивлению силовому сценарию. Большинством, по инерции, поддерживаемая и не приемлющая “фэ”. Что выражено сублимацией (вытеснением в подсознание нежелательного негативизма к силовому пути допустимым негативизмом к евреям): например, словом в названии “паршивый” по отношению к еврейскому народу, например, нехорошим видом сказавшего “фэ”: "юноша лет семнадцати с некрасивым еврейским лицом, плотно загнутым носом и пухлыми, цвета ветчины, губами”, например, гласом народа – какого-то старичка: "Вы, евреи, бузотеры, паршивый народ. Вам, как ни делай, все не хорошо, не ладно...”. Сталкиваются два “не очень хорошо”: слабоватая абстрактно-гуманистическая мечта и плоховатая “социалистическая” реальность. Что в итоге? – Благое для всех сверхбудущее. – Что сделает Образцов? – Или всё же не будем гадать.
Образцов заметил и усилил плоховатость:
""Паршивый народ” — это произведение, в котором паршивость возведена в разряд поступков и высказываний всех без исключения героев”.
Образцов блокировал слабоватость (всё плохое, что я процитировал в сгущённом виде, он разбавил и предварил так):
"Но всё же один живой еврей в рассказе есть”.
И Образцов “превратил” рассказ в плоскую сатиру на социализм как на вечное Зло в природе, вечно повторяющееся перед лицом исключения-одиночки (или перед лицом абстрактного гуманизма), подтвердив свою мысль (а не выведя авторскую геометрическую сумму) массой текстовых образов этой скучной вечности Зла.
Образцов сделал попытку превратить Агеева из художника с идеалом типа, какой был у Шекспира при сочинении “Гамлета” (тот тип идеала в науке – Аникстом – называется маньеристским; Шекспир “Гамлета” сочинял в отчаянии от наступающего на Англию чего-то; потом оно получило название “капитализм”; перед Агеевым, соответственно, был лжесоциализм)… Образцов сделал попытку превратить Агеева в ницшеанца, возводящего непереносимость Скуки в Абсолют, который надо взорвать, чтоб прорваться в другой Абсолют “над Добром и Злом”, пусть и принципиально недостижимый. И. Образцов замаскировал этот стыдный идеал (Гитлер же с ним играл) вполне маньеристского типа высказыванием, не вытекающим из текста статьи, будоражащей непереносимой "будничностью”. Вот эта маскировка:
"Финал рассказа “Паршивый народ” — это извечное поражение человеческого чувства перед инстинктом толпы, но каждое такое поражение даёт надежду на то, что личность всегда будет человечной, каким бы мороком “общественных задач” не прикрывались тупые и бездушные алчность, жестокость, презрение, мерзость и разврат”.
Слово "извечное” только выдаёт торчащий рог чёрта. Абсолюта. Тогда как у Шекспира было что? – Не Абсолют, а "Пала связь времен”. Это не значит, что не восстановится.
21 сентября 2017 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
https://klauzura.ru/2017/09/solomon-volozhin-nesoglasie-s-ivanom-obraztsovym/
На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |